Хургада. Русские забавы на отдыхе, стр. 11

А Рамазан, глядя на шею своей знакомой, говорил, что вот это пигментное пятнышко свидетельствует о плохой работе печени, а некоторая желтизна на глазном яблоке – о перебоях с селезенкой, а вообще надо чуть похудеть, и у него есть замечательный для похудения чай. Ах, как хорошо они проводили время под завистливый взгляд других, ближайших к ним "мамочек". Кто он, Рамазан? Нет, нет, он не занимается ни банковским делом, ни нефтью, он – народный целитель, он маг народной медицины. Он что-то среднее между Джуной и Кашперовским.

Сколько познаний из справочника практического врача и наставлений армейского фельдшера он демонстрировал! Усталая от отдыха мамаша погружалась в прелестный мир новых знаний и впечатлений. Нет, нет, сам он, Рамазан не работает на отдыхе. Зачем ему это? Он вполне самостоятельный и обеспеченный человек. Разве только в порядке исключения. Ну, хорошо, он готов пренебречь своими принципами и показать некоторые приемы самомассажа и даже прислать в из России по почте удивительный из их степных и горных трав, чай, который так хорошо действует на пищеварение и цвет лица! И денег он, конечно, не берет, разве только чтобы помочь старушкам-травницам. Этим носительницам народной мудрости надо помогать, иначе все растечется.

Все дамы очень хотели чай и с купюрой от 50 до 100 долларов на листочке бумаге чертили свой домашний адрес. (К чести Рамазана, надо сказать, что всем он что-то пахучее и полевое все же выслал: сельские бабушки, торгующие этим продуктом, спрысканным одеколоном или жидким медом, уверяли, что их травы от чего-то помогают.)

Каждый день была новая знакомая и новый поворот событий с одинаковым исходом.

Самое любопытное, что сейчас, летя в самолете, возвращаясь к своим домашним делам, к своим конвертам и листовкам, он не помнит лиц своих клиенток. А к чему это? Но он помнит их тела, цвет волос на маленьком треугольничке под животом, форму и вкус соска их грудей, их голоса, когда они выкрикивали в конце свой победный клич страсти. Роскошные и ухоженные женщины. Обычно он приходил к ним после обеда, когда весь отель, кроме самых отважных, погружался в послеобеденный сон. Скрипела осторожная дверь, малыш сладко спал на балконе. Они встречались, чтобы побеседовать о здоровье, но Рамазан сразу клал свою руку на спину, закрытую легким летним халатиком и привлекал "мамочку" к себе. Тише, тише! Это была его испорченная прихоть или его месть мужьям, которые не пустили его в банковский и нефтяной бизнес? Каждую новую свою женщину он брал каким-то особым, жестоким и каждый раз новым способом. Это он и запомнил. Он – король, а она лежит на спине с запрокинутыми до боли глазами и молчит, боясь побеспокоить ребенка, или она на животе, или она стоит на коленях, а он раскачивает свой таран или лежит на спине, и "мамочка" быстро лижет его бедра, живот и все, что положено. Ах, какое чудесное время катилось под нежный рокот волны и посапывание нефтяных наследников.

Тут же, пока еще не остыл жар страсти и не был застегнут зиппер на белых курортных штанах, он деликатно давал знать своей клиентке, что распылять только на нее свой талант он не может, он лишь талантливый лекарь-разовик. То, что случилось, это наваждение, грех ее и его, у нее есть достойная семья, и она должна жить со спокойной совестью, в согласии с собой, воспитывая ребенка и ублажая мужа. Забудем. Чтобы не искушаться, он к ней даже больше не подойдет! Здравствуй – прощай. И каждый день новая, и каждый день один и тот же текст.

Кажется, две или три дамы возвращаются с ним в одном самолете на родину. По крайней мере, он дружески кивнул смутно знакомым женщинам в аэропорту и подмигнул обрадовавшимся от внимания взрослого малышам. Не сговорились бы эти дамы между собой, не побеседовали бы. Впрочем, какой-нибудь самый душистый степной сбор он им обязательно пошлет. Пусть пьют, здоровеют и вспоминают его добрым словом.

Одновременно Рамазан подсчитывал свои неожиданные доходы и думал о том, что бизнес, пожалуй, необходимо переориентировать в сторону больших доходов, удобств и удовольствий. Ему надо извлечь урок из путешествия в Хургаду. Эра аскетизма и нищеты закончилась. Со временем он, конечно, откроет какую-нибудь фармацевтическую фабричку. Сначала маленькую. Что он, Рамазан, хуже Брынцалова?

