Хэдон из Древнего Опара, стр. 20

Но на обратном пути с группой случилась беда. На нее напали дикари, вооруженные стрелами, теми самыми стрелами, которые Кхо запретила использовать нам, ее избранникам. Наши люди сели в челнок, который они обнаружили, но дикари убили многих с берега, а затем устроили преследование на лодках. Лодка, в которой находились Лалила, ребенок и коротышка, перевернулась, и последнее, что видели люди в другой лодке, — как несчастные барахтались в воде. Из тех, кому удалось ускользнуть, в живых остался лишь Хинокли. Это правда, Хинокли?

— Пустынные Земли ужасны, О Король, — выпалил Хинокли.

— Очень печально, что тебе придется вновь путешествовать по ним. Но считай, что тебе повезло. С тебя следовало бы содрать шкуру за то, что ты бросил людей, ответственность за безопасность которых была возложена на тебя Саххиндаром. Однако я король милосердный, и после консультаций с моей дочерью решил, что тебе следует повести полную риска экспедицию, поскольку лишь тебе одному известно, где находится Лалила. Или находилась.

— Я благодарю короля и королеву за их милосердие, — проговорил Хинокли, хотя его вид отнюдь не выражал благодарности.

Благоговение Хэдона стало сменяться растущим гневом. Он точно не знал, что имеет в виду король, но, как казалось ему, в основном уже догадался. И не мог понять, почему Авинет, по всей видимости, поддерживает отца.

— Что все это значит?! — вскричал он. — Почему древняя церемония была прервана этим рассказом, сколь бы ни был он занимателен?

Раздался крик Минрута:

— До тех пор, пока ты не сядешь на этот трон, будешь говорить только тогда, когда тебя об этом попросят!

— Если говорить коротко, это означает. что наш брак откладывается до тех пор, пока ты не приведешь обратно эту женщину и не принесешь топор из Пустынных Земель, — произнесла королева. — Это не моя затея и не мое желание, Хэдон. Я бы предпочла, чтобы ты как можно скорее оказался на этом троне и в моей постели. Но даже верховная жрица должна подчиняться голосу Кхо.

Минрут заулыбался:

— Да, даже верховная жрица! Древним обычаем можно пренебречь, когда так велит Кхо!

— Могу ли я говорить? — спросил Хэдон, глядя на Авинет.

— Можешь.

— Правильна ли моя догадка о том, что меня выбрали руководить этой экспедицией?

— Ты быстро соображаешь, Хэдон. Ты прав.

— И я не стану твоим мужем до тех пор, пока не вернусь сюда с этой женщиной, топором и, полагаю, с ребенком и человечком, поскольку Саххиндар отдал распоряжение, что их также следует доставить в Кхокарсу в целости и невредимости?

— Это, к моему сожалению, истинная правда.

— Но почему выбрали меня? Неужели ты не могла … ?

— Не я! Это было предложение моего отца, а я ответила нет! Но затем он сказал, что это дело касается не только простых смертных, в нем участвуют и божества. А потому мы совершили восхождение на склон Кховота в Храм Кхо и там имели беседу со жрицами-предсказательницами.

— Как нам следует поступить? — спросили мы. — Что желает Сама Кхо, если конечно, Она желает, чтобы хоть что-то было сделано?

— Итак, мы прошли в пещеру, где жрица несла свое дежурство и откуда из-под земли исходило опасное дыхание огня. Жрица села на треугольный табурет и принялась вдыхать пары; в это время мой отец и я, в масках, сидели в углу на холодном твердом камне. Очень скоро прорицательница заговорила странным голосом, и свет, казалось, наполнил пещеру. Мы с отцом прикрыли глаза руками, поскольку тот, кто увидит Кхо в Ее славе, ослепнет, и слушали Ее прерывистый голос. И Она сказала, что величайший герой земли должен немедленно отправиться на поиски колдуньи с моря и ее дочери и маленького одноглазого человека и топора. Герой должен, не мешкая, расстаться с любой женщиной, не должен жениться и не вести никаких дел. Голос сообщил, что женщина и топор могут принести в страну зло или добро, или и то и другое вместе, но все же отправиться на поиски ее и топора необходимо.

— Она ничего не сообщила о твоем возвращении, сказала лишь то, что герой должен сразу же пуститься в путь. Также Она ничего не поведала о Саххиндаре.

— Хэдон некоторое время хранил молчание, охваченный благоговением, затем вымолвил:

— И когда это было, О Королева?

