Античный город, стр. 51

Кстати, и римляне, если верить им самим, тоже никогда не захватывали Грецию. Сохранились золотые греческие статеры с головой Фламинина (ок. 226—174 до н. э.), римского проконсула, одержавшего победу над Филиппом V в сражении при Киносцефалах в 197 г. до н. э., что дало победоносному Риму власть над всей Грецией. Особый интерес представляет надпись, сделанная (не иначе, как в знак особой благодарности победителям) на латыни: «Чеканено в управление освободителя Греции». Эта надпись как бы удостоверяла сделанное римским глашатаем на открытии Истмийских игр объявление о том, что Рим возвращает «независимость, свободу от налогов и самостоятельность» всем греческим городам, бывшим до этого под властью македонского царя. Так что и здесь речь шла только о возвращении свободы.

Мы ещё будем говорить об идеологическом обеспечении побед, о «римском мифе», здесь же, чтобы лучше ощутить тональность, в какой Рим воспринимал отношение «освобождённых» к самому себе, уместно привести цитату из «Истории Рима от основания города» Тита Ливия (59 до н. э. – 17 н. э.). Рассказывая об этом объявлении, римский историк пишет: «И вот все расселись в ожидании зрелища. На середину арены, откуда принято торжественной песнью подавать знак к открытию игр, выступил глашатай, по обычаю сопровождаемый трубачом. Звуком трубы призвав к тишине, он провозгласил следующее: «Римский сенат и командующий Тит Квинкций, по одолении царя царя Филиппа и македонян, объявляют свободными, освобождёнными от податей и живущими по своим законам всех коринфян, фокидцев, локридцев, остров Эвбею, магнесийцев, фессалийцев, перребов и фтиотийских ахейцев». Он перечислил все народы, прежде подвластные царю Филиппу. Когда отзвучала речь глашатая, всех охватил такой восторг, какого человек вообще не в силах вынести. Каждый едва мог поверить, что он не ослышался – все переглядывались, дивясь, будто на сонный морок, и переспрашивали соседей, поскольку каждый не верил своим ушам как раз в том, что относилось прямо к нему. Вновь позвали глашатая, ибо каждый желал не только слышать, но и видеть вестника своей свободы. Он ещё раз провозгласил то же самое. Когда в этой радостной вести уже невозможно стало сомневаться, поднялся крик и рукоплескания, повторявшиеся множество раз, чтобы всем стало ясно, что народу свобода дороже всех благ на свете! Состязания после этого были недолгими и прошли кое-как, ибо никто не следил за ними ни душою, ни взором – настолько одна радость возобладала над всеми прочими удовольствиями». [146]

Кстати, у Плутарха этот эпизод звучит ещё пафосней: реакция тех, кто в тот знаменательный день собрался на ристалище, способна посрамить сегодняшних футбольных «фанатов», ибо от радостного крика разорвался самый воздух и пролетавшая над ними стая ворон, уже не поддерживаемая им, обнаружив под собой пустоту, упала на землю. [147]

Правда, следует отдать должное – с Грецией Рим обошёлся поначалу сравнительно корректно. Что же касается рабов, которые в большом изобилии появлялись на невольничьих рынках после других «освобождений», то они сами виноваты в своей судьбе. (А как же ещё поступать с врагами свободы?). Кстати, когда, спустя полвека, Коринф вступил в конфликт с Римом ему пришлось (причём в том же 146 году до н. э.) разделить участь Карфагена, то есть быть практически стёртым с лица земли.

§ 2. Рабство как условие свободы

Правда, кроме свободы государства, есть ещё и личный аспект свободы. Но ничто личное в рабовладельческом полисе не имеет права на самостоятельное существование; все частное в нём полностью подчинено общественному или, в идеологии самого общества, – своему отечеству.

Кстати, это тоже элемент натурфилософской аксиоматики греков, согласно которой весь мир существует как строго упорядоченное иерархически организованное целое, в котором все нижестоящее обусловлено тяготеющими к вершине причинами, всецело подчинено им. Представление об идеалах свободы – не является исключением в общем ряду, оно также производно от тех высших ценностей, которые крепят государственность. Словом, свобода – это в первую очередь свобода своего полиса, и только во вторую – характеристика личного статуса самого человека, отдельно взятого его гражданина. Наверное, и по этой причине личная свобода в тех её формах, в каких она подразумевается современным сознанием, была почти неведома эллину.

Перикл в речи над могилами воинов, которые первыми пали в Пелопоннесской войне, говорил, что в Афинах каждый может жить, как хочет, [148] но с точки зрения современного нам человека это было совсем не так. Античный полис – и только он (мы уже говорили об этом) – распоряжался рабами. Но его власть не ограничивалась только ими – он имел право практически полностью распоряжаться каждым отдельным своим гражданином. Город строго ка­рал плохое ведение хозяйства, расточение унаследо­ванного военного надела, нарушение супружеской верности, дурное воспитание сына, плохое обращение с родителями, безбожие, гордыню, да и вообще любое поведение, которое могло пред­ставлять опасность для военного и гражданского порядка и вызвать угрожающий всему государству гнев покровительствующих ему богов. Словом, ничто из личной жизни не было частным делом, но являло собой некий общественный институт.

Точно так же классический античный полис полностью распоряжался имуществом своих граждан. Здесь уже говорилось о том, в условиях классического рабовладения любая собственность была государственной, частная же рассматривалась как некоторое отклонение от неё и развивалась только как подчинённая ей, поэтому право отдельного индивида ограничивалось лишь простым владением (possessio). Это влекло за собой многое, так например, при неуплате долга полис собственной властью отдавал в залог кредитору имущество должника (а то и вообще продавал в рабство заграницу его самого). Под неусыпным государственным контролем находилось каждое достаточно значительное состояние, и демократический режим никогда не стеснялся накладывать на него свою руку. Множество самых различных литургий (общественных обязанностей) обременяло гражданина: снаряжение военных судов, назначение и содержание их команд­ного состава, устройство больших празднеств и представлений, принудительные займы в случае необходимо­сти. Наконец, гражданин был обязан участвовать в экклесии, суде присяжных, и так далее, и так далее – и никто не был вправе уклониться.

Здесь уместно напомнить: ещё Платон, говоря об идеальном государстве, утверждал, что оно должно обеспечивать безусловное подчинение себе гражданина. Это достигается господством государственной собственности на движимое и недвижимое имущество; всеобщим единомыслием и утверждением коллективизма; регламентированием законами и обычаями не только общественной, но и частной жизни; наконец, признанием единой и обязательной для всех религии. Ну и, конечно же, государство обязано время от времени очищать себя от всех неугодных лиц с помощью смертной казни и изгнаний. Правда, Платон брал за образец Спарту, но его критерии идеального государственного устройства в той или иной степени были свойственны всем.

Так что правильно было бы сказать, что каждый гражданин состоял на постоянной службе у своего города, если вообще не стоял пожизненно на каком-то несменяемом посту. Но прежде всего – и главным образом – он был солдатом, а значит, был обязан участвовать во всех военных походах, предпринимаемых его городом. Впрочем, даже в мирное время он был не вправе забывать о своём воинском долге, и поэтому в эпоху расцвета полиса большую часть своего досуга гражданин проводит в гимнасии. Гимнасий, по словам Павсания, древнегреческого писателя 2 в., который оставил нам «Описание Эллады» – своего рода путеводитель по наиболее достопримечательным памятникам архитектуры и искусства Греции, был в каждом городе, его просто не могло не быть, он входил в некий обязательный минимум (источник воды, рынок, театр…), которым тот должен был располагать.