Обратная сторона Земли, стр. 7

– Все спокойно, Теплов? Попыток к бегству, сопротивления – не было?

– Доставлен без осложнений. Спокойный товарищ.

Сержант передал старшему паспорт Князя. Тот его полистал и спросил у Князя, прищурившись:

– Не женаты?

– Нет, – ответил Князь и смутился.

– Что ж вы так? Столько невест на выданье.

Он вытащил лист бумаги и заскрипел пером. Прошла минута, и две, он все писал и писал и вдруг спросил, не отрывая глаз от бумаги:

– Скажите, Александр Викторович, а где вы провели ночь? В гостинице вас не видели. Сняли у кого-нибудь угол?

– Ночь? – Князь не знал, что ответить. Не говорить же этому человеку в форме, что ночь и день перед этим он провел в каменном теле. Милиция – неподходящее место рассказывать волшебные сказки. – Я? – Он замешкался.

– Вы, не я же.

– Так вышло, – Князь с трудом подбирал слова, – что пришлось ночевать на улице.

– А улица эта была случайно не Данилкиной Дачей?

– Нет, я ночевал за городом. В роще, рядом с проселком.

– И кто-нибудь вас видел, когда вы таким образом проводили ночь? Кто-нибудь проходил мимо? Проезжал? Или вы куда-нибудь отходили?

– Нет, точно не помню. Кажется, никого не было. Не понимаю, к чему все эти вопросы. Что-нибудь произошло?

– Произошло, Александр Викторович, и происшествие очень печальное. Сегодня утром обнаружен труп пенсионера Козлова, Ивана Ивановича. Он убит колющим острым предметом, удар нанесен в область сердца. Смерть наступила мгновенно. Вы знали этого человека?

– Нет. То есть я о нем слышал, мне рассказывали в типографии.

– Вам дали адрес Козлова, это было позавчера вечером, в восемнадцать часов. С тех пор вас видели несколько раз в городе – на улицах и в районе городского музея. После этого ваш след потерялся. Таковы факты. – Он откинулся на скрипучем стуле и стал молча разглядывать потолок.

– Вот видите, что получается. Козлов убит, вы последний, кто спрашивал про убитого пенсионера, алиби у вас нет. Что прикажете думать? Сейчас проводится следствие, на время мы вынуждены вас задержать – до выяснения некоторых обстоятельств. Здесь распишитесь.

Он пододвинул к Князю бумагу, и тот неслушающейся рукой поставил внизу свою подпись.

12

Следственный изолятор находился тут же при отделении – маленький флигелек с апсидой и с окошками, похожими на бойницы. В камере, куда поместили Князя, стены были выкрашены известкой; по углам у пола и потолка по серому известковому полю растекались синие пятна и противно пахло карболкой. Ничего сказочного здесь не было.

Будущее его было темно. Настоящее – оправлено в серые стены тюрьмы. Свет из оконца под потолком стекал по капле в минуту и был не белее стен. Да и то, что попадало снаружи, съедали зубья решетки и грязная вата в углах.

Князь сидел на краю низких откидных нар и как какой-нибудь восковой болванчик взглядом буравил стену. Часа через три сидения за дверью послышался шум и давешний говорливый сержант принес тарелку и кружку.

– Хлебай через край, ложек здесь не положено.

Он поставил посуду на пол, а сам отошел к стене. Так первый раз в жизни Князь отведал тюремной пищи. Сегодня, не как в машине, сержант был не больно-то разговорчив. Хмуро уставясь на Князя, он сказал забирая посуду:

– Плохи твои дела. Лукищев нашел свидетелей. – И грохнув дверью, ушел.

Князя охватила тоска. Он лежал на дощатых нарах, в мыслях зиял провал, темнота внутри и снаружи грызла голодным зверем. Наверно, настала ночь. В лампе под решетчатым колпаком тлел волосок электричества. Он высвечивал на потолке овал, и в этом маленьком световом загоне метались полудохлые пауки и, срываясь, падали на пол.

С воли не доносилось ни звука. Мир умер, ожидая рассвета. Князь припомнил из читанных книг, что рассвет – печальное время. На рассвете ведут на казнь. Земля только проснулась. Тихо вокруг. Глухо бухает сердце, и скрипят сапоги солдат, позевывающих после ранней побудки. Тлеют в утренней мгле их закуренные натощак папиросы. В машине привезли палача. Он похмельный и краснорожий, он облизывает пересохшие губы, ему муторно, он вчера перебрал, ему хочется поскорей отделаться от стоящего под охраной смертника, он хочет домой к жене, пока не проснулись дети; на кухне недопитая водка, в холодильнике полбанки икры, он хлопает ладонью по ляжке – где же эти чертовы папиросы?