— Прошлой ночью, Хэдон. В то время, как ты спал, взяв с собой в постель золотую корону победителя и, без сомнения, мечтал обо мне, мой отец и я спешили подняться вверх по склону грозного Кховота.

— Но почему решили, что я — величайший герой страны ? — спросил он.

— Этот вопрос вряд ли нуждается в ответе, — проворчал Минрут.

— Но ты, Король, — победитель предыдущих Игр, ты сидишь на троне, ты вел своих солдат на взятие мятежного города Сакавуру и ты столь жестоко разгромил клемкаба, что нам теперь платят дань — по крайней мере на побережье — и именно ты умертвил голыми руками черного леопарда из Сивудаву, который разорял все вокруг. Без сомнения, герой, о котором говорила прорицательница, — это ты.

Минрут озадаченно посмотрел на него, а потом разразился смехом.

— Ты, Хэдон, несомненно, хитер и когда-нибудь станешь великим королем. Если пройдешь сквозь Пустынные Земли и не пострадаешь при этом, так тому и быть. Нет, Хэдон, я старею, и все мои подвиги совершены уже давно. Люди и божества наибольшее значение придают новым ярким деяниям, а не старым и приевшимся. Когда-нибудь ты сам это поймешь, Хэдон. Может быть. Но не пытайся оттянуть таким образом свой отъезд, как гласит басня о лисице, которой удалось выбраться из капкана.

— Эти новости уже сейчас печатаются и будут доставлены во все города империи. В настоящий момент глашатаи сообщают их жителям Кхокарсы.

— Когда я должен отбыть? — спросил Хэдон.

Авинет поднялась, по ее щекам катились слезы.

— Прямо сейчас, Хэдон.

Она спустилась со ступенек и протянула ему руку.

— Поцелуй ее, Хэдон, и помни, что ты получишь всю меня, когда вернешься. Я буду горевать по тебе, но я обязана подчиниться голосу Кхо. Все смертные, даже королевы, должны ей повиноваться.

Хэдон опустился на колено и поцеловал руку королевы. Потом он поднялся и обнял ее мягкие белые плечи и прижался к теплой груди и поцеловал Авинет в губы. В толпе произошло замешательство, послышался шепот, а со стороны Минрута раздалось странное рычание.

— Любой другой мужчина умер бы на месте, если бы только я не сказала, что разрешаю ему обнять себя. Но ты человек, которого я люблю и ты достоин меня. А потому торопись уехать отсюда и поспеши сюда вернуться, Хэдон. Я буду ждать.

— Голос не сообщил ничего о его возвращении! — выкрикнул Минрут, но Хэдон уже удалился. В те минуты он чувствовал себя счастливым.

Оживление его длились недолго. К причалам Хэдон подошел хмурым, с покрасневшим лицом. Он никак не реагировал на приветствия толпы, осыпавшей его лепестками, на попытки людей прорваться сквозь охрану, чтобы дотронуться до него. Хэдон почти не слышал и не видел их. Он весь погрузился в себя и мыслями возвращался назад, в комнату, где находился трон и занимавшая его женщина, которая обманула его.

Он понимал, что его мысли кощунственны. Хотя Кхо Сама распорядилась о том, что именно ему следует отправляться на поиски, Хэдон чувствовал себя обманутым. И с этим ничего не мог поделать. Хэдон был столь же бессилен, как и самый презренный раб, как самый бедный из бедных, он, победитель Великих Игр, герой!

Сжигаемый огнем, от которого внутри все стыло, оцепенев от гнева, он поднялся на борт ожидавшей его униремы. Он едва узнавал людей, которым его представляли — капитана, корабельную жрицу и некоторых пассажиров. Они, очевидно, были напуганы выражением его лица и манерой поведения, поскольку тут же ускользнули со скоростью, на какую только были способны. И пока он вышагивал взад и вперед по узкой передней палубе, к нему никто не приближался.

Галера быстро передвигалась на веслах, курс ее пролегал на север, немного смещаясь на восток. Унирема миновала крепость на западной оконечности острова Мохази и уже вскоре двигалась сквозь широкий пролив между островом Сигади, где находилась военно-морская база, и полуостровом с двумя выступами, именуемым Головой Питона. На каждой крепости развевались флаги, приветствовавшие судно, на борту которого находился герой Игр. В другой раз Хэдон раздулся бы от торжества. Теперь же ему чудились насмешки, хотя у него доставало здравого смысла, подсказывавшего ему, что на самом деле он ошибается.