Америка off…, стр. 64

– Это предательство, сэр!

– Да, но не самоубийство. Даже потеря всех военных баз по всему миру ничего не стоит по сравнению с угрозой гибели ни в чем не повинного населения в Штатах…

– Сэр! Я вынужден буду изложить Конгрессу свое особое мнение.

– Излагайте. Все равно я собираюсь подать в отставку. Можете меня судить или даже пристрелить на месте, но приказа о ядерном ударе по территории Китая я не отдам.

– Вы ответите перед Нацией, сэр! – вскинул подбородок генерал, четко, как на плацу повернулся «кругом» и вышел, не прощаясь.

– Отвечу… – эхом откликнулся ему вслед Президент, подумал немного и поднял телефонную трубку:

– Реджи? Еще не спите? Срочно соберите спичрейтеров. Я намерен обратиться к Нации с радиообращением…

– А как вы, все же, считаете? – доставал Бэрринстона неутомимый Форстер, ежеминутно приникая к дырке в брезенте, которую проковырял вопреки всем запретам последнего, своим ножом. – Куда нас перебросят?

Роджер не отвечал, привалившись спиной к пружинящему тенту и прикрыв глаза: не рассказывать же недалекому парню о своих смутных предчувствиях и подозрениях, которым за годы службы привык доверять больше, чем официальной информации, что очень дозировано выдавало подчиненным начальство. Беспокойство не покидало его все последние месяцы, превратившись в некое подобие застарелой экземы, то забывающейся на время, то снова заставлявшей вспомнить о себе. Однако, сегодня оно было особенно острым, напоминая уже не чесотку, а зубную боль…

– Хорошо бы домой! – мечтательно продолжал чернокожий солдат, снова усевшись на место. – Как раз к Рождеству успели бы…

– Да и в Европу неплохо бы, – подхватил Лайонелл, время от времени бесцельно отсоединяя магазин от своей винтовки и со щелчком снова примыкая его на место, – там сейчас классно: снежок, ёлки кругом, девчонки симпатичные…

– Все бы тебе, Фрэнки, о девках думать! – перебил мечтателя Миллер, только что сожравший в одиночку двухфунтовую банку тушеной говядины и теперь сосредоточенно ковырявший в зубах здоровенной щепкой. – А мне вот, хоть Европа, хоть Африка, лишь бы пожрать чего-нибудь пристойного… До смерти надоел этот кошачий корм! – Он размахнулся и вышвырнул пустую банку наружу.

– Не скажи… те, сэр, – вовремя вспомнил солдат о свежих капральских нашивках вчерашнего «ровни», – девки-то, они получше всякой там жрачки будут…

– Прекратите, – бросил Бэрринстон, не открывая глаз. – Оба. Лайонел – оставьте в покое оружие, вы его выведете из строя. Миллер – я же запрещал вам трогать неприкосновенный запас.

– Да чего его беречь?.. – смущенно буркнул капрал, задвигая ботинком под скамью вскрытый ящик с консервами. – Через полчаса на базе будем, а там этого добра…

– Вы не поняли приказа?

– Есть, сэр!

Несколько километров проехали молча, потом Лайонелл снова стал канючить:

– В Италии девки особенно податливые… Ну и все при них, разумеется. И сверху, и снизу… Немного чумазенькие, но это уже на любителя. Линкольну вон, только таких и подавай… Бывало идешь по улице, а они так глазками и стреляют, так и стреляют. Подцепишь, бывало…

– Триппер! – под общий хохот перебил рассказчика Миллер, со всего размаху припечатав его огромной пятерней по острой коленке. – А потом ноги смозолишь до самой задницы по врачам бегая!..

Солдаты оживленно включились в обсуждение животрепещущей темы, причем, некоторые по степени скабрезности брали такие высоты, что сержант непроизвольно заслушался.

– Да прекратите вы, жеребцы!.. – обиженно пытался вставить слово Лайонелл и только добился более-менее приемлемой тишины, как наблюдатель в лице Форстера, не отлипавшего от своего «иллюминатора», завопил:

– Тихо вы! Приехали вроде бы…

Грузовик въехал во двор базы и остановился.

Солдаты, было, принялись выскакивать наружу в надежде размять ноги, но только тут заметили вооруженных людей в песочно-коричневом камуфляже британского экспедиционного корпуса, оцепивших двор по периметру.