Князь поежился, ему стало холодно. Тени расстрелянных родственников обступили его кольцом. Дед, отец, брат отца и жена брата, и все дальние, имен которых не помнил, и совсем незнакомые – без лиц, без имен, только тени.

Он понял, что стоит под окном, руками упершись в стену, и струя холодного воздуха наполняет тело ознобом. Ниоткуда явился звук. Князю сперва показалось, что это просыпается память и осторожно, чтобы не подслушала ночь, нашептывает ему изнутри. Князь вздрогнул, за спиной чиркнула спичка. Обернувшись, он увидел лепесток пламени, трепещущий в чьей-то руке.

Человек был мал и похож на юношу-недоростка. Он спокойно смотрел на Князя, курил, табачные змеи, завиваясь, исчезали под потолком. Человек кивнул и спросил:

– Не сильно вас напугал?

Князь хотел ответить, но незнакомец приставил палец к губам:

– Говорите шепотом.

– Вы кто? – спросил его Князь.

– Ваш соузник. Моя камера за стеной. Стало скучно, решил навестить соседа.

– Как вы сюда попали?

– О! Тюрьма старая, и в ней много секретов. А вы, я гляжу, совсем приуныли. Это не дело. В тюрьме надо быть бодрым, унывать можно на воле.

Он подмигнул Князю и вдруг спросил:

– На волю не желаете прогуляться?

– То есть как это – прогуляться? – не понял Князь.

– Попросту говоря – бежать. Это не трудно, не труднее, чем схлопотать вышку. Зато много приятнее.

Князь не знал, шутит он или нет, если сосед шутил, то шуточки у него были уж больно висельные. И эта вышка, о которой он помянул походя. Князь хмуро на него посмотрел:

– А потом, когда убежим?

– Потом будет видно. Кстати, мы еще не знакомы. Моя фамилия Змеев. Змеев, Александр Николаевич. Тезки. – Он протянул Князю руку. – А вас я знаю, наслышан. Можете не представляться. Вы – Александр Викторович Князь, археограф из Ленинграда. Не удивляйтесь, в тюрьму новости приходят раньше, чем на воле. Там еще и по радио не передавали, а тюремный народ уже знает. Вам, например, известно, что на Кубе военный переворот? Внебрачный сынок Фиделя двадцать лет прожил под Москвой, а сегодня утром, смотрите-ка, с отрядом коммандос захватил столицу Гавану. Ожидаются массовые репрессии. Уже расстреляны все члены демократического правительства. Об этом еще ни по радио, ни в газетах ни слова, а я знаю. А эпидемия чумы в Магадане? Полгорода лежит по баракам. А станция «Орбита-4», про которую еще позавчера передали, что работа идет нормально? Ничего себе – нормально. Прошлой ночью в полном составе они выбросились в открытый космос. Представляете? Без скафандров защиты, голые, в чем мать родила. Жуть!

Князь смотрел на него, не веря. Жизнерадостности этому человеку было не занимать. Глаза его светились каким-то диким огнем, как будто и не в тюрьме вовсе рассказывал он свои странные вещи.

– К[/]урите? Кур[/]ите. – Змеев достал папиросу и передал Князю.

Тот прикурил. После второй затяжки на сердце сделалось веселее.

– Так вот, Александр Викторович, заявляю авторитетно: бежать вам не можно – нужно! Представляете, что вам грозит? Расстрел – вот что.

Князь подавился дымом. Глаза у него заслезились, он закашлялся, прикрывая рот кулаком.

– За что? – выдавил он сквозь кашель.

– Тимофеев знает, за что. Странно, как вы сами не догадались. Разве Фогель вам ничего не сказал?

– Вы знаете Фогеля?

Змеев кивнул.

– Можно я перейду на ты? В камерах как-то не принято называть соседа на вы.

Он продолжил:

– Лукищев – пешка. Главный здесь Тимофеев. Это он подобрал свидетеля – бабку, соседку по улице, которая якобы видела, как ты выходил от Козлова. У Тимофеева это просто. Он только свистнет – весь город потащится против тебя в свидетели. Горожане – народ сговорчивый, Тимофеев их вот где держит. – Он показал кулак и накрыл его сверху ладонью. – Это что. Знаешь, что они на тебя навесили кроме убийства Козлова? Два изнасилования, отравление общественного колодца и еще пытаются пришить тебя к делу Фогеля. Здесь у них неувязка со сроками. Фогель убит за две недели до твоего приезда. Но память у людей слабая. На две недели раньше – позже: переправят в деле число, вот тебе и второе убийство.