Коллекционер, стр. 58
Знаю, шанс этот будет последним. Если он меня поймает, посадит снова назад, в подземелье.
Так что я должна как следует использовать этот последний шанс.
Действовать наверняка.
Убеждаю себя, что надо готовиться к худшему.
Но что-то необычное в нем заставляет верить: на этот раз он сделает то, что обещал.
Заразилась от него насморком. Ничего страшного.
Боже мой Боже мой что мне делать убить себя что ли?
Умру от отчаяния.
К. убивает меня безнадежностью.
Я все еще здесь, внизу. Он и не собирался меня пере-селять.
Он хочет делать снимки. Вот и вся его тайна. Он хочет меня раздеть и... о Боже, я и не знала прежде, что такое отвращение.
Он наговорил мне множество гадостей. Что я – уличная. Предлагала себя. Сама напросилась.
Я просто рассудок потеряла от ярости. Швырнула в него пузырьком с тушью.
Он сказал, если я не соглашусь, он запретит мне бывать наверху, принимать ванну и выходить в наружный подвал. Я не выйду отсюда. Никогда.
Наша ненависть. Теперь она просочилась наружу.
Я заразилась его гадкой простудой. Мысли путаются.
Не смогу убить себя. Слишком злюсь на него.
Он всегда манипулировал мною в своих целях. С самого начала. Эта выдумка с собакой. Взывает к чувству, к сердцу. Потом топчет его каблуками.
Он меня ненавидит. Стремится унизить, сломать, уничтожить. Хочет, чтобы я возненавидела себя до предела, до самоуничтожения.
И последняя подлость – он не принес мне ужин. Ко всему прочему я еще должна сидеть голодной. Может быть, собирается уморить меня голодом. Он и на это способен.
Справилась с собой. Ему меня не осилить. Не сдамся. Не позволю ему сломать меня.
Поднимается температура. Чувствую себя совсем больной.
Все против меня, но я не сдамся.
Лежу на кровати. Картина Ч.В. рядом со мной. Держусь за раму. Как за распятие.
Выживу. Выберусь. Не сдамся.
Не сдамся.
Ненавижу Бога. Ненавижу силу, создавшую этот мир. Людей. Сделавшую возможным существование Калибана. Возникновение таких ситуаций, как эта.
Если Бог существует, то Он – огромный отвратительный паук, во тьме плетущий свою сеть.
Он не может быть добрым.
Какая боль, какое ужасное прозрение живет во мне сейчас. Все это было совершенно не нужно. Одна сплошная боль, ее ничем не окупишь. Из нее ничто не может родиться.
Все напрасно. Все впустую.
Чем старше мир, тем это очевиднее.
Атомная бомба и пытки в Алжире, умирающие от голода дети в Конго. Тьма растет и расползается.
Все больше страданий. Все больше страдающих. И все напрасно.
Словно короткое замыкание: свет погас. И я здесь, во тьме прозрения. Истина черна.
Бог – импотент. Он не может любить нас. Ненавидит, потому что бессилен любить.
Вся эта подлость, эгоизм, ложь.
Люди не признаются в этом. Слишком заняты: гребут и гребут под себя. Некогда заметить, что произошло замыкание и свет погас. Не видят тьмы и паучьего лика за сетью, не чувствуют, как липка паутина. Что она – всегда и везде, стоит только чуть поскрести тоненький слой счастья и добра.
Черная черная черная тьма.
Не только никогда не испытывала ничего подобного, даже представить себе не могла, что такое возможно. Сильнее, чем ненависть. Глубже, чем отчаяние. Нельзя ненавидеть то, что тебя не касается. Я уже не способна чувствовать то, что люди называют отчаянием. Я – за пределами отчаяния. Такое ощущение, что просто ничего не чувствую. Все вижу, но не чувствую ничего.
О Боже, если только Ты существуешь.
Моя ненависть больше чем ненависть.
Он только что приходил. Я спала не раздеваясь, не разобрав постели. Лихорадит.
Душно. Все-таки это грипп.
Чувствовала себя паршиво. Ничего не сказала. Нет сил высказать ему свою ненависть.
Постель отсырела. Боль в груди.
Не произнесла ни слова. Слишком далеко зашло – какие могут быть слова. Если бы я была – Гойя. Смогла бы в рисунке выразить всепоглощающую ненависть к нему.
Мне очень страшно. Даже представить страшно, что будет, если я в самом деле больна. Не пойму, отчего так болит в груди. Словно у меня уже много дней тяжелый бронхит.
Но он должен вызвать врача. Он мог бы меня убить, но он вряд ли способен вот так позволить мне умереть.
