Надежда узника, стр. 102

– Почему тогда ты говоришь его голосом?

– Он дал мне этот голос. Уильям полагал, что с этим голосом вам будет не так одиноко.

Я скрипнул зубами. Ну и шуточки у этих компьютеров!

– Ты в состоянии управлять кораблем? Снова короткая пауза.

– Так точно, сэр. Извините, что отвечаю не сразу. Просто тут маловато для меня памяти, но это дело поправимое, скоро я выкину кое-какую информацию, появится свободное место.

– Сэр, кто такой Уильям? – спросил потрясенный Кан. Враждебность его куда-то запропастилась, остался лишь страх.

– Бортовой… Вернее, Уильям был бортовым компьютером орбитальной станции, – объяснил я. – Билл, какую информацию ты собираешься выбросить?

– Всякие устаревшие программы. Вместо них появятся новые, более совершенные, придуманные Уильямом.

– Ради бога, ничего не ломай.

– Уильям предусмотрел такую реакцию и попросил меня напомнить вам, что он являлся мощнейшим компьютером за всю историю человечества. Вы должны верить ему, как он поверил вам, когда выдал код, открывающий доступ к реактору.

Сандра застыла в ужасе.

– Сэр, отключите эту штуковину! – взмолился Кан. – Ради всего святого! Быстрее!

– Не учите меня, лейтенант, – проворчал я. – Ладно, Билл, я тебе верю.

– Спасибо, сэр, – веселым голосом произнес компьютер. – Если не возражаете, я помолчу, пока не завершу перепрограммирование. Если захотите что-то спросить, пожалуйста, вводите вопросы через клавиатуру.

– Он нас погубит, – прошипел Кан.

– Лично мне все равно, когда умирать, – небрежно бросил я. У бедняги Кана отвисла челюсть. – Вы свободны, лейтенант. Идите.

Я углубился в изучение личного файла Толливера.

Как и на любом другом корабле, наши пассажиры завтракали и обедали в буфете, а ужинали вместе с офицерами в большой столовой. Обычно на каждый стол приходилось не более одного офицера, но с появлением на борту корабля моих людей этот порядок слегка нарушился. Толливер взял за свой стол Берзеля, а к лейтенанту Стейнеру подсел Алекс.

В первый вечер за моим капитанским столом было два свободных места, а в последующие дни – еще больше. Пассажиры меня избегали. Тогда я перевел за свой стол Джеренса. Все равно никто из пассажиров с ним не разговаривал.

Анни я навещал ежедневно. Иногда она вроде бы радовалась мне, но переселиться из лазарета в мою каюту отказывалась.

На пятнадцатый день полета у Росса под глазом появился огромный синяк. В соответствии с армейскими традициями я делал вид, что не замечаю этого. Но за ужином Джеренс спросил:

– Мистер Сифорт, кто избил того гардемарина?

Точно такой же синяк Биллу Фолькстэдеру поставил его папаша, когда тот обозвал одного бригадира старым ослом.

– Не суйся не в свое дело, Джеренс, – холодно ответил я.

– Так мне все говорят. Мистер Раджни опять грозился побить меня, если я буду громко включать свою музыку. Пусть только тронет меня, я изгажу ему постель.

Я отложил ложку в сторону и строго выговорил ему:

– Тебе нужна нянька, а не взрослый товарищ.

– Вы такой же, как все остальные, – скривился он и пробормотал ругательство.

– Что ты сказал? – грозно поднялся я.

– Ничего.

– А мне почему-то послышалось «сморчок». Джеренс благоразумно молчал. Я сел и принялся за суп.

Сидеть одному в каюте было невмоготу, поэтому после ужина я побрел на капитанский мостик, хотя торчать там тоже было удовольствием ниже среднего. В это время дежурил лейтенант Стейнер. Его презрение ко мне проявлялось вяло и изредка. Разговор у нас, естественно, не клеился. Спустя некоторое время он все же спросил:

– Капитан, что с мистером Тамаровым? Откуда в нем такая тоска?

– Тоска? – нехотя откликнулся я.

– Разве вы не заметили, какие у него глаза?

– Не обращал внимания. А какие у него глаза?

– Несчастные, печальные. Ему очень тоскливо.

– Что, по-вашему, я должен сделать?

– Вам должно быть виднее, капитан. – В его голосе снова появился лед.

