Дьявольская сила, стр. 5

– Это что, все правда? – настаивал Соммер.

Не меняя выражения лица, Лайонс коротко бросил:

– Я должен взглянуть на бумагу.

Телефакс закончил печатать, выдав напоследок точку, и документ выполз из машины. Я протянул его Лайонсу:

– Вот письмо от менеджера клуба «Биг эппл» Хербу Шеллу, где он высказывает свои соображения насчет «Альпийских лыж» и сообщает, как на них лучше удерживаться и как их можно переделать и усовершенствовать.

В этот момент к нам вошла Дарлен и, молча положив передо мной сборник «Федеральные законы. Выпуск 917, вторая серия», тихо вышла. Даже не заглянув в книгу, я протянул ее Лайонсу.

– Вы и в такие игры играете? – запинаясь, произнес он.

– Да нет, совсем даже не играю, – ответил я. – Просто мой клиент во время испытаний тренажерных лыж продал несколько штук и собрал отзывы на проданные образцы. Следовательно, положение «право продажи» здесь просто неприменимо, уважаемый Стив.

– Не имею представления даже, откуда вы получаете эти сборники…

– От «Минвилль сэйлс корпорейшн», через компанию «Парамаунт системз».

– Да бросьте вы! – обиделся Лайонс. – Я даже никогда не слыхал…

– Открывайте-ка страницу 1314, – сказал я, уселся на стуле и, откинувшись на спинку, закинул ногу на ногу. – Давайте посмотрим, что там говорится. – И монотонным голосом начал читать наизусть:

«Практика утраты владения патентом при продаже на сторону и широком использовании изобретения не применима к тем случаям, когда патент, хотя и оформлен спустя более года после продажи изобретения на сторону, но патентовладелец позднее ввел в изобретение усовершенствования и модификации, значительно улучшающие потребительские свойства изобретения, поскольку период испытания и опробования изделия на стороне необходим для того, чтобы определить, может ли…»

Все это время Лайонс сидел, держа в руках открытую книгу, и следил по тексту за моим чтением на память этого положения. Он закончил за меня последнее предложение:

«…изобретение служить предназначенной цели».

Затем он взглянул на меня и челюсть у него отвисла.

– Увидимся в суде, – предупредил я.

Херб Шелл ушел от меня тогда очень довольным, обогатившись на целых два миллиона долларов, а я имел удовольствие напоследок перекинуться со Стивом Лайонсом парой фраз.

– Вы изучили это вонючее дело от доски до доски, – согласился он. – От первого до последнего слова. Как, черт бы вас подрал, вы умудрились дойти до всего этого?

– Заранее нужно готовиться, – ответил я и крепко пожал ему руку. – И следить за публикацией законов.

2

Рано утром на следующий день я завтракал в Гарвард-клубе в Бостоне вместе со своим боссом Биллом Стирнсом.

И вот за завтраком я узнал, что очутился в ужасно шатком положении.

Стирнс завтракал там каждое утро: миссис Стирнс, болезненная домохозяйка родом из Уэллесли, ничем не занималась, кроме работы на общественных началах в музее изящных искусств. Я почему-то думал, что встает она поздно, затем долго наводит макияж перед зеркалом, ну а поскольку их двое парней к тому времени уже упорхнули из родимого гнезда и ступили на предопределенную жизненную тропу в качестве бостонских студентов-младшекурсников, Биллу вряд ли удавалось позавтракать дома.

В Гарвард-клубе он всегда садился за один и тот же столик напротив широкого окна с видом на панораму города. Неизменно заказывал фирменное блюдо клуба – яйца, приготовленные по особому рецепту (Стирнс питал антипатию к уходящему двадцатому веку, делая исключения его мимолетным причудам вроде 60-х годов). Иногда он завтракал в полном одиночестве, почитывая за столом «Уолл-стрит джорнэл» или «Бостон глоб», а кое-когда приглашал одного или несколько старших партнеров фирмы и обсуждал с ними деловые вопросы или вел жаркие споры об игре в гольф.

Изредка и мне доводилось завтракать с ним. Если вы думаете, что мы, будучи давними коллегами, как заговорщики, болтали о всяких делах-делишках ЦРУ, то со всей ответственностью заявляю, что мы с Биллом Стирнсом обычно говорили только о спорте (в чем я разбираюсь довольно неплохо и имею смелость даже подшучивать над собеседником) или о недвижимости. Так получилось, что в то утро Билл пожелал поговорить о более серьезных вещах.

