Президентский марафон, стр. 3
Я опять нажимаю кнопку дежурного. Прошу к 9.30 вызвать Путина.
Раскрыл красную папку с указами. 1. В соответствии с частью 2 статьи 92 Конституции Российской Федерации прекращаю с 12 часов 00 минут 31 декабря 1999 г. исполнение полномочий Президента Российской Федерации. 2. В соответствии с частью 3 статьи 92 Конституции Российской Федерации полномочия Президента Российской Федерации временно исполняет Председатель Правительства Российской Федерации с 12 часов 00 минут 31 декабря 1999 г. 3. Настоящий Указ вступает в силу с момента его подписания.
Ну слава Богу! И с большим чувством и удовольствием, с особым скрипом водя пером, подписываю указ.
Ровно в 9.30 в кабинет входит Путин. Мы здороваемся. Я прошу пригласить в кабинет руководителя протокола Владимира Шевченко, пресс-секретаря Дмитрия Якушкина, кремлёвского оператора Георгия Муравьёва, фотографа Александра Сенцова.
Внимательно смотрю на всех, потом вслух зачитываю указ. Шевченко первый не выдерживает. «Борис Николаевич, — почти стонет он, — давайте пока не будем указ выпускать. Подождём недельку. У нас с вами поездка в Вифлеем».
Я смотрю на Путина. Он сдержан. Чуть смущённо улыбается. Я жму ему руку: «Поздравляю».
Мои сотрудники в шоке. Анатолий Кузнецов, Валерий Семенченко, Алексей Громов, Андрей Вавра, секретари приёмной, всех сейчас не перечислю. Помню только их удивлённые глаза. И немой вопрос: зачем? Я понимал, что все это для них будет неожиданностью, но не предполагал, что до такой степени.
Так. Теперь запись телеобращения.
Вхожу в знакомые новогодние декорации представительского кабинета. Та же телевизионная группа. Но вид у них отнюдь не праздничный. Они уже знают, что я ухожу в отставку. Полчаса назад, в соответствии с нашим планом, Волошин принёс им текст моего телевизионного обращения. Оно уже набрано на телесуфлере.
Я решительно направляюсь к столу, сажусь. Звучит команда режиссёра Калерии Кисловой: «Мотор. Начали!» Я вдруг чувствую, что у меня сел голос. Слава Богу, не забыли поставить стакан воды. Делаю глоток и произношу уже спокойно: "Дорогие россияне! Дорогие мои… "
Я почти не волновался. Почти… Правда, один раз соринка в глаз попала. И я смахнул её рукой.
Когда произнёс последнюю фразу, услышал, как в зале тикают часы. А потом кто-то захлопал, потом ещё кто-то и ещё. Я поднял глаза и увидел, как вся телегруппа, стоя, приветствует меня. Я не знал, куда деваться. Женщины не скрывали слез, и я их подбадривал как мог. Попросил принести шампанское, женщинам подарил цветы. Мы чокнулись, подняли бокалы за Новый год, за этот день.
Я попробовал внутренне оценить, как я чувствую себя, какое у меня настроение. И с некоторым удивлением понял, что настроение хорошее. Очень хорошее, бодрое.
Оператор вытащил кассету из телекамеры. Я взял её в руки. Маленькая чёрная коробочка. Вот! Самый главный документ! Пожалуй, важнее любых указов и писем в Думу. Здесь я объявляю людям о своём решении. С момента выхода в эфир моего телеобращения заканчивается мой президентский срок и начинается отсчёт времени исполнения обязанностей Владимиром Путиным.
Ищу глазами Юмашева. Киваю ему. Он берет в руки кассету и уходит. Около 6-го подъезда Кремля стоит бронированная машина, у выезда из Боровицких ворот — машина сопровождения ГАИ. Именно так, с охраной, кассета должна быть доставлена в Останкино, на телецентр. И там Юмашев должен лично проследить, чтобы ровно в 12 часов дня телеобращение вышло в эфир.
Что у меня дальше в плане? Встреча с патриархом Алексием. Я вернулся в кабинет. Медленно вошёл патриарх. Я сообщил ему о своём решении. Он посмотрел на меня внимательно. Долго держал паузу. «Мужское решение», — сказал патриарх совсем не церковные слова. Потом искренне благословил. Какое-то время мы поговорили втроём — патриарх, Путин и я. Заметил, и это было приятно, что у Владимира Владимировича сложились с его святейшеством добрые, человеческие отношения. Путину нужна будет помощь этого мудрого человека…
Патриарх пожелал нам удачи и попрощался.
