Юные охотники, стр. 62

В надежде подстрелить орла вл„т, пока он кружит над горой, охотники притаились за камнями, держа свои ружья наготове, но — увы! — орел парил на такой высоте, что пулям было его не достать.

Сейчас он скроется из глаз, думали они, полетит на какую-нибудь соседнюю гору… Здесь, на этой горе, он мог быть только случайным гостем, — старый голодный орел на охоте.

К этому и шло. Но орел, уже направившись на большой высоте в сторону от горы, вдруг замер и повис в небе, опустив голову вниз, как бы живо заинтересованный чем-то внезапно попавшимся ему на глаза.

Неужели даманы снова отважились показаться? Нет, орел парил над другим местом — по ту сторону горы. Возможно, что он и заметил даманов, но каких-то других. Это было бы неудивительно: здесь, на горе, их, должно быть, множество. Только не в обычае орла-ягнятника устремляться на этих зверьков с высоты. Хищник подстерегает их, засев поблизости на какой-нибудь скале, и, едва лишь они выйдут полакомиться листиками или погреться на солнышке, разом бросается на них, — такую охоту как раз и наблюдали юноши.

Даманы настолько проворны, что орел, падая с высоты, не успевает схватить их — они с молниеносной быстротой спасаются в свои убежища. Они и в этот раз давно уже успели бы скрыться, заметив над собой большую черную птицу. Нет, это были не даманы.

Ганс, отделившись от своих спутников, обошел гору кругом и убедился, что отнюдь не даманы, а совсем другие существа заставили орла прервать свой полет.

На середине горного склона стояло сандаловое дерево с пышной, развесистой кроной — одно из самых высоких на этой горе. Гладкая каменная глыба под ним образовала ровную площадку в несколько квадратных ярдов. Ветви дерева почти полностью укрывали ее, даря ей тень и прохладу в часы, когда жгло немилосердное солнце. Казалось, этот уголок создан прямо-таки нарочно для отдыха путников, которые смогут, укрывшись от жгучих полуденных лучей, любоваться широким видом на равнину и живописные дальние горы. Такой уголок пришелся бы по сердцу мечтателю; здесь он, забыв о повседневных заботах, свободно предавался бы приятным раздумьям.

Иной раз невольно приходит па ум, что многие птицы и дикие звери стараются найти себе гнездовье или логово в местах поживописнее. Для меня не составляет труда сразу сказать, на каком утесе орел совьет себе гнездо, на какой прогалине в лесной чаще поселятся олень или лань, под каким деревом они будут отдыхать.

Мне кажется, что птицы и звери часто облюбовывают тот или другой уголок не только потому, что они здесь могут лучше укрыться от чужих глаз, но и просто пленившись красотой окрестности.

Как-то не верилось, что на этой одинокой дикой горе, на этой гладкой плите, под этим благоухающим сандаловым деревом природа не поместила живого существа, чтобы ласкать взгляд и придать всей картине завершающий штрих. И в самом деле, эта великолепная картина была совершенна. Сандаловое дерево не зря дарило свою тень: на каменной плите находились существа, оживлявшие прелестный уголок и дополнявшие общее впечатление.

Их было там трое — трое животных, какие еще не встречались нашим охотникам за все время экспедиции. Мех у всех троих был одинакового оливково-бурого цвета и одинаково густой. Зато по росту они различались сильно. Самый крупный достигал размеров обычной охотничьей собаки, а самый маленький был меньше самого крохотного козленка. Средний был только чуть поменьше самого крупного, но, в отличие от него, не имел рогов, как, впрочем, и их крошечный спутник. Тем не менее все трое принадлежали к одному роду и виду, вернее сказать — к одной семье. Это была семья горных скакунов, или антилоп-серн, как их называют буры.

Ганс, да и все остальные сразу поняли, что перед ними — горные скакуны, так как эта любопытная разновидность антилопы все еще попадается в населенных областях Капской колонии, там, где высокие утесы и отвесные скалы спасают ее от собак, охотников и гиен.

В отличие от сернобыка, гну, белолобой антилопы канны, горный скакун никогда не спускается в долину: это животное — настоящее дитя гор. Утесы и скалы — его излюбленное жилье. Там ему не страшны ни лев, ни гиена, ни дикая собака, ни шакал — никто из них не в состоянии добраться до его неприступного жилища на краю бездонных пропастей; даже леопард, благодаря своим цепким когтям лазающий по скалам, как кошка, и тот не в силах его преследовать; на отвесах скал и головокружительных высотах горный скакун не имеет равного себе по ловкости среди четвероногих; да он и не боится ни одного из них, у него только три грозных врага среди крылатых хищников — это орлы: орел Верро, орел Каффир и орел-ягнятник.

Ростом горный скакун около двадцати дюймов, он строен и плотно сложен, ноги его сильнее, чем у низкорослых равнинных антилоп; его четырехдюймовые рога поднимаются почти вертикально, потом слегка загибаются вперед; мех у горного скакуна длинный, густой и жесткий. Своеобразная расцветка его волос

— пепельно-серых у корней, коричневых посередине, желтых на концах — в целом создает впечатление оливково-бурого тона.

Самая примечательная особенность горного скакуна — это строение его копыт: они не удлинены и не поставлены косо, как у других антилоп, а строго цилиндрической формы и почти вертикальные. Края их зазубрены, что позволяет животному цепко держаться на самых гладких скалах, не боясь соскользнуть: как все, что вышло из рук природы, эти копытца прекрасно отвечают своему назначению.

Горный скакун — не стадное животное; он живет парами, семьями. Такая семья и предстала глазам наших охотников. Самец стоял на самом краю скалы, глядя на расстилавшуюся внизу равнину. Он еще не замечал орла, скрытого от него пышной густолиственной макушкой сандалового дерева. Самка лежала, а детеныш, опустившись возле, сосал ее.

Но вот зловещая тень птицы легла на зеленую равнину, и самец, заметив ее, встрепенулся, пронзительно свистнул и стукнул копытом о камень. Это было сигналом.

Мать с детенышем мгновенно вскочили на ноги, и все трое застыли насторожась, то поглядывая вниз на скользившую тень, то подозрительно озирая высь. Но вот они запрыгали взад и вперед по площадке: они увидели летящего орла, теперь уже не скрытого от них макушкой дерева.