Pasternak, стр. 45

Дело теперь не представлялось Льнову особо сложным. Священника и его помощника он не опасался. Пришлось, конечно, отказаться от штуцера. Эти двое были нужны Льнову живыми хотя бы на какое-то время. Попавшие же под картечь умирали сразу. Поэтому Льнов взял швейцарский «Зауэр» с лазерным прицелом, гарантирующим ювелирную стрельбу. И, скорее по привычке, мощную секиру.

Необычно встревоженный предстоящей операцией Любченев уговаривал прихватить пистолет-пулемет «Хеклер-Кох», который любил за форму, напоминающую рубанок. Сам Любченев вооружился любимой рогаткой, из которой бил без промаха, но только вместо камней или увесистых гаек он использовал кругляши собственного изготовления, детонирующие от удара с целью. Льнов уже имел возможность убедиться в их действии, когда в брызги была разнесена подвальная крыса.

План был прост. Если перед зданием по-прежнему стояли бы «Жигули» — значит, враги находились внутри, тогда Льнов предпочел бы дождаться ночи и напасть неожиданно. Если бы машины не оказалось, засаду следовало устроить внутри дома и ждать прихода хозяев.

«Жигулей» не было.

Леха отогнал машину и вернулся на склад. Они предположили, что, не увидев «Жигулей», наемник решит, что они уехали, и попытается исследовать помещение. В лабиринтах второго подземного уровня они собирались встретить его. Нечаев видел, как на вершине котловины показался на миг и снова исчез черный «Вранглер». Через десять минут к зданию сбегали два человека.

Оставив Любченева наблюдать через узкое окошко за подходом к зданию, Льнов обследовал верхний этаж. Видимо, раньше там располагались конторские помещения. Разрушенные комнаты были давно разорены и пусты. На двери одной висел массивный замок. Льнов вышиб хрупкую дверь одним ударом.

Там находилась мастерская с верстаком, на котором был оборудован портативный токарный станок и колесо точильного станка. Рядом лежала заготовка в форме стилета. Весь пол был усыпан каменной трухой. Валялась упаковка, на дне которой находился расколовшийся пополам прямоугольный брикет. Коснувшись упаковочной бумаги, жесткой, как задубевший пергамент, Льнов достал два обломка. Это были окаменевшие части книги Пастернака «Доктор Живаго».

Он уже понимал, что священника нужно ожидать здесь. Но стоило изучить и нижние этажи. Льнов спустился в первый подвальный уровень.

Как и предполагалось, свет не работал. Льнов включил прицел на пистолете, и тонкий красный луч пронзил черное пространство. Потом в руке его зажегся фонарик.

Под землей здание неожиданно расширилось большими пространствами, коридоры разбегались в разные стороны. Льнов отметил, что потолки довольно низкие — работать топором можно только по горизонтали. Стены были из бетона, и, в случае чего, следовало опасаться рикошетов.

Льнов бесшумно двигался, осматривая каждое помещение. Он догадывался, что где-то поблизости находится источник окаменевшего «Пастернака». Вообще, книги валялись здесь повсюду — странно, что кому-то пришла мысль устраивать склад в таком неприспособленном помещении — от сырости они превратились в полужидкое месиво, похожее на коровьи лепешки, и скользили под ногами. Но в этой атмосфере гнили только простые книги.

Льнов обшарил первый подземный этаж, по лестнице спустился на второй. Через несколько минут он обнаружил эту импровизированную штольню. Упаковки стояли у стен, жестяными клочьями висела оберточная бумага. Льнов коснулся лазерным огоньком одной из книг, выстелил. Свистнула пуля, вышибая из упаковки каменную крошку. Добыча «Пастернака» происходила именно здесь.

За спиной раздался шорох. Льнов присел, запоздало разворачиваясь. Палец уже нажимал на спусковой крючок.

Цыбашев и Нечаев слышали, как наверху вышибли дверь в мастерскую. Потом шаги раздались на лестнице, затихли, пока пришедший изучал первый уровень.

