Необыкновенное лето, стр. 107

– Оборвались все об сучья. Одними спрысками не обойтиться вам, товарищи.

– Радоваться надо, что покончили с чертягами, – весело сказал Кирилл, награждая волка добрым пинком сапога.

– Оно, кому радованье, кому что иное, – ответил загонщик, пробуя приладить рваньё на рукаве и потом сощуриваясь на Кирилла: – Чуть не упустили, выходит, волчонка-то? Далеконько за линией стреляли…

– Почему упустил? – сердито остановил его Кирилл и опять принялся повторять сначала все, как было. Жар его не спадал, а все больше распалялся.

Сломав молодую сосну и оборвав ветки, загонщики продели жердину между связанных лап волка и понесли его на плечах. Кирилл шёл позади, с чувством триумфа поглядывая на волчью морду, чёрным носом бившую об землю, и говоря, говоря краше и краше все подходившим из леса загонщикам об удивительном первом своём выстреле и помалкивая о втором.

Было взято четыре волка-переярка. Их свалили в кучу. Похожие друг на друга, как могут быть похожи только близнецы, они лежали в своих наполовину уже зимних шубах, изжелта-серые, в черноватых подпалинах по хребтам и лапам, со светлым подшёрстком снизу и с боков. Глаза у них были крепко зажмурены, будто, издыхая, все четверо противились взглянуть на белый свет.

Когда окружившие их кольцом стрелки и загонщики разобрались, кто и как убил своего волка, раздался чей-то насмешливый вопрос:

– А что ж Ипат? Пустой?

Огляделись – туда, сюда: Ипата не было. Стали звать – никто не откликался. Начали спорить – где Ипат стоял. Никто толком не знал, потому что он разводил по номерам, а где сам стал – никому невдомёк было полюбопытствовать. Даже тот, кого он поставил на номер последним, не помнил, куда затем Ипат пошёл: как будто направо, а может, и налево. Заспорили и о том, кто первый выстрелил в цепи, когда двинулись загонщики. Каждый уверял, что первым стрелял кто-то другой.

– Да зачем вы пальбу-то подняли? – спросил Дибич. – Припаса извели – хватило бы на оборону целого взвода. Охотнички!

– Мы, товарищ командир, беглым огнём, чтобы наверняка!

Тогда выступил перепуганный Никон и сказал, что, по его мнению, стрельбу открыл Ипат.

– Как мы, посля моего сигнала, погнали, так вскорости я слышу – раз! – жигануло и вроде сразу хлипнуло. Ишь, думаю, – Ипат: у него ружьё с хлипом. Он ещё мне говорил намедни, что, мол, у ружья ствол простуженный, с трещинкой. Он стрельнул, а погодя ребята по-ошли палить по всей цепи! Ипат с краю бил, с самого фланга.

Пререканья так встревожили Кирилла, что почти не осталось следа ни от чувства триумфа, ни от неловкости за какую-то конфузную промашку, ни от стыда за мимолётный страх. Он будто впервые понял, что один отвечает за всю охоту и за всё, что бы ни случилось с Ипатом. Да и не с одним Ипатом. Он был тем сознанием, которое взяло на себя ответственность за каждого человека – от Дибича до последнего деревенского мальчугана, ради забавы увязавшегося с облавщиками в лес.

Нарядив красноармейцев пройти всей линией, которую занимали стрелки, Кирилл взял с собой Никона и направился туда, где – по догадке – мог стоять Ипат. Они осмотрели множество укрытий в кустах, какие могли привлечь охотника, они кричали, они прислушивались к далёким голосам товарищей, наконец вернулись назад и встретились с теми, кто ходил искать вдоль просек. Ипата не нашли.

Загонщики подняли на плечи трофеи, и за ними двинулась вся вереница людей.

По пути Кирилл сказал Дибичу:

– Неужели его могли невзначай пристрелить? Ведь бывалый парень. Немыслимо!

– Я думаю другое, – ответил Дибич. – Не встретит ли он нас сейчас в деревне?

Кирилл остановился от недоуменья.

– Не удрал ли Ипат от позора: выставил себя первейшим волчатником, все сам затеял, а как раз у него добыча ушла между пальцев!

– Ну, это слишком тонко, – убеждённо возразил Кирилл и всё-таки задумался, и чем ближе подходили к лагерю, тем больше обнадёживала его высказанная Дибичем мысль.

Однако в деревне ожидало разочарование: Ипат не возвращался. Так же скоро, как разлетелась весть, что красноармейцы перебили выводок волков, крестьяне узнали об исчезновении на охоте одного стрелка. Невозможно было выступить в поход, не разыскав пропавшего, и Кирилл, после совещания с Дибичем, снова отправил в лес поисковую партию.

