Остров доктора смерти, стр. 1

Вулф Джин

Остров доктора смерти

Джин Вульф

ОСТРОВ ДОКТОРА СМЕРТИ И ДРУГИЕ РАССКАЗЫ

Перевод с англ. И. Невструева

Приход зимы виден не только на суше, но и на море, хотя здесь нет осыпающихся листьев. Волны, еще вчера имевшие светло-голубой цвет, сегодня в сумерках уже матово-зеленые и холодные. Если ты мальчик, который дома никому не нужен, то часами ходишь по пляжу, чувствуя порывы ветра, поднявшегося этой ночью; песок засыпает твои ботинки, а брызги пены пятнают штанины твоих вельветовых брюк. Ты поворачиваешься к морю спиной и кончиком найденной раньше палочки пишешь на мокром песке: Текмен Бэбкок.

А потом идешь домой, зная, что позади Атлантика уничтожает твое творение.

Твой дом стоит на Острове Колонистов, но на самом деле это вовсе не остров, и потому его нет на картах. Если бы ты разбил камнем раковину моллюска барнакля, то увидел бы внутри силуэт, которому обязан своим названием вид прекрасных гусей: длинный, гибкий сифон моллюска соответствует гусиной шее, а бесформенная кучка тела - его корпусу с небольшими крыльями. Именно так выглядит Остров Колонистов.

Гусиная шея - это узкая полоса земли, по которой проходит дорога. Картографы, как правило, преувеличивают, значительно расширяя ее и совершенно забывая о том, что во время прилива немного не хватает, чтобы она совершенно исчезла под морскими волнами. Остров Крлонистов кажется малозначащим элементом береговой линии, не заслуживающим собственного названия, а поскольку находящаяся здесь деревушка, состоящая из восьми или десяти домов, тоже его не имеет, на карте видна лишь обрывающаяся в море паутинка дороги.

У деревни нет названия, но у дома их целых два: на острове и в ближайших к нему окрестностях его зовут Домом с Видом на Море, поскольку в начале столетия он некоторое время служил пансионатом, а мама называла его Домом 31 февраля; именно это название фигурирует на ее почтовой карточке, и им пользуются знакомые из Нью-Йорка и Филадельфии, хотя, возможно, говорят они просто: "Дом миссис Бэбкок". Местами у него пять этажей, местами немного меньше, а окружает его веранда. Когда-то он был покрашен в желтый цвет, но теперь особенно снаружи - краска сошла, и Дом 31 февраля просто серый.

Открывается парадная дверь, и входит Джейсон. Он сунул большие пальцы за пояс джинсов; короткие, курчавые волосы на его подбородке дрожат от ветра.

- Забирайся, поедешь со мной в город. Мать хочет отдохнуть.

Хэп, хоп! - прыгаешь ты в "ягуар", чувствуешь запах мягкой кожаной обшивки и вскоре засыпаешь.

Будят тебя отражающиеся в окнах машины огни города. Джейсон вышел, в машине становится все холоднее. Ты ждешь, как тебе кажется, бесконечно долго, глядя на витрины, на большой револьвер, висящий на поясе прохаживающегося полицейского, на пса, который потерялся и теперь боится всех и вся, даже тебя, когда ты стучишь в стекло и пытаешься его позвать.

Потом возвращается Джейсон, неся пакеты, которые укладывает на сиденье.

- Едем домой?

Не глядя на тебя, он кивает, поправляет пакеты, чтобы не перевернулись, застегивает ремень.

- Я хочу выйти из машины.

Он смотрит на тебя.

- Хочу сходить в магазин, Пожалуйста, Джейсон.

Он вздыхает.

- Ну хорошо, но только в тот, напротив. И на минуту.

Магазин большой, как супермаркет, с длинными, ярко освещенными рядами товаров. Джейсон покупает газ для зажигалки, а ты показываешь книгу, которую сиял с вращающейся стойки.

- Джейсон, пожалуйста...

Он отбирает у тебя и ставит обратно, но потом, когда вы уже в машине, вынимает из-под пиджака и вручает тебе.

Это отличная книга, тяжелая и толстая, с окрашенными в желтый цвет краями страниц. На твердом, блестящем переплете нарисован одетый в лохмотья человек, дерущимся с чем-то, похожим на помесь человека с обезьяной, но более страшным и жестоким, чем каждое из этих созданий. Рисунок цветной, и человек-обезьяна покрыт самой настоящей кровью. Мужчина мускулистый и красивый, волосы у него светлее даже, чем у Джейсона, и нет бороды.

