Дьявольская сила, стр. 103

Теперь же он о своей маскировке ничуть не заботился. Наоборот, явно хотел, чтобы я опознал его.

Я штопором вонзился в плотную кучку людей, расталкивая локтями стоявших на пути, и вспрыгнул на металлический барьер, разделяющий бегущие дорожки.

Ковыляя и спотыкаясь, я побежал было по барьеру, но при каждом шаге отдельные стальные пластины ломались и мешали бежать, и я догадался, что их нарочно сделали такими, чтобы никто не смел бегать по барьеру.

Бежать трудно, но можно.

Как же та женщина в Цюрихе назвала его?

Вроде Макс.

«Ну держись, старый приятель», – подумал я.

Беги за мной, Макс. Если хочешь добраться до меня, вскакивай на барьер и дуй во всю мочь.

Попробуй догони.

61

И без всяких раздумий я кинулся прочь. Прямо по металлическим планкам, вверх. А вокруг – сзади, с боков – неслись визги, крики и возгласы: кто этот псих? Преступник? От кого он удирает? Ответ сразу же становился ясен любому, стоило ему только глянуть на пролегающую рядом платформу пригородного экспресса, и он увидел бы на нем полицейских в форме, продирающихся сквозь толпу и изо всех сил пронзительно свистящих, словно деревенские менты во французском фильме про американских гангстеров.

А тут еще, без сомнения, к удовольствию зевак, не один, а сразу двое бегут вприпрыжку по металлическим планкам, и убегающий отчаянно пытается оторваться от преследующего.

Макс. Убийца.

Не соображая даже, что вытворяю, я одним махом перепрыгнул через соседнюю ленту с пассажирами, спускающимися вниз, выиграв тем самым секунду-другую, удачно проскользнул через стеклянные самооткрывающиеся двери, отыграв еще добрый десяток футов, и выскочил к стене, разделяющей ведущие вверх лестницы. Назад оглядываться я не рискнул, боясь потерять драгоценные секунды, поэтому просто бежал что есть мочи, пока несли меня больные ноги; все звуки вокруг сливались и заглушались непрерывным, все ускоряющимся стуком сердца и свистящим хрипом вырывающегося из легких воздуха. В конце лестницы виднелась голубая табличка «Маршрут на Пон де Нейн», туда я и устремился. Я метался, словно кролик, преследуемый охотничьей собакой, словно заключенный, удирающий из тюрьмы. Своим воспаленным мозгом я констатировал какое-то вдохновение, заставлявшее меня бежать, невзирая на боль, отметать все призывы тела остановиться, заглушить вкрадчивый, льстивый, медовый голос, исходящий из глубины души: «Сдавайся, Бен. Вреда тебе не сделают. Тебе их не одолеть, от них не убежать, их больше, не мучай себя и сдавайся».

Нет, не сдамся.

Да он не задумываясь нанесет мне «вред», отвечал я в этом диалоге своей душе, да он сразу же убьет меня – того и добивается.

Впереди, на верху лестницы, стал вырисовываться узенький эскалатор…

Но где же… преследователи?

Тут я позволил себе быстро оглянуться и, еще не добежав до эскалатора, заметил мелькнувшую сзади голову.

Кто же это? Полицейские из охраны метро, все трое – вроде их было трое? – отказались от погони. А может, они вызвали по радио подкрепление? Вызвал тот, который не побежал за мной?

Ба, да это мой старый знакомый, Макс!

Уж он-то погоню не бросил. Не бросил, старый дружище Макс. Он упрямо прыгал по металлическим пластинкам и, извиваясь, приближался с каждым прыжком…

Наверху эскалатора находилась маленькая площадка, а справа от него был еще один эскалатор с табличкой: «Выход на улицу де Риволи».

Ну как? Куда бежать? На улицу или на платформу, где останавливаются поезда?

Поступай как знаешь, – есть такое золотое правило.

Всего секунду я колебался, а затем ринулся вперед, на платформу, где из вагонов как раз в этот момент выходила и входила масса людей.

Он отставал от меня секунд на десять, а это значило, что он тоже остановится на площадке, чтобы осмотреться, и, если мне не повезет, то вмиг засечет меня на платформе, поймает, так сказать, большую жирную добычу в перекрестье оптического прицела.

Нужно бежать по-прежнему.

Раздался оглушительный рев сирены, извещающий, что поезд отправляется, и я понял, что не поспеваю на него. Тогда я сделал последний отчаянный рывок к ближайшей открытой двери вагона, но не добежал ярдов двадцать, все двери разом резко захлопнулись.

Поезд пошел, и я уже слышал, как Макс затопал по платформе. Тогда, ничего не соображая, я прыгнул вперед, к движущемуся поезду, и, судорожно царапая стенки вагона, правой рукой исхитрился ухватиться за что-то твердое.

Оказалось, поручень у двери.

Слава Богу!

Затем левой рукой я нащупал второй поручень, и меня поволокло вдоль платформы, на которой остался Макс. Я изо всех сил прижимал тело к вагону набирающего скорость поезда. Положение мое стало отчаянным: удача, разумеется, отвернулась, я совершил безумный поступок – в результате могу погибнуть каждую секунду.

В глазах у меня застыл ужас – я увидел, что поезд стал уже втягиваться в туннель. У входа в него на стене висело огромное круглое металлическое зеркало, выступая вперед. Вагоны проходили всего в нескольких дюймах от него, мне никак не проскочить, мое висящее на поручнях тело будет располосовано краем зеркала с такой же легкостью, с какой нож еврея разрезает круг сыра по субботам.

Какие-то остатки логики все же сохранились в моем воспаленном мозгу, и в голове промелькнула мысль: «Какого черта я еще думаю о своих поступках? Какой психоз обуял меня? Уцепился за поезд, летящий по узкому туннелю, – да меня же размажет по стенкам, как клопа, зачем позволять каменным стенам туннеля сотворить со мной то, чего не сумел сделать Макс? Зачем?»

Непроизвольно из моей груди вырвался протяжный громкий крик, и за мгновение до того, как огромный круглый металлический диск зеркала начал бы кромсать мое тело, я разжал ладони, обхватившие поручни, и кувырнулся на холодную твердую платформу.

Раздалось несколько выстрелов, но я их почти не расслышал, так как уже находился в другом мире, в иллюзорном мире страха и адреналина. Я здорово стукнулся об пол, ушиб голову и плечи; слезы жгли глаза, боль была просто неописуемой, от нее в голове сверкали горячие белые звезды, она проникала во все клетки тела и ослепляла.

Как в тумане увидел я чуть повыше себя эту желтую табличку.

Я мог бы остановиться, а там – будь что будет. Я мог бы лечь там, на платформе, и сдаться.

Или же – если мое тело допустит это – я мог бы кинуться туда очертя голову, под ту мерцающую желтую табличку, прямо в пасть туннеля, а вот там уж и впрямь – будь что будет.

Но вот во мне открылся какой-то клапан, и я ощутил прилив свежих сил, в кровь вновь стал поступать адреналин, и я, спотыкаясь и шатаясь, будто пьяный, поплелся вперед, к бетонным ступенькам невысокой лестницы, ведущей вниз. Желтая запрещающая табличка висела на шарнирах, проходя мимо, я задел ее плечом, упал и скатился по ступенькам прямо в холодный и темный туннель, в воздушный вихрь, поднятый уходящим вдаль поездом.

В туннеле оказалась какая-то узенькая дорожка.

Да, в самом деле дорожка. Для чего?

Рабочий проход. Предназначенный для ремонтников, выполняющих срочные работы во время движения поездов, когда возникает такая необходимость.

Я побежал по проходу (да нет, вернее, потащился, хромая), а сзади уже надвигался оглушительный грохот, шипение пневматических тормозов, слабое звяканье металла: это подходила к платформе, откуда я только что удрал, следующая электричка.

Теперь она двинется прямо на меня.

Но на проходе ведь не страшно, не так ли? Я же нахожусь здесь в безопасности, верно?

Нет, не верно! Проход слишком узок, мне придется стоять слишком близко к проходящему поезду, это я понял даже в своем безумном состоянии. Разумеется, мой преследователь не такой дурак, он не станет рисковать своей жизнью и следовать за мной; он знает, что я, считай, покойник, так что со спокойной душой позволил мне кинуться очертя голову в туннель, навстречу неминуемой гибели. Но когда я уже на мгновение повернулся, чтобы посмотреть, не тронулся ли поезд, то сразу же заметил, что в проходе я не один.