Стирнс относился к тем людям, которых, если их не знают хорошо, считают добродушными дядюшками. Ему было уже около шестидесяти, седые волосы, румяное лицо, довольно внушительное брюшко. Дорогие двухтысячные костюмы от фирмы «Луис оф Бостон» сидели на нем, как купленные на дешевых распродажах в «Филенес бейсмент».

По правде говоря, после кошмарной двухлетней службы в качестве секретного агента ЦРУ я чувствовал себя на легальной работе в «Патнэм энд Стирнс» в полной безопасности и обрел настоящий покой. Но в эту фирму я попал как раз благодаря своей прежней службе в Центральном разведуправлении. Билл Стирнс ранее, еще при легендарном Аллене Даллесе, руководившем Центральным разведывательным управлением в 1953–1961 годах, являлся генеральным инспектором ЦРУ.

Когда девять лет назад я поступал на работу в «Патнэм энд Стирнс», то ясно дал понять, что, несмотря на свою прежнюю службу в разведке, не имею ничего общего с ЦРУ. Моя короткая служба в этой организации принадлежит прошлому, сказал я тогда Биллу Стирнсу, да так оно и было на самом деле. К чести Стирнса, он лишь недоуменно пожал плечами и сказал: «А разве тут кто-то говорил о ЦРУ?» При этом я заметил, что в глазах у него сверкнул огонек. Кажется, он подумал, что со временем я обмякну и работать мне будет нетрудно.

Он знал, что Управлению удобнее иметь дела со своими людьми и что на меня будет оказываться всяческое давление, чтобы я по-прежнему сотрудничал с разведкой, и в конце концов сдался. А ради чего же еще бывший оперативный сотрудник вроде меня поступит на работу в фирму, подобную «Патнэм энд Стирнс», тесно сотрудничающую с ЦРУ? Ответ так и напрашивался: конечно же, ради денег, которые мне положили здесь в гораздо больших размерах, нежели в любой другой компании.

Я понятия не имел, зачем Билл Стирнс пригласил меня позавтракать в то утро, но подозревал, что неспроста. И вот я сижу, уплетая сдобу с начинкой из голубики. Кофе я выпил уже предостаточно и ощущал в животе приятную тяжесть, отчего даже вставать не хотелось. Мне никогда не нравились деловые завтраки: думаю, что Оскар Уайлд был прав, когда сказал, что за завтраками блистают одни нудные и тупые люди.

Когда подали горячее блюдо, Стирнс вынул из портфеля газету «Бостон глоб».

– Полагаю, вы уже прочли насчет «Фёрст коммонуэлс», – заметил он.

Тон, которым были произнесены эти слова, сразу же насторожил меня.

– Я еще не видел сегодняшней «Глоб», – ответил я.

Он передал мне газету через стол. Я внимательно просмотрел первую страницу. Там, прямо под изгибом, мне бросился в глаза заголовок, заставивший сразу же испытать покалывание в животе. Он гласил:

«Федеральные власти закрыли инвестиционный фонд».

Под ним мелким шрифтом было напечатано:

«Активы фонда „Фёрст коммонуэлс“ заморожены ККЦБ».

Фонд «Фёрст коммонуэлс» – это маленькая инвестиционная фирма в Бостоне, распоряжавшаяся всеми моими деньгами. Хотя фонд и носил претенциозно громкое название, по своим размерам он был совсем крошечным, управлялся одним моим знакомым и обслуживал всего полдюжины клиентов. В нем хранились, по сути дела, все мои сбережения, и он ежемесячно переводил с них проценты в погашение закладной.

Я получал их до сегодняшнего утра.

Богачом, как Стирнс, я не был. Отец Молли оставил после себя совсем немного наличных, несколько сертификатов и облигаций на предъявителя, да дом в Александрии, который и так был заложен и перезаложен. Оставил он еще один курьезный документ, подписанный им и заверенный у нотариуса. В нем Молли предоставлялось полное и безоговорочное право распоряжаться всеми его средствами как внутри страны, так и за границей, согласно действующему законодательству, и прочее, и прочее… Подробности этого завещания только засорили бы ваши мозги, поскольку они относятся к праву, регулирующему владение недвижимостью и имуществом. Я назвал документ курьезным неспроста, поскольку Молли, будучи единственной живой наследницей Харрисона Синклера, автоматически получала право распоряжаться наследством. Для этого никаких завещаний и других бумаг не надо. Ну да ладно, может, Синклер по своей натуре был чрезвычайно предусмотрительным человеком.