День Святого Никогда, стр. 16
«Ну уж нет, — подумал Феликс. — Это без меня».
Он развернулся и пошел обратно — прочь из галдящего вестибюля, вверх по лестнице, через коридор с догоревшими факелами на стенах, пересекая истоптанную сотней ног арену амфитеатра, а потом опять во двор, мимо каменных львов к опустевшим столам, возле которых переводили дух официанты и флегматично кушал Огюстен, подчищая остатки ростбифа.
— А, это ты, — встрепенулся он при виде Феликса и сразу сник, заметив плащ и берет. — Уже уходишь?
— Ухожу.
— Какой конфуз с вином вышел, а? Сигизмунд, видно, не привык встречать столько гостей…
— Это точно.
— А теперь ему и привыкать незачем. Больше они сюда не придут. Это ж смертельное оскорбление — уйти с банкета трезвым… — хихикнул Огюстен и неожиданно спросил очень серьезно: — А почему все герои так много пьют?
— Не все.
— Но почти все! — настоял Огюстен. — Подавляющее большинство. А?
— Тебе лучше знать, — сказал Феликс, надевая берет. — Я ведь только варюсь в этом супе. А ты его дегустируешь…
Это была редкая удача — в разговоре с Огюстеном оставить последнее слово за собой. Поэтому Феликс не стал дожидаться, пока француз придумает достойный ответ, коротко кивнул и широким шагом преодолел расстояние, отделяющее его от калитки, ведущей в парк. Калитку Сигизмунд уже запер, но Феликс легко, как в молодости, уперся ногой в переплетение витых чугунных прутьев, ухватился за декоративный шип на верху забора и одним рывком перебросил себя на другую сторону. Приземлился он в общем благополучно, под насмешливые аплодисменты Огюстена, и ничего себе при этом не растянул — даже проклятое колено не подвело, вот только берет упал с головы…
Феликс подобрал его, отряхнул и расправил перо, а потом убрал берет в карман. Вечер стоял теплый, и воздух был как парное молоко. Легкий ветерок ощущался едва-едва; он мягко дотрагивался до лица, ворошил волосы и приносил с собой запахи ранней осени — еще держался в воздухе сухой и горький дым утренних костров, пряно пахли шуршащие под ногами листья, тянуло сыростью от вязов, и кружил голову аромат смолистых елей, а на плечи опускалась мягкая, бархатная темнота. Было очень тихо, и где-то в траве трещали сверчки. Феликс помедлил какое-то мгновение, блаженствуя от тишины, спокойствия и свежести ночного воздуха, а затем натянул перчатки, поправил плащ и двинулся вперед.
В этот момент его окликнули.
8
— Дядя Феликс!
— Подождите минутку!
Он обернулся и увидел, как Себастьян и Патрик неуклюже повторяют его бросок через забор. Себастьян зацепился за шип, и Патрик теперь его отцеплял. Опыта лазания по заборам им явно не доставало. «Ничего, — подумал Феликс. — Теперь у них будет время, чтобы научиться грамотно преодолевать это препятствие…»
— Вы что здесь делаете? — спросил он, когда новоиспеченные студенты все-таки справились с оградой. — Разве вам не полагается сейчас проходить посвящение в студенты и наводить ужас на хозяев окрестных кабаков?
— Да ну! — махнул рукой Патрик. — Мы еще от вчерашнего толком не отошли…
— Традиции надо уважать, — поучительно сказал Феликс.
— А вас тоже посвящали в студенты? — спросил Себастьян.
— Нет. Когда мы с Бальтазаром сюда поступали, никаких традиций еще не было. Да и некому было нас посвящать, мы же были первыми, кто здесь учился…
— Кстати, вы отца случайно не видели?
— Случайно видел. Он уехал незадолго до конца банкета. Решил устроить тур по питейным заведениям, вспомнить молодость и все такое прочее…
— Опять будет шлюх в карете катать… — пробурчал Себастьян.
— Это его завидки берут, — с ухмылкой пояснил Патрик. — Он еще вчера карету хотел взять, а Бальтазар не дал…
— А ты помалкивай, когда не спрашивают! — рассердился его кузен.
— Ну-ну, не ссорьтесь, мальчики… Вы зачем меня догнали?
— А можно, мы вас проводим?
— Конечно, можно. Только разве вам не скучно со мной, со стариком-то? В вашем возрасте девочек надо выгуливать, а не пожилых героев.