Вскоре он появился и на втором подземном этаже, где они устроили засаду. Пространство пронзилось концентрированным красным лучом лазера и рассеянным жемчужным светом фонаря. Человек остановился перед стопками книг. Чуть вытянул руку с пистолетом. Свистнула пуля, разбивая помеченную красной точкой книгу.

В тот же миг тяжелая пряжка Лехиного ремня хлестнула незваного гостя по затылку, а через секунду кулак припечатал его в висок. Человек рухнул.

Часть III. Pasternak

1

Сотрясение гасит чувства. Льнов не сопротивляясь ощущает, как его пеленают бесконечным числом веревочных оборотов. Медленно возвращается зрение. Льнов видит склонившееся лицо священника. Покачивается тусклое серебро массивного креста.

Его приподнимают за плечи, прислоняют к стене. Священник, направив луч оброненного Льновым фонаря, о чем-то спрашивает. Оглушенный Льнов не слышит вопроса, но понимает его содержание по мимике: «Зачем ты здесь?»

Льнов чувствует только выдох собственных слов, их артикуляционную тень, но не звук голоса: «Чтобы узнать о Пастернаке…»

Льнов видит Любченева. Тот стоит на лестнице с натянутой тетивой рогатки и что-то беззвучно кричит. Потом тетива дергается, и в книгах вспыхивает яркий сноп огня. Напарник священника вскрикивает и прижимает руку к щеке. Льнов читает в его яростной мимике ругательство: «ебаный в рот».

Любченев, показав предупреждающим выстрелом мощь своего оружия, за секунду меняет заряд.

Слух возвращается ко Льнову.

— Развяжите его! — оглушительно верещит Любченев, ловя фигуру священника в развилке своей рогатки. Нечаев в нерешительности помахивает кистенем.

— Успокойся, — говорит Любченеву священник. — Я не причиню вреда твоему другу.

Священник перерезает складным ножом веревку, которой связан Льнов, потом спокойно возвращает ему пистолет.

Под прицелом недоверчивого Любченева Нечаев помогает Льнову подняться из подвала наверх. Цыбашев идет последним.

В мастерской имеются спирт и вата, припасенные для очистки станочных деталей. В переносной аптечке Нечаев находит бинт и пластырь, которым он сразу подклеивает свою раненую щеку. При помощи того же пластыря священник латает вымоченной в спирте ватой кровоточащую рану на затылке Льнова.

Затем, присев у верстака, Льнов, насколько позволяет дурман в голове, внимательно слушает священника. Если боль особенно мешает пониманию, он остужает ее, прикладывая к голове холодную сталь топора.

Наступает черед исповеди Льнова. Неутешительные прозрения дарит священнику этот рассказ. С каждым словом проступает страшная истина.

«Он уже здесь», — шепчет священник.

Масса демона колебалась между одной своей частью, распыленной по книгам и душам, и второй, что обреталась в бездне. Имя мертвого поэта как троянский конь укрывало зло. Через оболочку Pasternak демоническая туша в достаточной мере овладела миром человеков, чтобы перетянуть свой остаток из бездны в материальность.

Угрюмый от рокового прозрения, молчит и Льнов.

Не осознают опасности только беспечные как дети Любченев и Нечаев. Любченев доволен тем, что все закончилось хорошо и Льнов не очень пострадал, а враги оказались если не друзьями, то союзниками. Поэтому он с мальчишеским увлечением рассказывает новому знакомому, Лехе Нечаеву, о взрывном составе в пулях. Леха с интересом слушает и не сердится за поврежденную рикошетом щеку, а, наоборот, показывает кости своих мистически огромных кулаков, еще большие чем кругляши к рогатке.

Священник встает из-за верстака, за ним тянется кровавый след. Нечаев, оставив разговор, кидается к другу. Выпущенная Льновым еще в подвале вторая пуля засела у Цыбашева в ноге, но тот, не обращая внимания на боль и кровь, неотрывно с нарастающей тревогой смотрит в окно, потом говорит Льнову: «Не ты нас выследил, а Он. Не мы заманили тебя сюда, а Он заманил нас и окружил…»