Роковой Выстрел, стр. 7
– Да уж, барышня, – кучер показался перед Анной, смущенно почесывая в затылке, – поломка-то посерьезней будет, чем я думал.
– Так что даже не рассуждайте; Аннушка, прошу вас ко мне! Домчим вмиг и по назначению! – Забалуев протянул ей руку, помогая сойти и пересесть в его карету.
И пока она устраивалась на сиденье, он незаметно достал из ящичка, стоявшего у окна на сиденье с его стороны, какую-то бутылочку и, вылив толику ее содержимого на платок, стремительным движением накрыл им лицо Анны.
Она ничего не успела понять – сладкий запах мгновенно заполнил пазухи носа, проник в горло, и сразу закружилась голова. Анна потеряла сознание и упала на сиденье. Забалуев тут же выбросил пропахший эфиром платок за окно, устроил Анну поудобнее, точно куклу прислонив к стене в углу салона кареты, и требовательно постучал несколько раз по крыше тростью:
– Двигай, черт, двигай!..
Глава 2
Роковой выстрел
– Как мне вас понимать, уважаемый Александр Юрьевич? – побледнел князь Петр, выслушав витиеватую речь князя Репнина-старшего.
Родители Наташи и Михаила приехали вчера из-за границы, где Зинаида Гавриловна лечилась от легочной недостаточности, по обыкновению проводя зиму на теплом средиземноморском побережье. Репнины-старшие сразу привнесли в загородный дом Долгоруких атмосферу респектабельного салона, и Мария Алексеевна с удовольствием предалась приятной светской беседе – занятию подзабытому, но такому тонизирующему.
Зинаида Гавриловна со свойственной ее происхождению и воспитанию непринужденностью оживила скучный сельский быт занимательными рассказами о курортной жизни. Долгорукая уже давно никуда не выезжала и с особым чувством, замешанным на ностальгии и зависти, понимающе кивала и поддакивала Репниной. Петр Михайлович тоже не остался в стороне и обижен не был – их беседа с князем Репниным вечером в гостиной за чаем напомнила ему прежние дни общения с верным другом и соседом бароном Корфом.
Репнина-старшая осталась весьма довольна участием Марии Алексеевны в судьбе дочери – горячо одобрила и платье, и выбранные украшения. Женщины немного посудачили о своих детях, мягко укоряя их за в основном несуществующие или несущественные недостатки и нахваливая очевидные достоинства будущих жениха и невесты. Зинаида Гавриловна внесла свои предложения по части маршрута свадебного путешествия, а князь Александр Юрьевич высказал пожелание увидеть Андрея на государственной службе, соответствующей его дипломатическим талантам и предрасположенности.
Андрей был несказанно рад такому быстрому единению родителей, а Наташа весь вечер казалась слишком озабоченной и даже грустной. Зинаида Гавриловна остановила Долгорукую, все порывавшуюся растормошить ее, и убедила отнести меланхоличное настроение дочери на счет предстоящей завтра свадьбы. Андрей же, наоборот, чувствовал себя если не главой семьи, то, по крайней мере, равным двум отцам – светским львам и мужам, умудренным в делах государственных и военных.
Ночью Наташа заперлась у себя и даже с матерью не хотела говорить. Утром в доме началась суматоха – слуги бегали туда-сюда, украшая столовую, из кухни во все уголки проникали дразнящие и аппетитные ароматы. Сборы были долгими, с оттяжкой – Андрей для виду капризничал, добиваясь совершенного силуэта своего фрака. Ему так не хватало мудрого совета Наташи, обладавшей изысканным вкусом и абсолютным чутьем идеального. Но Андрея к ней не пускали, говорили – примета плохая видеть невесту до свадьбы.
Наташе собираться помогала взятая вместо Татьяны Аксинья да рядом крутились неугомонная Соня и радостно светившаяся Лиза. Избавление Михаила от кавказской ссылки сделало ее надежды на счастье вполне реальными и недалекими. Наташа позволяла помогать себе, но при этом одевалась с непривычной для нее меланхолией и равнодушием. Правда, она пару раз прикрикнула на Аксинью, слишком затянувшую шнуровку лифа, и обидела Соню, бросившуюся расправлять оборки на ее платье. Но сорваться Наташе все же не удалось – девушки сочли ее душевное состояние обычным и вполне объяснимым и даже посочувствовали.
