Князь грязи, стр. 60
Если бы я ее не нашла или если бы я не узнала ее… Не сидела бы сейчас запертая среди метел и лопат, не ожидала бы с тоской решения своей участи!
Заранее ясно, какая участь меня ждет…
Но Оля ни в чем не виновата! Она — всего лишь ребенок, несчастный маленький ребенок, всю ответственность за ее поступки несут взрослые. И в том числе я! Могла бы, дура, догадаться, что не просто так она возжелала отправиться на прогулку! И не просто так завела меня именно в этот заброшенный дворик, к полуразрушенному дому! Хотя — откуда мне было знать? Я не ждала от нее зла!
Вот и нарвалась…
Интересно, Юзеф уже заметил наше исчезновение?
Сколько прошло времени? От Лилии Михайловны мы вышли где-то в половине первого…
Я посмотрела на левую руку — там, где я носила часы конечно же, часов не было! И двух колец — обручального и сапфировой бабочки, подаренной Андреем на новый 1996 год тоже нет! И серег… И сумочки… Хорошо, хоть одежду не сняли! И даже, по-видимому, не расстегивали. Значит, моя женская честь еще при мне.
…Я вспомнила о кольце и о праздновании Нового Года, и подумала, что, наверное, уже больше ни одного Нового Года мне не удастся встретить! А я ведь закупила подарки всем: для мамы с папой — двуспальный набор роскошного постельного белья из плотного гладкого льна с вышивкой «ришелье», Венику — духи «Ангел» от Тьерри Миглера, во флаконе, оформленном в виде серебристо-голубой звезды ( я надеялась, что у него нет еще таких духов, они предназначены для женщина, но — восхитительны и очень подходят Венику — аромат горького шоколада и сладкого миндаля! ), Ольге — новое розовое платье с оборочками и пышной нижней юбкой. Я только для Юзефа ничего не купила… Не могла придумать, что ему подарить. И до сих пор придумать не могу. Хотя теперь — поздно уже что-то придумывать, для меня все кончено, я обречена, хорошо бы только добрый Санта Клаус указал им тайничок в шкафу, в котором я хранила свои подарки, чтобы мои старания и беготня по магазинам не пропали зря! И пусть они догадаются отдать набор постельного белья моим родителям… Мама всегда мечтала иметь такие вот роскошные простыни… То есть, мама конечно мечтала о шелковых, но продавец в ужасно дорогом магазине, в котором я покупала эти ужасно дорогие простыни, в ущерб магазину и себе посоветовал мне все-таки взять льняные, потому что на шелке в России холодно спать…
Я сидела на полу и ревела от жалости к себе.
Я не верила, что мне удастся спастись…
Не верила, что Юзеф ворвется сюда с автоматом наперевес и вырвет меня из грязных лап похитителей! Я очень люблю его и уважаю, но… Это не его стиль! Он действовал бы какими-нибудь другими способами. Не знаю — какими… Остается только надеяться, что эти способы окажутся столь же действенны, как вторжение в подземелье с автоматом, огнеметом и отрядом ОМОН!
Надеяться…
Как говорила одна моя институтская подруга, «надежда умирает последней, а предпоследним умирает надеющийся»! Не слишком оптимистично, зато — верно! Особенно — теперь…
Когда смерть стоит передо мной… Надеюсь, что это будет не очень больно! То, как они станут меня убивать… Надеюсь!
Опять надеюсь! Надежда умирает последней… А предпоследним… Смерть стоит передо мною…
"Смерть стоит передо мной сегодня подобно выздоровлению, подобно выходу после болезни.
Смерть стоит передо мной сегодня подобно аромату мирры, подобно сидению под навесом в ветренный день.
Смерть стоит передо мной сегодня подобно аромату лотоса, подобно сидению на берегу опьянения.
Смерть стоит передо мной сегодня подобно удалению бури, подобно возвращению человека из похода к своему дому.
Смерть стоит передо мной сегодня подобно тому, как желает человек увидеть свой дом после того, как он провел многие годы в заключении…"
Четыре тысячи лет назад, один человек в Египте, узнав о своей скорой смерти от неизлечимой по тем временам болезни, написал эти слова. Имени человека не сохранилось… Зато сохранился папирус — «Беседа разочарованного со своим духом».
