Мы – силы, стр. 123

От созерцания подбитого вертолета его оторвали только радостные крики чуть ли не ему в ухо и чьи-то жесткие, даже болезненные объятия. Потом он увидел перед собой счастливое, но со слезами лицо Алины, что попеременно оборачивалась то на пламя, то на него, Дениса, и только тогда он пришел в себя. Командир взвода охранения разжал объятия и опустил мальчика на землю. Теперь уже Алина обняла его и сказала, чтобы все слышали:

– Наверное, Антон просто знал, что тебя надо с нами отправить.

Начальник сопровождения сказал, тоже радуясь:

– Да, пацан, если бы не ты, этот… бы нас с двух залпов тут бы и похоронил.

Денис механически поставил автомат на предохранитель и, закинув его на плечо, хлопая часто ресницами, словно собирался заплакать, посмотрел в мокрое лицо Алины.

– Нам надо ехать… – тихо сказал он. – Нам надо очень быстро ехать.

И путь, длиною в жизнь, мы проходили за мгновенье.

Часть десятая

1

На удивление яркое и солнечное утро встретило всех, кто выжил в вечерней и ночной мясорубке. Антону и другим дали выспаться до одиннадцати утра. Их не трогали, не будили, старались рядом не ходить. И они спали. Двенадцать человек, что ранеными и изувеченными вытащили из-под завалов окончательно обрушенных домов.

У Антона была перебита рука, и арматурой ему прошило ногу, повредив артерию. Он должен был умереть от потери крови, но его вытащили, перетянули ногу, плотно перебинтовали руку, вкололи обезболивающее и после отправили на койку, где он окончательно провалился в беспамятство. Остальным тоже оказали скорую помощь. И их под охраной так же оставили в палатке дожидаться своей участи.

Но все хорошее заканчивается, и в одиннадцать часов их разбудили толчками и окриками. Антон еле разлепил опухшие глаза, но о том, чтобы подняться, не могло быть и речи. Ему помогли двое боевиков. Они вынесли его из палатки и усадили на осколок бетонной плиты. Скоро палатка опустела, и все измученные ополченцы сидели на строительном мусоре, наслаждаясь странно ярким солнцем. Было холодно. Но свет, льющийся с неба, как-то странно компенсировал сырость и промозглость земли. Думая о том, что Алина уже должна быть далеко, Антон с усмешкой вспоминал молчание Ханина и его признание, что он не придет на помощь. Нет, Антон не злился. Это было правильно. Он никогда не понимал тех, кто ради горстки народа рисковал дивизиями. Морально оправдано, да… но логикой нет. Антон, как и многие в то время, стал рассуждать, уже только опираясь на рациональность. И, следуя этой логике, он понял, что их не оставят в живых. Их наскоро зашпаклевали и дали выспаться, только чтобы устроить показательную казнь. Хотели бы оставить в живых, дали бы настоящих хирургов, что их зашили бы по-человечески. А так… просто, чтобы концы не отдали раньше времени. Антон единственное о чем жалел, что не сможет стоять, когда его будут расстреливать. Перетянутая нога не гнулась и вообще не чувствовалась. Опираясь на нее, он даже боли-то не чувствовал. Но и стоять не мог. Сразу валился обратно на осколок бетонного блока.

Разговаривать им не давали. При попытке обратиться к мальчику, что с перевязанной головой сидел недалеко от него, Антон получил увесистый удар в затылок рукой. Клацнула челюсть, и он только улыбнулся этому идиотизму. Судя по остальным, только он и сосед с перевязанной головой, странно аутично уставившийся в одну точку, серьезно были ранены. Остальные кто с пулевым навылет, кто с ушибами, кто просто легкоконтуженные. Многие сидели, закрыв глаза и подставив лица солнцу. Это походило за странную молчаливую молитву каких-то сектантов. Они словно смотрели на солнце своими закрытыми глазами. Антон не мог позволить себе такой роскоши, как последние мгновения провести зажмурившись. Он оглядывался, рассматривая руины, всматривался в лица боевиков, изучал палатки, разбитые посреди развалин. Он заметил серо-белого голубя, что разгуливал по мусору и что-то выискивал среди него. Еще он заметил вдалеке разбитой артиллерией улицы, как коптящий экскаватор копает ров…

Вдруг все вокруг изменилось. Боевики напряглись, выпрямляясь. Раненые открыли глаза. Голубь вспорхнул и улетел. Шум экскаватора показался громче.