Когда одевание закончилось, и Наташа впервые увидела свое отражение в большом напольном зеркале, специально принесенным по такому случаю в ее комнату, ей подурнело. Роскошное белое платье, фата и флердоранж уподобляли ее ангелу, и возвышенность момента испугала Наташу. Между ней и Андреем уже давно не существовало того романтического чувства, которое превращает венчание в событие, способное перевернуть всю твою жизнь. Прозаичность быта и преждевременное познание далеко не лучших сторон семейных отношений самым серьезным образом повлияли на ее желание этого брака.
На подъезде к церкви она попросила отца остановить карету и решительно сказала родителям, что свадьбы не будет. Князь Александр Юрьевич, который должен был вести ее к алтарю, немедленно схватился за сердце, но Зинаида Гавриловна незаметно ущипнула его за ухо, сердито велев не устраивать здесь представления, ибо подобные заявления – дело для невесты даже обязательное. Какая же свадьба без слез и сомнений в правильности сделанного шага?..
– Да-да, – кивнул Репнин-старший, – я помню, ты все время вырывала свою руку и не позволяла надеть тебе на палец обручальное кольцо.
– Это не каприз, papa, – спокойно сказала Наташа. – Я не собираюсь выходить замуж, только и всего.
– Натали! – воскликнула Репнина, и на ее лице появилось выражение, дающее понять, что она только что догадалась об истинной причине неожиданного решения дочери. – Неужели ты влюблена не в Андрея?
– Мама! – Наташа укоряюще посмотрела на нее. – Разве прежде вы могли обвинить меня в ветрености? То-то и оно. Нет, я люблю Андрея, но... не так, чтобы позволить ему стать моим мужем. – Это еще что за новости? – растерялся Репнин-старший. – Объяснись!
– Я уже не хочу жить с ним одним домом, одной семьей, – начала объяснять Наташа, но мать прервала ее.
– Тебя в этом доме обижали?
– О чем ты говоришь, maman?! – рассердилась Наташа. – Долгорукие – чудесная семья, и мне было легко сойтись здесь со всеми. Я говорю не о них – я пытаюсь рассказать вам о себе и о своих чувствах!
– Вероятно, ты просто путаешь чувства, что владели тобой вчера, и те, что заполняют тебя сегодня, – предположила княгиня Репнина. – Уверена, завтра ты будешь с улыбкой вспоминать свои нынешние опасения и, предаваясь любви, позабудешь о сомнениях.
– Действительно, дочка, – ободряюще улыбнулся Репнин-старший, – надо всего лишь сделать этот шаг, и завтра вся жизнь пойдет совершенно по-другому. И если ты боишься, я готов крепко-крепко взять тебя за руку – поддержать и успокоить тебя.
– Мама, папа! – умоляюще сказала Наташа. – Поверьте, я спокойна, как никогда, и я ничего не боюсь. И говорю вам без тени сомнения – я не желаю этой свадьбы! Прошу вас – едем сейчас же в Петербург! Я не пойду под венец – ни с Андреем, ни с кем-либо другим. По крайней мере, какое-то время. Я хочу побыть одна и всерьез подумать над своим будущим.
– И нам не переубедить тебя? – грустно спросила княгиня.
Наташа отрицательно покачала головой и отвернулась к окну, а княгиня взглянула на мужа.
– Александр, думаю, нам не стоит выходить из кареты! А тебя, друг мой, прошу взять на себя эту неприятную миссию и объясниться с князем Петром и Марией Алексеевной.
Репнин-старший вздохнул и вышел из кареты.
В церкви уже было все готово, расфранченные уездные гости собрались по левую и правую стороны от прохода, вполголоса обсуждая причину задержки церемонии. Андрей немного нервничал и постоянно поддергивал из-под рукава фрака манжеты своей рубашки в стиле а-паж. Лиза изредка, успокаивающим жестом прикасалась к его плечу, а Репнин, стоявший подле Лизы, бросал на Андрея ободряющие взгляды. Князь Петр понимающе кивал сыну и все поглядывал встревоженно в сторону входа, и лишь Долгорукая пребывала в прекрасном расположении духа, улыбаясь почтительно и заискивающе взиравшим на нее уездным дамам и время от времени беседуя с взволнованной и оттого раскрасневшейся Соней.