Время подходило к полдню. Кирилл сидел в избе у растворённого окна, дожидаясь обеденной: похлёбки. Слышно было, как озорничали ребятишки вокруг сваленных под сараем волков да люто брехали на звериный дух попрятавшиеся собачонки. Что часто случается бабьим летом, с утра затянутое небо днём стало веселеть, и мягкое солнце без теней осветило землю.

В эту минуту Кирилл рассмотрел троих путников, вышедших из леса по дороге в деревню. Они шли в ряд нескорой походкой. У одного был в руке узел, двое других несли на плечах мешки. Когда они немного приблизились, сделалось видно, что позади выступает ещё один человек, которого передние собою все время заслоняли. Потом можно стало различить, что человек с узлом что-то прижимает свободной рукой к груди и, видимо, ему это неудобно, потому что он кособочит.

Уже неподалёку от деревенской улицы трое передних расступились, обходя рытвину, и Кирилл увидел, что четвёртый человек, отставая шагов на пять, держит наперевес винтовку. Почти тотчас Кирилл высунулся за окно, узнав в человеке с винтовкой Ипата.

Не отрывая своих издалека белеющих глаз от конвоируемых людей, Ипат ступал жёстким шагом, чуть вразвалку. Ружьё вздрагивало у него в руках, отвечая шагу.

Кирилл вышел на крыльцо избы. Крестьяне и красноармейцы собирались у открытых ворот, молчаливо ожидая пришельцев. Мальчишки вбегали с улицы во двор, оборачиваясь и наступая друг другу на пятки.

Когда Ипат ввёл подконвойных в ворота, он по-солдатски выступил вперёд и взял винтовку к ноге. Через его распахнутую гимнастёрку виднелась блестевшая от влаги грудь, удивительно светлая рядом с медно-алым загаром лица. Рапорт его звонко прозвучал на весь двор.

– Принимайте, товарищ комиссар. В лесу – мной задержанные неизвестные численностью три человека. Один названный неизвестный, раненный в оконечность при попытке от меня к бегству.

Двое арестованных были преклонных лет. Бородатые, довольно испитые, они казались очень усталыми, и оба, как только остановились, бросили наземь запачканную поклажу – холщовый мешок и перехваченный верёвкой тюк. Третий тоже опустил свой небольшой узел, с трудом нагнувшись и сразу подхватив замотанную окровавленной тряпкой руку. Приподняв эту раненую руку повыше, он затем снял кепку, вытер ладонью мокрую, совершенно лысую голову и поправил съехавшие с переносья очки.

И как только он обнажил лысину и сквозь очки глянул вверх, чтобы рассмотреть на крыльце возвышавшегося комиссара, Кирилл поднял брови, откачнулся и крепко прислонился к косяку плечом.

Лысый же продолжал глядеть на него через очки в металлической тонкой оправе, нисколько не изменившись в лице, а только опять поддержав снизу раненую руку.

– Поставить к ним караул, – тихо приказал Кирилл. – И обыскать.

28

Происшествие, о котором Ипат доложил Извекову, рисовалось так.

Заняв крайний в цепи охотников номер, Ипат начал приглядываться в ту сторону, откуда, в ответ на подвыванье, долетел голос волчицы. Он рассчитывал, что она должна выйти на лай молодых волков, и не ошибся. Наверно почуяв неладное в том, как оборвался лай, она пробиралась к логову с большой осторожностью, однако подошла близко к линии стрелков. Едва разнёсся крик загонщиков, она метнулась назад, и тут Ипат заметил её и выстрелил. Взять старого зверя ему было лестно. Он махнул рукой на облаву. Он обнаружил кровь на кустах там, куда стрелял, и побежал по следу уходившего подранка. По мере отдаления от места облавы следы крови попадались все реже, пока совсем не потерялись. Но Ипат упрямо продолжал искать. Давно уже притих лес после гая облавщиков, а он все рыскал, забираясь в самую чащобу. И вот в густой поросли лещины глаз его поймал пятно, которое он принял сперва за настигнутую цель, и чуть было не выстрелил. Но пятно оказалось мешком с кладью, рядом лежали узел и тюк, а за ними, скорчившись, прятались люди. Ипат заставил их вылезти, забрать пожитки и повёл арестованных лесом, крепче сжав винтовку и отвечая на прекословья единственным оправдавшим себя в веках афоризмом: «Там разберут!» Пока он сообразил, в каком направлении следует идти, утекло порядочно времени. Один из задержанных, когда проходили мимо лесного буерака, кинулся под откос. Ипат разрядил в него ружьё, ранил в руку выше кисти и угрозой нового выстрела принудил выбраться из оврага. Он дал беглецу перевязать рану рубахой, которую тот извлёк из своего узла, и после этого весь марш до деревни продолжался без приключений, – выглянувшее солнце довело Ипата куда надо.