— Мы поговорить хотели…
— Спросить у вас кое-что, — добавил Себастьян. — А то отец как услышал, что мы заявления в Школу подали — так на все вопросы о героях отвечать перестал. Будто бы мы из-за его рассказов решили героями стать.
— А разве нет?
— Ну… — задумался Себастьян. — Из-за рассказов тоже, но это же не главное! Мы ведь еще пацаны были, когда он нам о своих подвигах хвастал. А теперь мы уже взрослые, и решение приняли самостоятельно. И я до сих пор не понимаю, почему папа нас отговаривал! — воскликнул он с обидой.
— Поймете еще… — с грустью сказал Феликс. — Так о чем вы хотели спросить?
— Скажите, дядя Феликс… — начал Патрик, но Феликс его перебил:
— Ребята, давайте сразу условимся: раз вы теперь студенты и будущие герои, то о всяких «дядях» и «господах» забудьте. Среди героев это не принято.
— Ладно. Феликс, а когда вы учились в Школе, кто здесь преподавал?
— Да я всех и не вспомню, — растерялся Феликс. — Сигизмунд, Готлиб, Абнер, Йонас, Бертольд, Юрген… Почти вся старая гвардия. Иштван еще начинал читать, кажется, демонологию — только он погиб скоро, тогда герои часто гибли… А больше никого не помню. Давно это было. А зачем вам?
— А Алонсо — ну тот, что в гардеробе, на кресле-каталке — он тоже учил?
— М-м-м… Насколько я помню — нет. Он же немногим старше меня, и в те годы еще активно практиковал, а в Столице бывал наездами… Может, и прочитал лекцию-другую.
— Но он был герой, да?
— Конечно.
— А Готлиб — этот тот самый, у которого кабак?
— Тот самый. Ребята, к чему вы клоните?
— А почему… — Себастьян запнулся. — Почему Алонсо и Готлиб не были на церемонии? Раз они герои…
«Вот оно что, — подумал Феликс. — Похоже, Бальтазар им действительно ничего не объяснял».
— Они не герои, — мягко сказал Феликс. — Они были ими когда-то… Но теперь они уже не герои.
— Как это? — хором спросили оба юноши.
Феликс вздохнул.
— Вы ведь наверняка слыхали о кодексе героев… Так вот, герой — это тот, кто убивает чудовищ и магов. Но герой не убивает людей. Это правило. Алонсо и Готлиб его нарушили. Всего однажды, но… Теперь они не герои. Это случается… случалось раньше, но не предавалось огласке. Нет, их не выгнали, они ушли сами. Нельзя быть героем, если твои руки в крови людей. И неважно, кого и зачем ты убил. Герой должен спасать людей. В этом смысл его существования.
— Спасать людей… — повторил Патрик. — Всех? Даже подонков?
— Да, всех, — жестко, с нажимом сказал Феликс. — Даже подонков. Чтобы ими потом могли заняться жандармы. Это как клятва Гиппократа: врач должен лечить, а не судить. В этом мире слишком много слуг Зла — магов и чудовищ, чтобы у героев оставалось время решать, кто из людей подонок, а кто — нет. Это не наша работа. Мы не жандармы и не палачи. Мы герои.
— И мы должны бороться со Злом, — закончил Себастьян.
— Именно так.
— А что есть — Зло?
— Ох, мальчики, вы что-то рановато! — рассмеялся Феликс, снимая повисшее напряжение. — Обычно студенты начинают задумываться о природе Зла и смысле бытия где-то на третьем курсе. Сигизмунд даже подумывал ввести соответствующую дисциплину… Что-то вроде «этико-философского практикума». Я его отговорил: не хотелось приучать студентов к пустословию.
— Нет, а все-таки? — не сдавался Себастьян. — Как определить Зло? Как его узнать? Я же не могу бороться с тем, чего не знаю в лицо. Ну вот чудовища — они Зло, да? Они убивают людей, и потому — Зло. Но и волки убивают людей. И львы, и тигры, и змеи… Нельзя же записать всех хищников в исчадья Хтона! Так почему химера — это монстр, а лев — это царь зверей? Почему вампир — который, в сущности, не виноват, что он вампир — является слугой Хтона, а разбойник с большой дороги — нет? И у того, и другого есть свои мотивы убивать… Значит, желание пить кровь — это от Хтона, а желание обогатиться — от человека? Но родись тот же самый разбойник в зажиточной семье, и ему не пришлось бы идти грабить… Выходит, и разбойник не виноват, просто так получилось. Разбойниками становятся от бедности, вампирами — от магии…