Приключения Михея Кларка, стр. 75

После я узнал, что Децимус Саксон не принял приглашения Стефана Таймвеля по соображениям дипломатического характера. Мэр был твердый и последовательный пресвитерианин, и Саксон боялся близостью с ним скомпрометировать себя в глазах индепендентов и других крайних сектантов. Да, дети мои, Саксон был чрезвычайно хитрый и лукавый человек. Всегда он держал себя таким образом, что сектанты его любили и считали своим вождем. Вел он себя так потому, что был уверен в том, что в конце концов возьмут верх крайние элементы. Им-то он и старался угождать. Однажды он высказался совершенно откровенно в разговоре со мной.

— Фанатизм, — сказал он мне однажды, — означает ревность к делу; ревность к делу порождает трудолюбие, а трудолюбие есть главный источник силы.

И, основываясь на этом, Саксон строил свои планы.

Прежде всего Саксон позаботился о том, чтобы доказать всем, что он отличный воин.

Для этого он стал работать, причем старался, чтобы все его труды видели. Военное учение шло у нас с утра до полудня, затем после краткого отдыха мы опять принимались за муштру и кончали ее только вечером. В конце концов это занятие нам страшно надоело. Добрые граждане Таунтона были от нас в восторге. Они говорили, что лучше Вельдширского полка Саксона нет во всей Англии, но это, конечно, было преувеличением. Нам приходилось сделать очень много дел в очень короткое время. Не только наши солдаты были неопытны, но и нам, офицерам, было нужно учиться командовать. Мы с рвением занимались всем этим. Труды наши не оставались без награды. Наши солдаты с каждым днем становились лучше. У них стала замечаться военная выправка, и своим оружием они уже хорошо владели.

По мере того как мы преуспевали, полк наш рос в численном отношении. Прельщаемые воинственной внешностью наших пуритан, новички то и дело просили о зачислении их в Вельдширский полк. Мы брали только избранных, но даже несмотря на это полк быстро увеличивался. Моя рота настолько разрослась, что ее пришлось разделить на две половины. То же самое произошло с ротами моих товарищей. Вместо трехсот наш полк насчитывал теперь четыреста пятьдесят человек. Вид наш полк имел хороший, и все нас осыпали похвалами.

Однажды поздно вечером я медленно ехал верхом в дом мэстера Таймвеля. Вдруг ко мне подскакал Рувим и стал звать меня назад. Он прибавил, что я увижу нечто достойное внимания. Настроение у меня было неподходящее для того, чтобы смеяться или шутить, но я повернул Ковенанта назад, и мы поехали по Высокой улице, направляясь в предместье, называемое Шоттерном. Рувим подъехал к длинному строению, похожему на сарай, и сказал мне:

— Загляни-ка в окно!

Внутренность сарая представляла из себя одну огромную залу. Прежде здесь был склад шерсти, но теперь товара не было. Вся зала была освещена свечами и фонарями. О.ко-ло стен сидели и лежали много людей. В них я узнал солдат своей роты и роты Рувима. Одни из них курили, другие молились, третьи чистили оружие. Посередине залы стояли скамейки, на которых сидели верхом друг за другом все сто мушкетеров, состоящих под командою сэра Гервасия Джерома; каждый из них был занят плетением косы товарища, сидящего впереди. Вдоль скамеек ходил мальчик с горшком жира и тонкими веревочками. Работа шла чрезвычайно оживленно. Сам сэр Гервасий сидел на куче шерсти. В руках у него виднелся горшок с мукой… Все заплетенные косы сэр Гервасий внимательно оглядывал в свой лорнет и, если находил работу удовлетворительной, то собственноручно пудрил косу мукой. Делал он это так сосредоточенно и благоговейно, точно церковную службу правил. Наш друг был серьезен в самой высшей степени. Ни один повар, приготовляющий изысканное блюдо, не мог бы быть таким важным и сосредоточенным, как он. Подняв голову вверх, сэр Гервасий увидал в окне наши улыбающиеся лица, но был слишком занят своим делом, чтобы с нами разговаривать. Мы постояли несколько минут и медленно поехали назад.

В городе уже царили покой и тишина. Жители Таунтона рано ложатся спать, и на улицах нам попадались только редкие прохожие. Медленно мы двигались по молчаливым улицам, и подковы наших коней гулко стучали по камням мостовой. Вели мы с Рувимом, как и подобает молодым людям, какую-то пустячную беседу. Месяц на небе ярко сиял, обливая своими лучами пустынные улицы. Дома с остроконечными крышами и колокольнями церквей отбрасывали странные, причудливые тени. Вот и двор мэстера Таймвеля. Я сошел с лошади и стал ее расседлывать, но Рувим, прельщенный красотой ночи, двинулся далее, к городским воротам.

Я уже кончал свою работу и убирал седло, как вдруг с улицы послышался крик и стук оружия. Я услышал голос Рувима. Он звал меня на помощь. Обнажив меч, я выбежал на улицу. Недалеко у ворот, посреди улицы, ярко освещенной лучами месяца, я увидал широкую фигуру моего приятеля. Он прыгал из стороны в сторону, обнаруживая необыкновенное проворство, и наносил удары трем-четырем людям, которые на него нападали. На земле лежала человеческая фигура, а позади Рувима стояла его лошадь. Она топала ногами и ржала, словно тревожась о своем хозяине.

Я бросился, крича и размахивая мечом, к сражающимся. Нападающие юркнули в переулок и побежали. Только один из них, высокий, жилистый человек, с остервенением накинулся на Рувима. Он наносил ему удары, крича:

— Вот тебе, проклятый, не суйся не в свое дело! И, подбегая к Рувиму, я с ужасом увидал, что шпага незнакомца вонзилась в грудь моего товарища. Рувим раскинул руки вверх и упал наземь. Нападающий скрылся в темном переулке, который вел к реке.

— Боже мой, какое несчастье! — воскликнул я, становясь на колени перед распростертым на земле приятелем. — Ты ранен, Рувим?

Рувим, отдуваясь как кузнечный мех, ответствовал:

— Рану он нанес в воздух. Только башку немного зашиб я, падая, вот и все. Помоги-ка мне встать.

Я обрадовался, и помогая Рувиму встать, воскликнул:

— Очень рад, что ты цел и невредим, мне показалось, что негодяй тебя поранил.

— Ну, ранить меня так же легко, как краба с толстой раковиной. Спасибо сэру Иакову Клансингу из Сапеллабейского замка и Солсберийской равнины. Их рапиры только слегка оцарапали мои латы. Но что случилось с девушкой?