Марбург, стр. 35

– Слышал?

– Слышал.

– Тогда пока, конец связи.

Глава седьмая

Роза стареет катастрофически. Я помню ее еще маленьким щеночком, теперь это большая и совсем не молодая собака, тетка. У нее появились седые волоски на бровях, а когда на даче я отправляюсь с нею на большую пятикилометровую прогулку, она уже не может без отдыха покрыть всего расстояния. Начинает очень бурно: сама тычет лобастую голову в строгий металлический ошейник, скачет, пока я закрываю дверь дачи и калитку, и в проходе по поселку тянет поводок, как паровоз, успевает обнюхать все электрические столбы и все соседские ворота.

Сразу за поселком широкой дугой пролегает насыпь железной дороги, а нас тропинка ведет через заросшие укрепления, оставшиеся еще с прошлой войны. Немцы во что бы то ни стало, хотели перерезать железную дорогу, но встретили отчаянное сопротивление. Наша с Саломеей дача лежит в ста с небольшим километрах от Москвы, на машине мы туда добираемся за два с лишним часа. Летом, когда стоишь в автомобильных пробках и начинаешь чертыхаться, я думаю тогда, что напрасно Саломея хвастается одной восьмой своей экзотической восточной крови. Какой с неё толк? Вон Слава Ростропович уже какие-то квартиры купил в Ленинграде, и дача у него, небось, в Жаворонках по Минскому шоссе, рядом с Москвой – к слову сказать, на этой даче в своё время укрывался Солженицын, – а мы, хотя, правда, никого не укрывали, ничего особенного не приобрели, наша дача это шесть соток, которые я получил от института еще до «перестройки». Когда я строился, Саломея и не собиралась даже туда ездить, предпочитая в лучшем случае несколько дней провести в Рузе, в Доме творчества композиторов, или в Болшево, где в советское время тусовались кинематографисты и актеры, – так вот, когда я эту дачу строил, с боем добывая кирпичи и другой строительный материал, будто понимая, что и старость наступит, и болезни, и мы окажемся никому не нужными, Саломея на меня ворчала: «Строишь, чтобы было куда возить своих девок».

Возле самой железнодорожной насыпи, которую нам с Розой предстоит пересечь, девять лет назад случился такой эпизод. Осенью щенка привезли на самолёте в Москву, а в начале мая я впервые вывез ее на дачу. Мы приехали утром, я попил чаю и пошел показывать собаке наши владения. На участках никого не было. Это раньше и зимой и летом всюду копошились люди, бензин в разгаре «перестройки» уже стал для многих недоступным, а железная дорога, постепенно уходя с государственных харчей, ответила резким повышением цен на билеты. Заколоченные дачи, пустые участки, и одно утешение – природа и погода . И в тот первый раз, как потом ежегодно, мы с Розой дошли до металлической калитки в заборе, который отделяет наш поселок от остальной вольной капиталистической русской земли, потом шли тропинкой между оплывшими окопами… И тут я не успел взять маленькую Розу на поводок: из-за леса по большой дуге рельсов вылетел, подав сигнал, поезд. Такое чудище Роза видела в первый раз. Она моментально отпрянула от страшилища и метнулась в горку, в сосны, где тоже были копаны старинные укрепления.

В какой жуткой панике я, немедленно потеряв её из виду, обшаривал каждый кустик и, в установившейся после пролетевшего состава тишине, звал свою маленькую собачку! Я спускался с холма и поднимался, обшарил все закоулки. Щеночка нигде не было. И в этот момент я вдруг вспомнил, что, уходя с дачи, не выключил электронагреватель в ведре с водой, потому что собирался мыть посуду. Что же делать? Продолжать поиски или спасать от пожара дачу?

Пока я бежал по центральной магистрали с одного конца поселка на другой, я уже составил план: вернусь и начну методично, участок за участком, обследовать все дачные площади, все мелкие помойки, сараи и лежбища. Бедный щенок прибился и жмется, наверное, возле какого-нибудь крыльца.