– Спасибо за совет. – В самом деле, давненько я не говаривал по душам с Алексом. Надо будет зайти к нему в каюту. Кстати, к кому его подселили? Я до сих пор не поинтересовался! Хорош гусь! Я вскочил и понесся по коридору к его каюте, постучался.

Никто не ответил. Я постучался еще раз, открыл дверь сам. В каюте был полумрак. Грустный Алекс сидел в кресле между двумя койками.

– Я не знал, что это ты, иначе бы открыл сразу, – извинился он. – Ты пришел по какому-то делу?

– Нет, просто так, – улыбнулся я, усаживаясь. Подозреваю, моя беззубая улыбка не добавила ему хорошего настроения. – Захотелось поговорить, поболтать о том о сем, как раньше, когда мы были гардемаринами.

– Не помню, – мрачно буркнул он.

– Алекс, что с тобой?

– Все то же, ничего нового. Воспоминания не возвращаются.

– Не напрягайся, они сами придут…

– Я сто раз это слышал!

– Зайду в другой раз. – Я встал.

– Не сердись! Что ты такой обидчивый, в самом деле…

– Я не сержусь. – Вдруг я понял, что вру, и устыдился. – Знаешь, я не умею ладить с людьми. Все делаю не так. Заходи ко мне завтра в гости, пообедаем вместе… Ты, я и Анни.

– Боюсь, я вам помешаю…

– Не дури, Алекс!

Его лицо озарилось неуверенной улыбкой.

В тот же вечер я уговорил Анни вернуться в нашу каюту. Ей-богу, я чувствовал себя как салага-гардемарин на первом в жизни свидании с девчонкой.

– Знаешь, Никки, тут на корабле лучше. Хорошо, что ты увез меня от падающих гор, разбитых домов. Я так боялась…

– Все позади, лапочка. Теперь тебе нечего бояться, я с тобой.

Я разделся, выключил свет. Мы лежали молча, неподвижно. Незаметно меня поглотил сон, но вскоре я проснулся от резкого толчка и дикого вскрика. Оказалось, я во сне положил ей на грудь руку. Анни отодвинулась от меня на самый край постели. Постепенно кошмары ее отпустили, дыхание стало ровным, она расслабилась, легонько прижалась ко мне. Я боялся уснуть, но ради ее спокойствия притворялся спящим.

27

Я дежурил на капитанском мостике с гардемарином Россом. Чтобы как-то занять его, я дал ему несколько задачек по навигации, а сам начал просматривать файлы с данными о грузе. Крошечный трюм «Виктории» оказался практически пустым. Оно и понятно – этот быстроходный корабль предназначен для курьерских целей, а не для перевозки грузов.

В дверь постучали, вошел заплаканный Берзель.

– Мистер Стейнер просил передать вам привет и снять с меня десять нарядов, сэр, – доложил он срывающимся голосом.

Значит, Стейнер его выпорол. За что? Наверно, на порку беднягу Берзеля послал Толливер. Чудовище. Разве можно так издеваться над беззащитным ребенком?!

– Хорошо. Иди. – Я вывел на дисплей последние записи бортового журнала. Как ни странно, Толливер влепил Берзелю всего три наряда, а остальные дали Стейнер, Кан и Сандра Аркин. За что? Недобросовестное отношение к своим обязанностям, болтал на уроке математики… Я позвонил Стейнеру:

– В бортовом журнале записано девять нарядов мистеру Берзелю?

– Так точно, сэр. Совсем недавно мистер Кан дал ему еще два наряда.

Удивительно, как Берзель, это безропотное существо, сумел вывести из себя сразу нескольких офицеров?

– Мистер Росс, найдите мистера Кана, – приказал я. – Если он у себя в каюте, то не тревожьте его, а если уже проснулся, то пригласите его сюда.

– Есть, сэр.

Через несколько минут он вернулся с Каном.

– Мистер Росс, вы можете идти… – Вначале я хотел отпустить его с дежурства, но вспомнил о его дерзостях в день моего прибытия на борт. – В комнату отдыха. Дорешайте задачи там.

– Есть, сэр. – Росс тут же вышел.

– Садитесь, пожалуйста, – повернулся я к Кану. – Хотелось бы узнать, за что вы дали наряды Берзелю.

– Больше не буду, если прикажете, – ледяным тоном ответил он.

– Я не собираюсь приказывать. Это не официальная беседа, если не желаете отвечать, можете сразу уйти.