Дом на могиле, стр. 30

От этой мысли я в ужасе остановилась. Он, наверное, ждет здесь, притаившись в темноте! Теперь это его единственный шанс меня остановить!

Я внимательно вслушалась и огляделась, но не смогла различить никакого движения. Ни звука, кроме порывов ветра и шума дождя. Я робко вышла на обочину. Если удастся перебежать через поле к дому Дина, то, может быть, удастся спастись.

Никаких изгородей. По обеим сторонам дороги лишь заросли дикого колючего шиповника с уже оголенными ветками. Шипы рвали мою одежду, когда я пробиралась сквозь заросли, и так сильно царапали тело, что я чувствовала, как из глубоких царапин течет теплая кровь.

Однажды я крепко застряла и, представив, что руки Джона хватают меня, в ужасе рванулась, как попавшее в ловушку животное. Упав в густую траву, задыхаясь, я лежала и прислушивалась, несмотря на сдерживаемые рыдания и бешеное биение сердца. Со стороны дороги уловила какой-то шорох, в ужасе вскочила и ринулась через поле, производя больше шума, чем следовало. Вдруг позади послышалось тяжелое шуршанье, словно невдалеке кто-то, как и я, пробирался сквозь заросли шиповника. Я бежала, пока не начала задыхаться, тогда остановилась, чтобы снова прислушаться. И безошибочно узнала в темноте тяжелый топот бегущих ног, преследующих меня.

Я в отчаянии повернула в сторону деревни и помчалась изо всех сил, думая только о том, чтобы перебежать поле и попасть в дом к Дину. Но эти топочущие ноги тотчас же повернули в ту же сторону, что и я. Они бежали все быстрее, приближаясь ко мне, а шаги становились все громче, словно теперь Джон видел меня в темноте своими светлыми, хищными глазами. Он стремительно меня догонял.

Я вскрикнула, попыталась увернуться, когда его руки ухватились за край моего свитера, и упала, вернее, он повалил меня, подмяв под себя. Рыдая и брыкаясь, перевернулась на спину. Большая, сильная рука зажала мне рот. Надо мной нависла уродливая тень, пригвоздившая меня к мягкой, мокрой траве.

Он оторвал кусок моего платья. Я толкалась и брыкалась в неистовом ужасе, пытаясь укусить руку, душившую меня, и снова видя сквозь сгущающуюся красную дымку следы удушения на прекрасной шейке Карен Уайганд. Но его руки безжалостно перевернули меня. Мое лицо оказалось прижатым к траве и мягкой мокрой земле. Связав мне запястья, Джон держал меня, беспомощную и задыхающуюся. Мои легкие разрывались. Он поднял мне голову, чтобы я подышала, а потом завязал мне рот мокрой тканью, оторванной от моего платья.

Мои прерывистые, слабые крики были резко заглушены.

Тяжело дыша, Джон опустился возле меня на колени, хотя ему не пришлось бежать так же быстро и так же далеко, как мне. Он что-то бормотал себе под нос, словно стараясь успокоиться, в то время как я пыталась медленно восстановить дыхание.

— Вам не следовало убегать, Дениз, — хриплым голосом пробормотал Джон. — Вы не жалкая рабыня, которую насильно тащат на похороны, чтобы убить, как овцу. Вы придете как человек, пользующийся почетом, в головном уборе и в одеянии, сверкающем бриллиантами! Вы должны прийти, как невеста на свадьбу, свободно и радостно, добровольно и без необходимости насилия!

«Он сумасшедший, — в ужасе подумала я. — Сумасшедший...»

— Идите, моя леди, — между тем продолжал он. — Могила готова! Царица ждет в саркофаге! Мы с вами должны сопровождать ее, и нам предстоит еще многое сделать прежде, чем мы выпьем из кубков и земля упадет на нас!

Он нежно поднял меня и понес на руках по мокрой траве к дороге. Мои широко открытые, испуганные глаза увидели на востоке первые слабые проблески зарождающегося дня.

Глава 9

Ледяное прикосновение воды вернуло меня из небытия, в которое я погрузилась, когда Джон Уайганд бросил меня на пол своего джипа.

В полной темноте сильные руки куда-то меня несли, при этом мои ноги по колено были погружены в холодную воду. Голова болталась за плечом Джона, и я вопила, но из-за кляпа во рту мой голос был не громче кошачьего мяуканья.