Ну до чего же умная собака была Роза со щенячьего возраста! Когда я примчался, задыхаясь, на участок, то на собственном крыльце обнаружил вовсе не испуганную, а, наоборот, веселенькую Розу. Это маленькое глупенькое сердце всё-таки само нашло свой путь, а теперь радовалось, что и хозяин отыскался. Я отчетливо представил себе, как скачками прыснула она через кусты и сплетение дорожек у насыпи, безошибочно на бегу отыскала калитку и мигом, не отвлекаясь, примчалась к своему участку. Она сразу поняла, где дом.

Только люди, у которых не было детей, могут так относиться к собаке. В этом природная тоска и компенсация неиспользованных чувств. Чуть ли не весь первый год мы спали с Розой вместе, как я уже об этом писал, на одном диване, пока из щеночка она не превратилась в огромную псину. Как бывает в семье с детьми, мы с Саломеей помним все этапы взросления и жизни нашей собаки. Я учил её носить ошейник; первые месяцы, чтобы у нее не провалилась спинка, её миску с едой ставили на коробку из-под обуви. Когда Роза повзрослела, я привез с Франкфуртской книжной ярмарки строгий ошейник, металлический, с кожаной петлей для руки. Пока Саломея еще свободно ходила по городу, пока её болезнь не выпила из неё все соки, то летом и она выходила гулять с собакой во двор или на детскую спортивную площадку возле дома. Саломея читала, а Роза бродила по окрестным кустам, пугая деток своим внешним видом. Не верьте, что ротвейлеры злые, коварные и жестокие собаки. По натуре Роза всегда была кошкой в собачьей шкуре. Она никого никогда не укусила и в отличие от других собак могла позволить хозяину вынуть из её миски лакомую кость. Мне кажется она готова впустить в квартиру и выпустить из нее любого человека, который скажет ей: «Привет, Роза!» А если ей дать кусочек колбаски!…

Потом Саломея уже не смогла гулять с Розой. Руки у нее ослабли, и счастливая Роза срывалась у нее с поводка, отправляясь в свободное плаванье по окрестностям. Бедная Саломея! Она кричала: «Роза, Роза…» Один раз на выходе из лифта собака так сильно дернула за поводок хозяйку, торопясь к двери, на свежий воздух, на простор, что Саломея потеряла равновесие и ударилась головой о строй почтовых ящиков в вестибюле. Пришлось делать рентген, гематома, расплывшаяся на пол-лица, долго не рассасывалась.

Роза была обучена некоторым простейшим номерам собачьей науки: по команде «подает» голос, протягивает лапу, садится, останавливается, замирает, прыгает через барьер, ждет возле булочной или аптеки. Она фантастически умнела с годами. Я, рассказывая своим знакомым о собаке, шутливо напрягая голос, уверяю, что в наше отсутствие Роза отвечает по телефону и может включать и выключать стиральную машину. Роза всегда была очень наблюдательной и внимательной собакой, она прекрасно понимает отдельные слова. Полагаю, если бы собаки жили столь же долго, как слоны, они прекрасно овладели бы человеческой речью.

В сырые и непогожие дни, когда на улице дождь и слякоть, входя в квартиру, Роза, не отряхиваясь, садится на придверный коврик, и ждет, когда хозяин снимет грязные ботинки, а с нее – ошейник. Конечно, она делает попытку сорваться с места, если слышит, что Саломея на кухне манипулирует с её миской. Она начинает нервничать, но все же терпит, когда хозяин пройдет вглубь квартиры и откроет дверь в ванну. Тогда, пожалуйста, Роза, деликатная собака, с разбегу –ап! – запрыгивает в ванну. Она ждет, когда ей помоют лапы и грязное брюхо. С пасти у нее капает слюна. По квартире разносятся ароматы каши с мясом. Сколько же иметь собачьего терпения, чтобы выносить подобное!

Почти в любом состоянии, как бы плохо себя она ни чувствовала, Саломея всегда сама кормит Розу. Она старается даже ходить за ее «геркулесом» и обрезками мяса к стихийному рынку возле метро. Больше килограмма она никогда не берет, больше она уже не донесёт. Когда с балкона я смотрю, как она возвращается с рынка, я опасаюсь, что сумка может ее перевесить и она упадет или что её подхватит и унесёт ветер. И тем не менее, я поддерживаю любые походы Саломеи: в парикмахерскую ли, или в ларёк возле дома за поллитровым пакетом кефира – движение, активность держат ее на плаву.