О Боже, как страшно.
(Вечер.) Принес термометр. Перед обедом было 37, 7, сейчас уже 38, 3. Чувствую себя ужасно.
Целый день в постели.
Он не человек.
О Боже, как мне одиноко, я совсем одна.
Писать не могу.
(Утро.) Тяжелая простуда, осложненная бронхитом. Трясет.
Плохо спала. Страшные сны. Странные, очень живые. Один – про Ч.В. Расплакалась. Мне так страшно.
Не могу есть. Болит спина, там, где легкое. Больно дышать. Все время думаю: вдруг это воспаление легких. Но этого не может быть.
Не умру. Не умру. Назло Калибану.
Сон. Необыкновенный.
Гуляю в рябиновой роще в Л. Гляжу наверх, сквозь зелень деревьев. Вижу самолет в синем небе. И знаю – он разобьется. Потом вижу место, где он разбился. Боюсь идти дальше. Недалеко от меня идет девушка. Минни? Мне не видно. На ней странная одежда вроде греческой. Ниспадает складками. Белая. В лучах яркого солнца сквозь зелень притихших деревьев. Кажется, она знает меня, а я ее – нет. (Не Минни.) Не приближается. Мне нужно быть с нею рядом. Близко. Но нет. Я просыпаюсь.
Если умру, никто никогда не узнает.
От этой мысли бросает в дрожь. Температура. Не могу писать.
(Ночь.) Милосердия не существует. Бога нет.
Накричала на него, и он обозлился.
Я так слаба – не могла его остановить.
Связал, заклеил рот и сделал свои гадкие снимки.
Пусть больно. Пусть унизительно.
Я сделала, как он хотел. Чтобы покончить с этим.
Дело не во мне – мне уже все равно.
Но Господи, какое скотство.
Плачу и плачу, не могу писать.
Не сдамся.
Не сдамся.
Декабрь Не могу спать. Схожу с ума. Приходится жечь свет. Ужасные сны. Кажется, в комнате люди. П., Минни.
Воспаление легких.
Он должен вызвать врача.
Это – убийство.
Не могу писать об этом. Слова бессильны.
(Он пришел.) Не слушает. Я умоляла. Сказала – это убийство. Слабость. Температура 39. Несколько раз вырвало.
Ни слова о вчерашнем. Ни он, ни я.
Было ли это на самом деле? Лихорадка. Брежу.
Если б я только знала, в чем виновата. Что я сделала.
Бесполезно бесполезно.
Не умру не умру.
Мой дорогой Ч.В., это
О Боже Боже не дай мне умереть
Боже не дай мне умереть
Не дай умереть
III
Я что хочу сказать, я хочу сказать, это все случилось совершенно неожиданно.
Началось все очень плохо, потому что, когда я спустился вниз в полвосьмого, я увидел, она лежит около ширмы, а ширма рядом с ней валяется, видно, она ее опрокинула, когда сама упала, и я встал на колени около нее, руки у нее были ледяные, но она дышала, дыхание было странное, будто по терке скребут, очень частое, и когда я ее поднял, чтоб в постель отнести, она пришла в себя, видно, ночью сознание потеряла, когда пошла туда, за ширму. Вся была холодная, прямо ледяная, и дрожать начала ужасно, и вся мокрая была от пота, и бредила, все повторяла «пожалуйста, позовите доктора, позовите доктора» (а иногда говорила «частного врача», сокращала «Ч.В.», и повторяла, как стих какой-нибудь, «пожалуйста, позовите Ч.В., Ч.В., Ч.В.»), и говорила все это не обычным своим голосом, а, как говорится, бубнила, и вроде не могла взгляд на мне остановить, сфокусировать не могла. Потом помолчала, и вдруг запела «Янки Дудл Дэнди», только слов было не разобрать, вроде она пьяная совсем, и замолчала на середине. Два раза позвала «Минни, Минни» (сестру свою звала), вроде казалось ей, что та в соседней комнате, потом забормотала, забормотала, много имен, обрывки предложений, все вперемешку. Потом так получилось, что ей захотелось встать, а мне пришлось ее удерживать. Она по-настоящему пыталась бороться со мной, сопротивлялась. Я все ее уговаривал, а она остановится на минуту, и опять, только я отойду чаю согреть или еще что, она с постели соскакивает. Ну, я ее приподнял, чтобы чаем напоить, но она закашлялась и голову отвернула, не захотела пить. Забыл сказать, у нее в одном углу рта появились какие-то желтые прыщи, ужасно противные, и от нее уже не пахло свежим и чистым, не то что раньше.