А Джон Уайганд тихо и монотонно бормотал: — Мир продажен. От него несет человеческим злом. Воровство и предательство, алчность, неверность женщин, их хитрые приемы соблазнения — все это паутина, которую они плетут вокруг нас, пользуясь нашей слепотой. Все есть грех, все есть зло, и только смерть может очистить и обновить веру.

Вода поднималась все выше, я вскрикнула, и он, услышав меня, сжал крепче:

— Вы не утонете, Дениз! Вам страшно? Я не хочу, чтобы вам было страшно! Вы единственная, с кем я сейчас могу поговорить. Все остальные молчат. Там, куда мы идем, вам не будет больно. Не бойтесь воды! Это только крыльцо, по которому мы должны пройти, как когда-то наши предки шли к погребальным кострам и камерам.

Я брыкалась, задыхалась, охваченная ужасом от этого странного, невыразительного голоса безумца, а он держал меня все крепче, поднимая все выше, так как вода уже подбиралась к моим плечам. Я закинула голову и завыла сквозь кляп. Голова моя уже почти касалась потолка, с него на лицо и волосы тоже капала вода. Я ждала смерти от этой стоячей воды, щекочущей мне ноздри и попадающей в легкие. Джон нес меня по тоннелю, который затопил Ллойд Мередит! Я чувствовала холод мокрых каменных стен и потолка, с каждым шагом приближающегося к моей голове. Мой ужас был слишком велик, чтобы я могла рассуждать. Мной владел лишь животный страх в ожидании смерти.

Однако вскоре вода начала отступать. Снова стала доходить мне только до талии, и я поняла, что могу разглядеть потолок тоннеля. Он был пробит в мягкой, пористой породе, а посмотрев через плечо Джона, я увидела затопленный участок, вода в котором рябилась при пашем продвижении. На ее поверхности блестел свет, падающий откуда-то сверху, яркий, чистый свет. Когда вода дошла мне до колен, я расслышала какое-то непонятное шипение.

Мы медленно выходили из воды, и шаркающие шаги Джона говорили о его усталости. Стены и потолок тоннеля теперь были ярко освещены. Джон, слегка покачиваясь и тяжело дыша от усилий, потраченных на крутой подъем в тоннеле, остановился. Место, где кончилась вода, было сухим и ровным. На стенах и полу рос зеленоватый мох.

Он с трудом поставил меня, мягко защищая мой затылок большой рукой, и прислонил к стене. Вздохнул, опустился рядом со мной, оперся локтями о колени и закрыл лицо руками. Посмотрев на него, я увидела, что руки его трясутся. Вдруг Джон зарыдал, и эти неожиданные рыдания, к моему ужасу, вызвали у меня жалость.

Мне казалось, если бы я смогла, то пододвинулась бы к нему, чтобы его утешить. Но я была пригвождена к влажной стене, и с меня капала вода. Руки мои были связаны за спиной, запястья болели, а плотный кляп едва позволял дышать. Я с тревогой повернула голову и огляделась, прежде всего, в поисках источника сияющего здесь яркого света, слепящего мои уже привыкшие к темноте глаза.

Он исходил от керосиновой лампы, стоявшей на длинном ящике на другой стороне тоннеля, почти прямо передо мной. Ее белый свет резал глаза, но я заметила буквы на ящике.

«Экспедиция Уайганда, — прочла я. — Ирак, 1964». Внизу стоял один из серийных номеров, которые профессор Уайганд ставил на каждой из своих упаковок. Этот ящик еще не открывали, потому что на нем висели дощечки с нетронутыми печатями из красного воска, проштампованные одним и тем же серийным номером.

Я заморгала от яркого света. Джон, сидевший рядом со мной, прекратил рыдать, замолчал и впал в задумчивость. За ящиком, на котором стояла шипящая лампа, я увидела и другой ящик, такой же, но уже пустой, так как печати были взломаны.

Вдруг я в ужасе застыла и уставилась не на ящик, а на то, что в нем лежало, потому что ящик был приспособлен под гроб, в котором лежало тело Карен Уайганд!

Она лежала так же, как там в музее, в саркофаге. Накрашенные красным лаком ногти сверкали на пышной груди. Холст покрывал ее до пояса, оставляя обнаженной поразительно симметричную верхнюю часть тела. Со своего места я видела глубокую синюю борозду на ее горле. Зеленая краска придавала ее щекам странный восточный вид, и я не сомневалась, что старинная погребальная краска на ее щеках и глазах скрывала синие следы удушения. Джон закрыл ей глаза, и сейчас казалось, что она спит.