Девять лет назад, на первом курсе института, по предмету, называвшемуся «Выразительное чтение», считавшемуся совершенно необходимым для будущих учителей, нам задали выучить наизусть и прочесть ( разумеется, выразительно! ) какой-нибудь прозаический отрывок, монолог… Я выучила вот этот кусочек из «Беседы разочарованного со своим духом». Я всегда умела выпендриться! Получила оценку «отлично» и зачет «автоматом».
Если бы я знала тогда, что буду вспоминать и по памяти цитировать этот отрывок египетской рукописи, сидя на холодном полу, среди метел и лопат, в ожидании собственной смерти?! Нет, это по меньшей мере смешно! Цитировать философские размышления древнего египтянина — среди метел, лопат и мешков с песком и солью! Но я всегда умела выпендриться… Ведь даже любовь мою к пятидесятивосьмилетнему бывшему тестю моего покойного мужа иначе, чем выпендрежем, назвать нельзя!
Я ревела, сидя на полу возле запертой железной двери.
Мне было очень жалко себя…
И я не верила, не хотела верить в то, что я — умру!
Глава 10
НАСТЯ
Я настолько углубилась в свои переживания, что умудрилась каким-то образом заснуть.
Я даже не услышала, как отпирали дверь…
Проснулась только от того, что почувствовала, как некто трясет меня за плечо, вцепившись жесткой медвежьей лапой.
Я взглянула на него сквозь ресницы… Господи, рожа нечто среднее между гориллой и кабаном! Ну, что ж, на ваши медвежьи лапы и страшные морды у нас тоже кое-что найдется… Кошачьи когти и ловкость!
Р-р-раз!
Я полоснула ногтями по гнусной физиономии!
Похоже, он не ожидал. Взвыл, схватился за лицо, отшатнулся…
Я вскочила и бросилась к двери. Думала, убегу…
Куда там!
Он был, конечно же, не один.
С ним было еще трое дюжих парней.
Они меня разом скрутили…
Горилла с располосованной физиономией рычал и рвался отомстить мне. Его не подпустили.
— Стой! Не смей! Совсем охуел? Ее к Сабнэку вести велено! Он тебе таких пиздюлей навешает, если ты сейчас ее хоть пальцем тронешь! Потом… Слышь, утихни! Потом… Потом все будет!
Ненормативная лексика в их устах звучала ТАК, что я резко потеряла желание сопротивляться. Потому что поняла бесполезно! Такие громилы… Да еще с такой легкостью употребляют все эти страшные слова… Свернут мне шею, как куренку! С них станется.
…Но что со мной сделает этот самый гнусный Сабнэк?!
Боже! Юзеф, спаси меня немедленно, а то я тебя разлюблю!
Меня тащили — едва ли не волоком, потому что я спотыкалась, скользила на мерзкой слизи, разлитой под ногами, а они отчего-то очень спешили — тащили какими-то темными жуткими коридорами, где приходилось в три погибели сгибаться, потому что над головой пролегали трубы, из этих труб капало что-то вонючее, а я все гадала, какая же из этих труб — тот самый коллектор?! Ни одна, вроде, не имела пяти метров в диаметре…
Меня привели в пещеру.
Темная, слабо освещаемая трещащими и коптящими факелами, а уж запах!!! Казалось, здесь, именно здесь находился эпицентр вони, которую я обоняла еще в коридорах. Вонь! Жуткая, мерзкая, тошнотворная вонь! Вонь исходила из ямы в центре пещеры. Вокруг ямы все было перемазано густой темной слизью, вздрагивавшей, как желе, когда в нее наступали ноги человека.
Человек ходил по краю ямы кругами. Рослый мужчина в драном женском пальто, надетом, похоже, прямо на голое тело.
Грива волос, борода, как у какого-нибудь пустынника на иконе. Он ходил кругами, низко склонив голову, и бормотал что-то себе под нос.
В стороне стояла Ольга. Она не сводила глаз с этого страшного человека. Лишь на миг равнодушно скользнула взглядом по мне… И снова обожающе вперилась в него!
— Вот, Сабнэк! Мы привели, — робко сказал один из моих «спутников».
Тот, кого они называли Сабнэком, приостановил свое странствие по кругу и посмотрел на меня. Он смотрел долго, пристально, а потом, выбросив вдруг вперед указующий перст, взвыл: