Надежда смертника, стр. 122
– И какие они?
– Я объявил чрезвычайное положение и заменил неизменные команды компа. Корвину приказано регистрировать, но во всем остальном игнорировать все сигналы от орбитальной станции или Адмиралтейства. Он должен рассматривать любое приближение к судну как нападение, и открывать оборонительный огонь. За исключением, конечно, нашего собственного катера. Мои распоряжения теряют силу по моему возвращению или при разрушении катера.
– Ты вынуждаешь нас уничтожить тебя!
– Не вынуждаю, ДжефФ.Только предлагаю вариант. Извини, я на минутку.
Мы ждали.
– Кан здесь. Что собирается делать этот ублюдок?
Торн сообщил ему, в то время как мы ждали Сифорта.
– Бог, прокляни его!
Я облизнул пересохшие губы, внезапно встревоженный.
– Расстреляйте его! Уничтожьте катер!
Торн спокойно произнес.
– Сэр, капитан Сифорт не высказывал никакую физическую угрозу моей команде, Земле или какому-либо другому судну. Я подчинюсь вашему приказу, когда это будет отправлено факсом, написанное вашей собственной рукой, с вашим факсимиле и печатью.
– Вы, чертов адвокат!
– Если вы желаете, то можете получить мое прошение об отставке.
Я слушал тяжелое дыхание Кана.
– Очень хорошо, приказ… приостановлен.
Голос Сифорта внезапно продолжил:
– Извините, пришлось установить несколько последних деталей. Спасибо, что подождали… Я полагаю, что вы будете слушать мое интервью и отмечать курс моего судна.
– Сифорт! Остановитесь, что вы делаете!
– Поступите ли вы так же, господин Генеральный секретарь?
– Вы смеете угрожать мне?
– Не физически. Я предлагаю вам выход из положения, если вы внимательно слушаете. Пробуйте сдержать свой гнев. Пришло время прощаться.
– Торн! Блокируйте каждый канал, который он использует! Закройте службы передачи новостей!
– Это тоже требует вашего письменного приказа, господин Генеральный секретарь.
– Когда это закончится… – В голосе Кана слышалась неявная угроза.
– Да, сэр. Пожалуйста, перезвоните мне, если я буду вам нужен. Я должен уделить свое внимание нашей лазерной атаке. – Торн разъединился. – Тьфу!
Я предупредил:
– У Кана хорошая память.
– Он во мне нуждается. Я сомневаюсь, что он будет в состоянии разрешить массовую стрельбу.
Я продолжал мерить шагами комнату.
– Это… Поразительно. Сифорт бил нас нашим же оружием, мы поменялись ролями, это совершенно точно. Из просителя он превратился в главное действующее лицо. Если это не было бы поддержано странным обстоятельством, которое поставило его выше Флореса…
Я пребывал в смятении и замер на месте, уставившись на адмирала. Могло ли это быть? В уме я проигрывал ситуации дня, и сомнение медленно улетучивалось. Я поднял руки и начал аплодировать.
Адмирал пожал плечами:
– К чему это?
– Я аплодирую вашему представлению, Джефф. Великолепно, впечатляюще!
– О чем вы говорите, что вы имеете в виду?
– Вы знали все время.
– Знал что?
– Каждый капитан на флоте осведомлен о его месте в списке старшинства; это – фактически рефлекс.
– Значит?..
– Вы отдали ему «Галактику». Вы были таким спокойным, а я даже не осознавал, хотя вы занимались этим у меня под носом.
Голос Джеффа Торна был подобен льду:
– Член Законодательного Собрания ООН Боланд, вы обвиняете меня в чем-то, близком к измене. Смеете вы предположить, что я ниспровергнул военную политику моего правительства, которое я клялся защищать?
– Великолепно. Это – единственная позиция, которую вы можете занять. Блестяще!
– Или вы, ей-богу, прекратите обвинения, или я прикажу вышвырнуть вас отсюда!
– Благодарите Господа Бога, вы нашли способ помочь ему.
Его спокойные голубые глаза встретили мои, и не было ни намека подтверждения в его лице.