8. Массажист в новых рыночных отношениях

Дима так и не завершил учебу в медицинском училище. В армию его тоже не забрали, так как его мать была инвалидом, а Дима, получалось, оказывался ее единственным кормильцем. У матери Димы было давление и что-то с головой, потому что всю жизнь она проработала контролером по звуку на фабрике грампластинок. А мы ведь знаем, что именно звучит сейчас на пластинках и кассетах, здесь поневоле сойдешь с ума. Отца Дима не знал, тот был или провинциальный певец, записывавший свою пластинку на фабрике, или администратор провинциального оркестра, который эту запись оплачивал и получал уже готовый товар. Здесь у матери в ее рассказах о Димином отце были разночтения. Но Дима был, кажется, в него: высокий и широкоплечий.

Когда мать еще не болела, Дима окончил среднюю школу в городе Москве и поступил в училище на фельдшера. Там он и овладел на втором курсе искусством лечебного массажа. К этому времени мать уже лежала в больнице, и ей требовалось сбалансированное, значит дорогое, питание и разные медицинские препараты. Дима мог или дежурить у лежачих больных, а это старики – примочки, пролежни и памперсы – или заняться массажем. У него это дело сразу пошло, рука оказалась легкая, он хорошо чувствовал человеческое тело. Только положит ладонь на чужую теплую кожу, уже будто знает, что у человека болит, какая мышца потянута и где надо разогнать кровь. Преподавательница, у которой он проходил практику, здоровая тетка, с руками борца и зычным голосом, была им очень довольна и сказала, что у него талант. Она, когда потребовалось, и нашла ему первого клиента – сравнительно молодую женщину, которая страдала ожирением.

С этой женщиной у Димы никакого романа не было, а только некоторое юношеское возбуждение, роман был со следующей клиенткой. А потом так и пошло, если клиентка желает дополнительных услуг, то Дима никогда и никому не отказывал. Училище пришлось бросить, времени на учебу не оставалось, заработки поглощали время. Дима не отказывал ни богатым женщинам, ни очень богатым мужчинам. Женщины всегда женщины, и некрасивых женщин, как известно, в молодости не бывает. А что касается мужчин, то это ему особенного удовольствия не доставляло, прихоть новых толстосумов. Где они этому научились и к этому привыкли, в лагерях что ли? Деньги давят на мозги. Сам Дима не пил и не курил. Будущее казалось ему в некотором тумане, да он о нем и не задумывался особо, лишь бы прожить сегодняшний день.

Этот самый день у него складывался так: утром хозяйство, готовка, разговоры с матерью, его тихие уговоры не выходить из дома, не открывать дверь и не жечь спичек, а потом приблизительно три сеанса массажа. Иногда это бывало в разных районах Москвы. Одни клиенты брали массаж в середине дня, на работе, где-нибудь в комнате отдыха банка или в сауне при офисе, к другим он ездил на квартиры. Бывали сеансы в семь часов вечера и в одиннадцать, когда клиент возвращался из ресторана или театра. Массажи бывали лечебные, профилактические, оздоровительные. Ездил он на метро и поэтому возвращался почти без сил. Богатые люди платили хорошо, но работа была трудной и нерегулярной. Пока отработаешь такую тушу, семь потов сойдет. Случались простои, но есть было надо, и, когда работа шла, Дима не отказывался ни от четвертого сеанса, ни от пятого. Приезжал домой, футболки и спортивные штаны, в которых работал с клиентами, сразу клал в стиральную машину. Пахло все это едким рабочим потом. Много денег уходило на питание.

Среди его клиентов одним из лучших считался Валентин Несторович Хватунов, то ли владелец, то ли просто директор банка на Поварской. Три или четыре раза в году уже на протяжении нескольких лет Дима проводил ему оздоровительные массажи. Происходило это обычно непосредственно в банке, в комнате отдыха за кабинетом. Там стоял массажный стол, на который Дима клал простынку. Крем и массажные масла он приносил с собой. Расплачивался клиент, как правило, в самом конце. Они садились рядом за стол и столбиком считали: столько-то массажей, столько-то крема, столько-то чистого белья, которое приносил с собою Дима, столько-то времени Дима ждал в приемной, если Валентин Несторович не мог в назначенное время освободиться. Потом шла итоговая за всю работу сумма. Нам чужого не надо, но и своего не отдадим. Этим-то капиталистический рынок и хорош, что все учитывается.