Золотой империал, стр. 41

Проведенное на постоялом дворе фрау Штайнбек время не осталось для путешественников потерянным.

Во-первых, пришел в норму после гостеприимных объятий хоревской милиции Жорка, причем выздоровлению немало способствовала та немалая коллекция совершенно незнакомых ему доселе монет, собранная при содействии доброй фрау Штайнбек и Берестова, являвшегося единственным доступным здесь Конькевичу экспертом по потусторонней нумизматике. Выздоравливающий готов был целыми днями просиживать над разложенными на столе богатствами, без конца перекладывая и сортируя монеты то по незнакомым странам, то по датам выпуска, то по номиналам и рассуждая при этом о будущем каталоге, что должен прославить его имя. Единственным благодарным слушателем оставалась, увы, преданная Валя, неотлучно находящаяся при больном.

Во-вторых, ротмистр, Николай и Берестов выяснили, что тот переход, на который так надеялся Чебриков, здесь отсутствует напрочь.

Возможно, он и существовал на том же самом месте, и даже место это удалось идентифицировать с точностью до двух метров, но находилось оно в девственном лесу, копать в котором, даже если бы земля не промерзла насквозь, оказалось затруднительно.

Старик тщательно пометил место, указанное ему графом (опирающимся не только на память, но и на показания одного из своих хитрых приборов), зарубками на стволах берез, заявив, что после того, как проводит Чебрикова до дома, «вернется и докопается до него, заразы, во что бы то ни стало». Оставалось надеяться, что переход в этом месте отыщется быстро – больно уж живописно и нетронуто выглядела роща.

И в-третьих, Александров решил для себя мучительный вопрос: возвращаться ли назад или последовать за новыми друзьями. В родном мире его в лучшем случае ждало позорное увольнение, затем полунищенское существование изгнанного с волчьим билетом, а здесь по крайней мере ожидались приключения, так как Берестов клятвенно заверил, что доходил до пятого перехода…

– Пришли, кажется, – сообщил внезапно Сергей Владимирович, одновременно сверяясь и со своей картой, и с чем-то, известным только ему, в окружающем пейзаже. – Привал!

18

Холмистая степь, раскинувшаяся вокруг под раскаленным белесым небом, напоминала хорошо прогретый духовой шкаф, готовый принять в свое стерильное нутро очередную порцию будущей выпечки. Солнце маленьким злым кружочком пылало где-то над головой, отбрасывая на жесткую буро-рыжую траву, больше похожую на щетину сапожной щетки, чем на растительность, короткие черно-синие тени.

– А что! Природа как природа… Обычные предгорья, – бодро заявил на немой вопрос спутников Берестов. – Вы скидывайте одежку-то теплую: до следующего перехода она не понадобится.

– А что так жарко? – Жорка, «разнагишавшийся», по выражению Владимирыча, чуть ли не до трусов, вытирал ладошкой пот, обильно струящийся по лицу. – Как в Африке…

– Бывал, что ли, в Африке-то?

Николай хмуро сворачивал свою куртку в тугой рулон на манер солдатской скатки – тылового обоза, чтобы сложить туда ненужную одежду, не предвиделось, поэтому нужно было сделать ношу как можно более удобной. Рядом ту же операцию с Валиным пальтецом выполнял Чебриков, уже справившийся со своим одеянием, оказавшимся удивительно компактным. Спину ротмистра, обтянутую тонким черным свитером-водолазкой, пересекали многочисленные ремни специальной сбруи, закреплявшие кроме кобуры массу всевозможных вещиц малопонятного назначения.

– Да и у нас тот же коленкор на самом юге, в Оренбуржье например, – словоохотливо пояснил старик. – Бывал я как-то по молодости, еще до армии в Орске, так там…

– Ой, глядите!

Валя присела и протянула руку к какому-то небольшому существу, удивительно похожему на крошечного зайчонка: такие же ушки, такая же мордочка с огромными грустными глазищами. Только задние, тонкие как спички лапки напоминали кенгуриные и по длине равнялись едва ли не всему остальному телу. Балансировать на двух задних лапах чуду природы позволял длиннющий хвост с кокетливой кисточкой на конце.

– Не боится совсем! Мальчики! У кого есть хлебца кусочек или конфетка?

– Отстань ты от него, – посоветовал Николай, все же протягивая девушке завалявшуюся в кармане половинку печенья. – Может, он кусается? Или блохастый…

– Сам ты, Николай, блохастый, – обиделась за неведомую зверушку Валя. – Посмотри, какой он замечательный. Сергей Владимирович, вы все знаете. Кто это такой?

Старик, склонив голову набок, некоторое время рассматривал «зайцекенгуренка», а потом заявил:

– Тушканчик, дочка. Зверек такой степной. Однако далеконько на север забрался, постреленок.

Доверчиво обнюхивающий лакомство, шевеля огромными гусарскими усами, зверек вдруг совершил стремительный прыжок в сторону, оказавшись разом в полутора с лишним метрах от людей, и помчался по степи прочь, высоко подскакивая над травой, словно резиновый мячик. Только природная реакция и быстрота спасли его от Шаляпина, оказавшегося не в состоянии сдержать свои охотничьи инстинкты и теперь пытавшегося преследовать чрезвычайно прыгучего представителя местной фауны.

– Ребята! Он же сожрет этого тушканчика!

– Вполне естественно, – пожал плечами ротмистр, помогая Вале перекинуть скатку из пальто через плечо, – он же хищник… Хотя, – Петр Андреевич вскинул к глазам свой миниатюрный бинокль, – вряд ли… Разжирел наш Шаляпин на бергландской сметане. Не догнать ему этого попрыгунчика…

Выступили в путь только через час. Ротмистр, по его словам хорошо знакомый с подобными ландшафтами в бытность свою в заокеанских владениях, заставил всех разуться и вручил по паре на брата видимо припасенные заранее квадратные куски ткани – портянки.

– Наматывайте, наматывайте, господа, – поощрил он спутников, демонстрируя, как выполняется сия нехитрая процедура. – Носки в такой местности не подходят. Вмиг натрете ноги, и все – задержка на несколько дней нам обеспечена.

Советы были обращены в основном к Конькевичу и Вале, поскольку Берестов уже был обут подобным образом, а Александров хорошо помнил портяночную премудрость по службе в армии и училищу.

Валю граф в конце концов переобул собственноручно, пригрозив по-ленински, что на первом привале заставит учиться, учиться и учиться. Жорку же они с Николаем, со скрытым садистским удовольствием бывалых служак, заставляли обуваться и разуваться несколько раз подряд, пока его обмотанные портянками ноги не перестали наконец походить на бесформенные кули с горохом.

В разгар портяночной эпопеи совсем не с той стороны, откуда его ждали, явился кот, причем его недовольный и взъерошенный вид вкупе с многочисленными прошлогодними репеинами, обильно украшавшими шерсть, недвусмысленно свидетельствовали о том, что прыткому аборигену удалось сохранить свою шкурку в целости и сохранности.

– Что, съел? – весело заявила Валя, притопывая своими ладно сидящими сапожками. – Так тебе и надо, проглотина!

Шаляпин отвернулся, наверняка считая ниже своего достоинства спорить с женщиной.

Холмы, поначалу пологие, постепенно становились все более и более крутыми, а по их склонам кое-где проступали белесые и розовые проплешины огромных камней, смахивающих на черепа великанов, сраженных когда-то в незапамятные времена в апокалиптической битве. С макушек высот, как ротмистр по-военному окрестил возвышенности вдалеке, в струящемся над раскаленной степью мареве была видна синяя стена гор, далеких и манящих.

К тому моменту, когда малиновое солнце в сизой дымке зацепилось за вершину одного из холмов, увенчанного каким-то толстым каменным столбом, непривычные к подобным переходам по жаре путешественники сумели пройти едва ли четверть расстояния, отделяющего их от обозначенного на карте кривоватой красной звездочкой перехода.

– Привал, – скомандовал ротмистр, озирая в бинокль окрестности. – Верстой больше, верстой меньше…

Никто с ним не спорил.

– А что это за знак? – Чебриков указал «миропроходцу» на непонятный столб на соседнем холме.