Не торопясь, к ним приближались три человека, среди которых Антон узнал неуловимого Кондрата. При виде этой уголовной рожи Антон не смог сдержать усмешки. Да и Кондрат был чересчур рад увиденному Рухлову.

– Это вот Рухлов. Кореш Ханина, – сказал он своим двоим спутникам весело. Те внимательно посмотрели на Антона, но ничего не сказали. Оглядев других раненых, Кондрат заявил: – Это шушера. Никого из них не знаю.

Один из молодых ребят, что рядом с Кондратом казались даже моложе, чем были на самом деле, сказал жестко:

– Хорошо. Иди. Мы сами тут разберемся.

Кондрат, не споря, ушел, и, когда он скрылся, эти двое перед Антоном представились:

– Ринат. Я командую этой толпой.

– Роман. Я командир отдельной роты снайперов.

Попросив охрану отойти на десяток шагов, Роман обратился к Антону:

– Я бывший ученик Ханина. Его курсант. Мне надо его найти. Мы обыскали весь город, но не нашли его. Ни среди живых, ни среди мертвых. Если мы его найдем, ему гарантирована жизнь. Гарантирована не нами, а Улемом. Нашим хм… командующим. Помогите нам его найти.

– Ага, – усмехнулся Антон. – И если я вам помогу, то вы, конечно, отпустите и нас заодно.

Роман скривился как от зубной боли и сказал:

– Нет. Я не буду вам врать. Вы вполне достойны знать, что с вами будет…

– В том рву закопаете? – перебил Антон, кивая на делающий свое дело экскаватор.

– Нет. Это для других. Далеко до окраины, чтобы в ваших рвах хоронить… – сказал Роман, оглянувшись. – Вас… здесь кто выжил… вывезут за город и расстреляют.

– Ну да? – смеясь, сказал Антон. – Зачем же столько возни-то? Не проще тут и в ров?

Казалось, что тот, кто назвался Романом, еле терпит, чтобы не сказать что-то, чего говорить не имел права. Он набрал в грудь воздуха и сказал терпеливо:

– Можете считать нас кем угодно. Но мы уважаем силу и волю. И вы доказали, что обладаете и тем и другим. И наше решение отдать вам по смерти салют одобрил даже Улем. Помогите нам найти Ханина, чтобы его нечаянно при зачистке не застрелили.

– А его вы аж к самому этому… вашему Улему отвезете? И там расстреляете?

Вмешался Ринат:

– Роман, ты тратишь время. Причем мое. Все понятно с ними.

Роман кивнул и отошел на шаг от Антона:

– Прощайте, Рухлов. Я много о вас слышал хорошего. Вы были достойным и противником, и человеком.

Антона прорвало:

– Прощай, Рома. Я тоже о тебе слышал. Правда, те, кто о тебе слышали из твоей роты, зеленели и их тошнило. Они так и продолжают считать тебя уродом.

Роман вздохнул и только сказал:

– Зря…

Они ушли, а Антон, подняв глаза к небу, сказал, тихо улыбаясь:

– Конечно, зря. Но должен же был я тебе хоть что-то сказать. – Ему казалось, что этот Рома еще слышит его: – В этой жизни все зря. И слова, и дела. Наверное.

Скоро по чуть расчищенной дороге к ним подкатил грузовик с тентом, и им, можно сказать, аккуратно помогли забраться внутрь. Следом поднялись автоматчики. Грузовик тронулся и неторопливо пополз прочь из города.

Через довольно долгое время они выбрались из разбитого города и, отъехав по дороге с километр, остановились. Один из автоматчиков достал свою флягу и, открутив крышку, протянул ее Антону. Рухлов приложился к ней и, сделав большой глоток, передал ее своему раненному в руку соседу. Только спустя мгновение он понял, что это был коньяк. Сам удивляясь себе, он попросил сигарету у охранника. Ему дали. Ему и трем другим, кто попросил. Поднесли огня. И все это происходило в полной тишине. Грузовик стоял. Через откинутый полог виднелись залитые водой поля, сверкающие на солнце. Было холодно, но это никому не мешало ни думать, ни вспоминать.