– В чем дело, сэр! – обернулся Миллер к Бэрринстону. – Это засада?

Сержант не успел ответить. Над территорией раздался резкий свист и громовой жестяной голос объявил с сильным британским акцентом:

– Господа! Прошу оставить все оружие в грузовике и выходить на плац безоружными…

– В чем дело? – крикнул Роджер высовываясь. – Великобритания объявила войну Штатам?

– Согласно резолюции Организации Объединенных Наций от пятнадцатого декабря, Соединенные Штаты Америки признаны агрессивным государством, – торжественно объявил невидимый диктор, видимо, зачитывая вслух какой-то текст, – попирающим все нормы международного права, а их руководители – военными преступниками, подлежащими суду международного трибунала. Военнослужащие сухопутных сил, авиации и ВМФ США, пребывающие на территории, контролируемой другими государствами должны быть в обязательном порядке разоружены и интернированы вплоть до дальнейших распоряжений. В случае сопротивления, разрешается применять оружие без предупреждения… Я не советовал бы вам сопротивляться, господа, – добавил говоривший от себя другим, извиняющимся тоном. – Сила не на вашей стороне…

– Вот тебе, Форстер, и Рождество… – пробормотал сержант, повертел в руках автомат и аккуратно положил его на дощатый пол…

Сигнал тревоги поднял личный состав базы на ноги в третьем часу ночи.

Раздирая рот в зевоте, тычась спросонья друг в друга и застегиваясь на ходу, пилоты и техники кое-как построились на плацу, стараясь занять места в задних рядах, чтобы еще немного подремать стоя по старой армейской привычке. Никто не сомневался, что это – очередная учебная тревога, которые объявляли в последнее время частенько.

Однако, то, что командующий базой Нусруллимов прибыл в полном обмундировании местных вооруженных сил, выглядевшем более, чем непривычно для офицеров из России и СНГ, которых здесь было подавляющее большинство, не могло не насторожить. Натянули чужую форму и его заместители, включая полковника Степанцова, причем, последний – с явным отвращением.

– Господа, – торжественно начал полковник (хотя, чем черт не шутит, может быть и фельдмаршал туземной армии или вообще какой-нибудь «курбаши» – кто их разберет эти местные знаки различия!), когда шевеление в рядах прекратилось, обводя взглядом разом построжавших офицеров. – Конечно, мне бы хотелось оттянуть этот миг, насколько это возможно, но…

Он сделал паузу и в мертвой тишине плаца было слышно, как гудят, колотясь о стекло фонарей, заливающих все ярким, прямо-таки хирургическим светом, толстые мотыльки.

– Через несколько часов вам предстоит выполнить то, ради чего вы собрались здесь со всех частей света и упорно тренировались прошедшие месяцы. Мне не хочется сейчас говорить о такой презренной материи, как деньги, но с этой минуты все суммы, положенные вам по контрактам, увеличиваются вдвое.

По рядам пронесся сдержанный вздох.

– Однако, и от вас, в свою очередь потребуется максимальное напряжение сил и настоящая самоотверженность. После построения командирам эскадрилий будут выданы полетные задания в пакетах, которые предстоит вскрыть после дополнительного сигнала. Сейчас я не буду говорить о целях, но замечу, что вы все внесете свой вклад в историю.

С этой минуты устанавливается режим боевого ожидания. Все должны быть готовы занять место за штурвалом своего самолета в любую минуту. Вас ждут великие подвиги, мои соколы!

«Ну что же, – думал Григорий, стоя в очереди за пакетами, раздаваемыми смуглым подручным полковника Нусруллимова, – в конце концов именно для этого я и перся в такую даль и потел на тренажерах. Это мое предназначение…»

Начинался новый день…

29

Здесь, вопреки всему, царила жизнь. Не в человеческом понимании, конечно, но жизнь.

По коридору, ведущему куда-то вдаль, прокатывались медленные волны голубоватого свечения, по действию своему напоминающие морские: они заметно повышали сопротивление среды, представлявшей собой, как любезно сообщил лемуриец, идущий плечом к плечу с Сергеем, участки «антивремени» или времени с отрицательным знаком. Краем глаза Извеков видел, как, попадая в голубоватый вал, спутник чудовищно изменялся, превращаясь, то во что-то бесформенное, отвратительно живое, то в сосредоточие геометрически правильных фигур, вроде охапки стеклянных осколков, то расплывался полупрозрачным облаком…