Bxoд в плен бесплатный, или Расстрелять в ноябре, стр. 39

Облом. Ни через неделю, ни через две, ни дальше свобода даже и не заглянула в наше подземелье.

И начало осени ничем особо не выделилось. Лишь поблизости от землянки кто-то сгребал в траншее опавшие листья. Коричневый листок словно декоративная рыбка крутился на паутинке перед нашей дверью. Потом, когда на кусты у входа набросили масксеть и на ее зеленые разводы стали падать желтые дубовые вырезы, поняли: что-то не получается и у Непримиримого.

Сам он больше не появлялся, давно исчез и Боксер. Кроме Хозяина и Че Гевары к нашему вольеру допустили молодежь — Младшего Брата, Крепыша, Чику, Литератора. Последний запомнился не только прекрасным знанием поэзии Пушкина и Лермонтова, собственными неплохими стихами, но и фразой:

— Россия испокон веков имела хороших писателей и плохих политиков. И писатели создавали замечательные книги как раз о бездарных правителях.

А нам что те, что другие — не кормили и не грели. Мы элементарно замерзали. Даже щепоть соли, поначалу растекавшаяся от сырости, больше не расползалась маслянистым пятном. Сохраняя остатки тепла, стали занавешивать одеялом дверь и днем. Темнее, но другого выхода не видели.

— Чего закрываетесь? — слово в слово, как перед этим у комариной ямы, поинтересовалась охрана.

Наш ответ оказался более оригинальным:

— Стынем.

— Водку будете? — вдруг предложил Хозяин первейший способ обогрева.

Еще не выпивали, а дыхание перехватило.

— Приходил в гости парень, принес две баночки «Асланова». А мы в отряде на Коране поклялись не пить, не колоться наркотой и не курить ее. — Правда, тут же поторопился уточнить: — Не на всю жизнь, конечно, а пока до конца войны.

Соврал Хозяин насчет парня — через несколько дней охранники сами и рассказали, что банки нашли в загашнике у одного из боевиков. За что и получил свои первые сорок палок.

— А как их бьют? — неосторожно поинтересовался у Че Гевары.

— Хочешь попробовать? Обеспечим. Туда-сюда, движение.

— Нет-нет, я готов запомнить на словах.

Сошлись на последнем варианте. Узнаю, что за первую провинность человек получает сорок палок, за вторую — восемьдесят, попался в третий раз — сто двадцать. Палка выбирается в толщину мизинца того человека, который бьет. Его самого определяет пострадавший. Дружеское участие здесь не проходит: если замечается, что исполнитель щадит потерпевшего и не особо рьяно выполняет обязанности, его вправе самого положить на скамью под удары. Бить дозволяется от шеи до подколенок, на теле возможен один слой одежды.

Не хочу ни законов шариата, ни мусульманства, ни средневековья. И от водки не отказываемся. Не пить ее можно на воле, когда достаточно продуктов и витаминов. А ради профилактики рекомендуют даже врачи.

За прошедшее лето, за будущие хорошие вести, за первый класс, в который пошла доченька. Бориса, и разлили первую банку. Вторую оставили на растирку, лечение зубов и на иные пожарные случаи. Здесь я скрягой слыл отменным: если удавалось выпросить головку чеснока или лука, делил ее на два-три дня.

— Да тут есть нечего. Может, завтра выйдем, и ради чего оставлять, — кошкой на недоступную мышь глядел Махмуд на белые кусочки лука.

— Вот перед выходом и съедим.

— И где ты научился такому скряжеству?

— Живу я долго.

А если честно, то это афганская война преподнесла свои уроки по выживанию. Там, например, последний глоток воды позволяли себе выпить лишь перед самым возвращением в лагерь, когда уже никакой вводной не могло последовать. А пуще глаз берегли даже не воду, а боеприпасы. С ними, кстати, страшнее всего и расставаться в бою. Однажды только приходилось мне пробиваться из окружения душманов. И не пробиваться даже, а выползать на спине по арыку. «Духи» стреляли по нашей разведгруппе из узких окошек, но высокие дувалы прикрывали расположенный по центру улочки арык. «Мертвой зоны» хватало как раз на то, чтобы ползти, не поднимая головы.

Толкались пятками и плыли в вонючей воде-жиже, стреляя по окнам-бойницам и не давая противнику высунуться побольше. Тогда и услышал сзади голос одного лейтенанта:

— Николай, у меня патроны кончились. Дай «рожок».

Оторвать от себя магазин с патронами, когда неизвестно, что ждет впереди?!

— Коля, дай патроны.

Ползу, не слышу.

— Выручи, дай «рожок»! — в голосе уже не просьба, а страх.

Проклиная все на свете, отдал. И впервые тогда вытащил из подсумка гранату, приладил в кармашке на груди. Примерился, как рвать кольцо…

Потому и говорю, что живу долго.

На войне, в бою страшно умолкнувшее в твоих руках оружие. В плену, когда не бьют и не расстреливают, — голод и холод.

А сентябрьские ночи становились все длиннее и холоднее. Правда, в туалет стали выводить без повязок, и мы увидели луну, звезды. Ничего в мире не изменится, если вдруг пропадем на какое-то время или даже навсегда…

А однажды вдруг что-то огненное поплыло среди деревьев в направлении землянки. Вернувшись в нее, не поверили глазам, но почувствовали телом — на полу дышала жаром высыпанная лопата углей из-под костра.

— Так теплее? — довольно переспросил Хозяин.

— А можно и утром приносить? — побежал я опять впереди паровоза, желая сделать обязательной хотя бы ночную порцию жара.

— Посмотрим, — как всегда, ничего не пообещал конкретно Хозяин.

Сам он после посещения Грозного пребывал в мрачном расположении духа. Там его десятки раз останавливали, проверяли документы и требовали разрешение на ношение оружия.

— Да я автомат за собственные деньги купил и никогда никому его не сдам. А где они были, когда я два года воевал в горах? — попытался даже у нас найти он сочувствие. — Повылезли из щелей, все герои, с бородами и на машинах. Да если бы нас было столько, сколько сейчас шляется с автоматами по Грозному, мы бы давно победили.

— Хреново, — не сдержался Борис, когда остались одни. — Если начнутся разборки между отрядами за власть, не оказаться бы между ними. Видели, как раздражены?

Да, охрана своего недовольства уже не скрывала.

— Вы хоть знаете, за что сидите, — сказал Че Гевара совсем неожиданное. — А за что я торчу здесь с вами?