- Нравится?

Вы уже за городом, и без света фонарей слишком темно, чтобы видеть рисунок. Ты киваешь, а Джейсон смеется.

- Вообще-то это хлам, - говорит он.

Ты пожимаешь плечами, чувствуя пальцами книгу, и думаешь, как будешь читать ее вечером, совершенно один в своей комнате.

- Скажешь маме, что я был добр с тобой?

- Угу. Да, конечно, если хотите.

- Но завтра, а не сегодня. Она, наверное, будет спать. Не буди ее. - По голосу Джейсона ясно, что он разозлится, если ты это сделаешь.

- Хорошо.

- И не входи в ее комнату.

- Хорошо.

"Ягуар" мчится по дороге, а ты видишь поблескивающие в лунном свете буруны и обломки дерева, выброшенные волнами почти на асфальт.

- У тебя очень милая, мягкая мамочка, ты знаешь это? Когда я на ней, то словно лежу на подушке.

Ты соглашаешься кивком головы, вспоминая, как однажды, проснувшись от кошмарного сна, забрался к ней в постель и прижался к ее мягкому телу, но одновременно испытываешь что-то вроде злости, поскольку тебе кажется, что Джейсон смеется над вами обоими.

Дом темен и тих, ты удираешь от Джейсона, мчась через холл и по лестнице на второй этаж, а потом по другой, узкой и крутой, в свою комнату в угловой башенке.

Я услышал эту историю от человека, который, рассказывая ее, нарушал данное прежде слово. Пострадала ли она в его руках - а точнее, в устах, - не знаю. Однако в общем и целом она правдива, и я передаю ее вам в том виде, в котором она до меня дошла. Вот что я услышал.

Капитан Филип Рэнсон уже девять дней дрейфовал в одиночестве на своем спасательном плоту, несомом водами океана, когда наконец заметил остров. Был поздний вечер, когда он показался на горизонте, и всю ночь капитан не сомкнул глаз. В его бодрствовании не было страха или неуверенности; он увидел землю и знал, что об этом думать, а домыслы его опирались на хорошо известные факты. Он знал, что наверняка находится где-то рядом с Новой Гвинеей, и старался освежить в памяти все, что знал о морских течениях в этой части океана, а также подогнать это к замеченным за девять дней закономерностям в движении плота. Когда он наконец доберется до острова - у него даже в мыслях не было употребить слово "если", - наверняка окажется, что тот зарос джунглями, начинающимися в нескольких метрах от берега. Неизвестно, встретит ли он каких-нибудь туземцев, но на всякий случай он вспомнил все, что узнал из малайского наречия и таголого за время работы пилотом, плантатором, охотником и телохранителем.

Утром он увидел на горизонте ту же тень, что и вечером, на этот раз чуть ближе и почти точно там, где ожидал. За прошедшие девять дней не возникло необходимости пользоваться небольшими веслами, входящими в снаряжение плота, но сейчас ситуация измениласв. Он выпил остатки воды и принялся грести размеренными сильными движениями, остановившись, лишь когда резиновое дно плота зашуршало по мягкому чистому песку.

Утро. Ты медленно просыпаешься. Глаза твои горят, лампа у кровати еще светит. Внизу никого нет, поэтому ты сам готовишь себе овсяные хлопья, предварительно включив газ в духовке, так что можно есть и читать у ее открытой дверцы. Съев хлопья, ты выпиваешь с тарелки остатки молока и ставишь на огонь кофейник, зная, что сделаешь этим приятное маме. Спускается Джейсон, но ничего не говорит; выпивает кофе и готовит себе коричный тост. Ты слышишь, как он уезжает, шум машины стихает вдали, а ты идешь в комнату мамы.

Она уже не спит и смотрит в потолок широко открытыми глазами, но ты знаешь, что она еще не готова вставать. Как можно вежливее, чтобы на тебя не накричали, ты спрашиваешь:

- Как ты себя сегодня чувствуешь, мама?

Она поворачивает голову в твою сторону.

- Ужасно. Который час, Тэкки?

Ты смотришь на часы, стоящие на туалетном столике.