60. Педро
Мне снился магазин, будто я торговался. Снилось, как я поднимался по лестнице, длинной лестнице, чтобы добраться до комнаты, где я хранил лучший товар Я шарил по пакетам и коробкам, в поисках того, чего хотели ждущие парни из разных племен. Тем временем нижние, которых я оставил в магазине, становились нетерпеливыми, топали вокруг, ворча, но я застрял наверху, ища товар.
Я проснулся в поту. Не имел представления о времени; они забрали с собой часы вместе с телефоном.
Свет включился.
– Идите с нами. – Голос был холоден, враждебен.
– Сейчас? Куда?
Но они не ответили бы.
Я следовал за солдатами по коридорам. Увидел мельком окна. Темная ночь, освещенная зловещим жутким светом.
Они отвели меня в другую комнату, которая была больше. Яркие лампы над головой, всюду рабочие столы. В углу застекленный кабинет. Внутри находился генерал Рубен, с телефоном у уха, ботинки на столе Он подал знак рукой охранникам ввести меня.
Прикрывая трубку ладонью, он сказал солдатам;
– Оставьте нас. – Они закрыли за собой дверь. Он спросил по телефону:
– Сколько? Вооружены? Несомненно, у них есть ножи, но что-нибудь еще? Воспользуйтесь долбаными мегафонами, прикажите им сдаваться. – Он взъерошил свои короткие рыжие волосы.
Я переставил стул, сел. Положил бы ноги на стол, как он, если бы мог поднять их так высоко. У меня нет тела мальчишки, которое было у меня раньше.
– Пообещайте, что они будут в безопасности, если они – нет, не позволяйте прорваться через ваши ряды, невзирая ни на что. Гм? Позвоните Вирцу, я поручаю ему надзор за транспортировкой.
Рубен вздыхал, положил телефон, сказал громко солдату снаружи:
– Валт, я доступен для Генерального секретаря или адмирала Торна, но ни для кого больше. – Он смотрел на меня, его лицо суровое. – Итак?
Я не сказал ничего, выжидая. Была хорошая тренировка, в течение многих лет торговли.
Рубен соединил кончики пальцев, получился будто паук на зеркале.
– У нас есть тревожные сообщения. – Если он надеялся, что я спросить, он был бы разочарован; не доставил бы ему удовольствия ради самой жизни. – Так много смертей, – он сказал. – С этим покончено, Чанг. Вы не имеете ни существенного оружия, ни возможности убежать – некуда. Пришло время сложить оружие, что немногое у вас есть.
Я поднял подол пальто:
– Нет ничего.
– Вы понимаете отлично, черт побери, что я имею в виду! – Рубен опустил ноги на пол. – Разве вам все равно?
Я рассматривал его. Почему он волнуется, споря с пленным больным стариком, когда время для переговоров прошло? Что у меня есть, чего он хочет?
Он сидел мрачный, руки сложены на столе. Долгая тишина. Снаружи звонили телефоны, солдаты детально изучали карты.
Он медленно сказал:
– Прошла сотня лет, прежде чем мир простил моих людей. Геноцид – мерзкое слово. – Он колебался. – Я использую язык, который вы понимаете? Слова из вашего лексикона?
Я внезапно зашевелился внутри пальто. Руки дрожали от ярости. Я пытался говорить, но, полагаю, Бог проклял бы его, если бы Он существовал; какая разница, что я говорить? Мою грудь охватила боль. Лицо окаменело, я сидел.
– Я – кадровый военный. – Он встал, ходил по комнате, как будто обсматривал стены. – У нас одно Правительство, одна Церковь. Служа им, я служу человечеству. Моя преданность не может быть разделена; это в нравственном отношении невозможно. Правительство Господа Бога приказало, чтобы я подавил это восстание. – Он посмотрел мне в лицо. – И я сделаю это. Они приказали, чтобы я предоставил координаты орбитальной станции, и я это делаю. Нет ни единого шанса, что я буду идти против отданных мне приказов и распоряжений.
Он вытащил стул из-за стола, поставил его рядом с моим, уселся близко.
– Все же как человек, я чувствую некоторую… душевную боль, учитывая историю моей нации. Больше, чем кто бы то ни было, потому что меня выбрали, чтобы руководить нашими войсками. – Он наклонился вперед. – Помогите мне положить этому конец. Если ваши люди сдадутся, нет необходимости в лазерах.
Я велел себе молчать, но ответ хлынуть наружу: