Дьявольская сила, стр. 100

Но он ли это мыслит? Он ли так думает? Или же он только составляет таким образом мысленно фразу, чтобы ответить вслух? Это же совершенно разные вещи. Что заставляет меня считать, будто я в состоянии определять, где правда, а где ложь?

Будучи в таком раздвоенном, неопределенном состоянии, я, само собой разумеется, оказался не готов выслушать еще одну новость, когда раздался голос мыслей госпожи Берзиной. Он оказался приятным на слух и глубоким, настоящим контральто, спокойным и убедительным.

«Вы же слышите меня, так ведь?» – мысленно спросила она.

Я посмотрел на нее – глаза ее по-прежнему оставались закрытыми, утонувшими в складках, желваках и опухолях. Небольшой рот ее немного дернулся в жалком подобии улыбки, которая получилась печальной и все понимающей.

Мысленно я ответил ей: «Да, слышу».

И в подтверждение, посмотрев на нее и улыбнувшись, кивнул головой.

Последовало короткое молчание, а затем я снова услышал ее мысли.

«Вы можете слышать мои мысли, а я ваши не слышу. У меня нет того дара, что у вас. Вы должны говорить мне вслух».

– Магнитофонная запись… – начал было Берзин, но жена приложила палец к его губам, заставляя помолчать. В недоумении он замолк.

– Да, – подтвердил я. – Да, я вас слышу. А вы откуда знаете?

Она продолжала снисходительно улыбаться, по-прежнему не открывая глаз.

«Я знаю об этом явлении. Мне известны разработки Джеймса Тобиаса Томпсона».

– Откуда известны? – поинтересовался я.

«Мой муж служил референтом в Париже, а меня в это время держали в Москве. Начальство любило так поступать – отделять мужа от жены, чтобы легче манипулировать ими и держать в подчинении. Но дело не в этом. У меня был очень важный участок работы. Слишком важный, чтобы отказаться от него. Я была начальником секретариата у трех последних председателей КГБ. По сути дела, я самолично решала, кого допустить к председателю и какие документы положить ему на стол. Через мои руки проходили все секретные бумаги, вся корреспонденция и все донесения».

– Так это, стало быть, вы нашли документы, касающиеся Сороки?

«Да, а также многие другие досье».

Берзин заерзал, встревоженный, и озадаченно спросил:

– Что тут такое происходит?

Жена поспешила успокоить его:

– Вадим, помолчи, пожалуйста, минутку-другую. Я тебе потом все объясню.

И она опять принялась мысленно говорить со мной, причем голос ее мыслей звучал отчетливо и понятно, будто звуковая речь.

«Всю свою жизнь я мучилась этой болезнью. – И левой рукой она обвела вокруг своего лица. – Но болезнь перебросилась на лицо, когда мне исполнилось сорок лет. Очень скоро я стала… непригодной, чтобы занимать такой видный пост. Председатель и его помощники больше не выносили моего присутствия. Точно так же, как и вы не можете сейчас смотреть на меня. Но перед уходом я прихватила с собой документ, который, как я считала, хоть чем-то поможет Вадиму легко перейти на Запад. А когда он навестил меня в Москве, я передала ему этот документ».

– Но все же, – настаивал я, – как же вы узнали… обо мне?

«А я не узнала, догадалась. По роду своей работы я знала о программах, которые разрабатывал Томпсон. В Первом главном управлении в Ясенево никто даже не верил, что его проект получится удачным. А я верила. Я не знала, добился ли он успеха. Но я верила, что такое осуществимо. Вы обрели поистине замечательный, удивительный дар».

– Нет, – возразил я, – этот дар ужасен.

Не успел я досказать и объяснить ей все свои муки, как она подумала:

«Из России нас вызволил отец вашей жены. С его стороны это благородный и добрый поступок. Но мы в ответ смогли предложить не только эту запись, но и кое-что поценнее».

Я сдвинул брови, как бы безмолвно спрашивая: что?

Ее мысли, взволнованные и четкие, по-прежнему звучали в моих ушах.

«Этот человек, Джеймс Тобиас Томпсон. Ваш наставник. Сорока. Он продолжал передавать в Москву информацию. Я знаю это – сама видела его сообщения. Он называл людей из ЦРУ и других организаций, замышлявших захватить власть. Они скооперировались с Германией. Вы должны разыскать его. Томпсон все вам расскажет. Он сожалеет о своем поступке. Он расскажет вам…»

И тут вдруг собака перестала скулить и начала громко и злобно лаять.

– Что-то не так с Хантером, – встревожился Берзин. – Пойду-ка гляну…

– Нет, не ходите, – предостерег я. Злобный лай становился все громче и настойчивее.

– С ним что-то неладно, – настаивал Берзин.

А лай становился все более ужасным, невыносимым и наконец перерос в пронзительный визг – так вопят даже люди от нестерпимой боли.

И вдруг визг сразу оборвался – наступила гнетущая тишина.

Мне показалось, что я расслышал что-то, чью-то мысль. Кто-то, находящийся совсем близко, напряженно думал обо мне.

Я знал теперь, что собаку зверски убили.

Теперь очередь за нами.

59

Просто удивительно, до чего быстро начинаешь соображать, когда над твоей жизнью нависает смертельная опасность. Вера и Вадим в испуге замерли, услышав душераздирающий, предсмертный визг собаки, а затем Вера, пронзительно закричав, вскочила с кушетки и, неуклюже переваливаясь, устремилась на шум.

– Стойте! – крикнул я ей. – Не двигайтесь, там опасно! Пригнитесь!

Испуганные хозяева, поддерживая друг друга, в панике заметались по комнате. Вера кричала еще громче, а ее супруг изрыгал проклятия.

– Тихо! – скомандовал я.

В страхе они замолчали, и в квартире вмиг наступила зловещая, таинственная тишина. Абсолютная тишина, но я понял, что по квартире кто-то бесшумно ходит, не ясно только – один человек или несколько. Расположения комнат я не знал, но предположил, что раз квартира находится на втором этаже (первом, как считают французы), а пожарная лестница укреплена к задней стене здания, то там, стало быть, находится кухня, где была привязана собака и откуда в квартиру проникли налетчики.

Налетчики? Какой смысл им заявляться сюда?

Мысли мои лихорадочно прыгали: кто знал, что я здесь? Передатчика, который указывал бы путь моим преследователям, при мне не было, за мной никто не следил – я это знал наверняка… Тоби Томпсон… Траслоу… они что, работают сообща, скооперировались? Или же, наоборот, воюют друг с другом, а здесь пересеклись их пути-дорожки?

А может, эта супружеская пара пожилых русских эмигрантов находилась под наблюдением? Разве не мог кто-то, имеющий допуск к самым строжайшим секретам ЦРУ – может, тот же Траслоу или Тоби Томпсон, – знать о роли отца Молли в судьбе этих людей. Да, конечно же, мог. И вот поэтому-то, узнав, что я нахожусь в Париже, они, естественно, дали указание усилить наблюдение за ними, которое до поры до времени велось спустя рукава…

Эти мысли промелькнули у меня в голове всего за пару секунд, а дальше я и думать не стал, ибо увидел, что Берзины бросились, вернее, неуклюже заторопились к маленькому темному коридору, ведущему, видимо, в кухню. Глупцы! Что же они делают? О чем только думают?

– Назад! – громко скомандовал я, даже почти закричал, но они уже подошли к дверям, совсем потеряв голову, как испуганные олени, ничего не соображая, не понимая и не чувствуя.

Я стремительно бросился за ними, чтобы оттащить назад, не дать войти в кухню, чтобы потом не забивать себе голову, беспокоясь об их безопасности, и свободно ориентироваться в обстановке, потому что уже увидел мелькнувшую в прихожей тень, похожую на силуэт мужчины.

– Ложись! – крикнул я, но в то же мгновение послышался приглушенный звенящий звук: «Пах-пах-пах» – стрелял автоматический пистолет с глушителем. Вера и Вадим неуклюже дернулись вперед, ноги у них подкосились, и они неестественно медленно стали падать, будто старые вековые деревья, подрубленные у самых корней. Тишину нарушил лишь глубокий прерывистый стон Берзина, и он тяжело грохнулся на пол.

Я замер и, не думая о смертельной опасности, сделал в сторону темной прихожей несколько выстрелов из пистолета. Послышался визгливый вскрик, явно от боли. Ага! Значит, кого-то я зацепил, тут же сразу, захлебываясь, закричали несколько человек. Опять засвистели пули, от дверного косяка полетели щепки. Одна пуля зацепила мне плечо, содрав кожу, другая угодила в экран телевизора, и он взорвался. Я прыгнул вперед, схватил дверную ручку и навалился на нее, дверь со стуком захлопнулась, и я закрыл ее на засов.