Следующий этап — передача ядерного чемоданчика. Поскольку для публики это действие самое интересное, по просьбе Дмитрия Якушкина мы засняли с помощью нашего телеоператора этот исторический акт на плёнку. Хотя процедура на самом деле достаточно скучная.
Ещё один атрибут президентской власти с этого момента ложится на плечи Владимира Путина. А я освобождаюсь от него. Отныне за ядерную кнопку отвечаю не я. Может быть, теперь с бессонницей будет легче справляться?..
11.30. Встреча с силовыми министрами. Торжественный прощальный обед. Стол накрыли в президентских апартаментах на третьем этаже.
Это наше прощание. Моё прощание с надёжными товарищами, их прощание с верховным главнокомандующим. Слова, что были сказаны друг другу в те минуты, буду помнить всегда.
Вдруг где-то без десяти двенадцать Тане срочно позвонила Наина. «Таня, — сказала она, — я тут подумала, нельзя сегодня объявлять об отставке. Зачем людей беспокоить, зачем им волноваться, переживать?.. Представляешь, надо Новый год праздновать, а президент ушёл. Что, не мог пару дней подождать? Новый год закончится, и можно будет уходить. Подумайте, поговори с папой ещё».
Таня железным голосом в ответ: «Мама, это невозможно, не волнуйся, все будет хорошо, смотри телевизор».
Кстати, с телевизором получилось недоразумение. В зале, где мы собрались с силовыми министрами, за пять минут до эфира выяснилось, что телевизора поблизости нигде нет. Стали срочно искать. Ближайший телевизор оказался в Танином кабинете. Притащили. Еле успели его включить, буквально за полминуты до начала выступления.
Смотреть телевизор было трудно. Хотелось закрыть глаза, опустить голову. Но смотрел прямо.
Министры, генералы — все смотрели молча. У некоторых были на глазах слезы. И это у самых суровых мужчин в стране.
Выпили шампанского.
Люстры, хрусталь, окна — все светилось ровным новогодним светом. И я вдруг первый раз за этот день по-настоящему почувствовал Новый год. Ну и подарочек же всем я сегодня сделал!
Откуда-то появился огромный букет цветов.
Около часа дня я поднялся, попрощался со всеми и пошёл к выходу. Было легко, светло на душе. И только необыч но громко стучало сердце, напряжение этих дней давало себя знать. В коридоре около лифта остановился. Чуть не забыл! Достал из кармана президентскую ручку. Именно ту, которой подписал самый последний свой указ. И подарил её Путину.
Все. Теперь все. Все, что хотел сегодня сделать, — сделал.
Спустился к подъезду. Подъехала моя машина. Снег. Какой мягкий чистый снег в Кремле!
Хочется что-то важное сказать на прощание Владимиру Путину. Какой же тяжкий труд ему предстоит впереди. И как хочется ему хоть чем-то помочь.
«Берегите… Берегите Россию», — говорю я ему. Путин посмотрел на меня, кивнул. Машина медленно сделала круг. Закрыл глаза. Все-таки я устал. Очень устал.
По дороге на дачу в машине раздался звонок. Адъютант сказал: «С вами хочет переговорить Клинтон». Я попросил президента США связаться со мной позже, в 17 часов. Теперь можно позволить себе это. Теперь я пенсионер.
Меня встречали Наина и Лена, целовали, поздравляли. Позвонила внучка Катя: «Ну, деда! Ты просто герой!»
Таня не отходила от телефона. Звонков было море. Я ей сказал: «Посплю часа два. Не будите».
На Новый год, как всегда, был Дедом Морозом. Вынимал из мешка подарки. А мне подарили часы.
Потом мы вышли из дома.
Звезды. Сугробы. Деревья. Тёмная-тёмная ночь. Давно мы с моей семьёй не были так счастливы. Очень давно…
Утром тоже грусти не было.
ТАНЯ
В конце 1995-го у меня случился острый сердечный приступ. По сути дела, первый инфаркт.
Значения этому я не придал: отлежался, отдышался — и снова в бой. Наплевательское отношение к своему здоровью, вероятно, вообще было свойственно многим руководителям. Тучные от сидячего образа жизни, обрюзгшие от вредных привычек, с красными от вечного недосыпа глазами, с тяжёлым выражением лица — это был особый человеческий тип. Я, правда, себя считал исключением среди них, поскольку занимался спортом: плавал в ледяной воде, ходил на лыжах, играл в волейбол и теннис, обожал прогулки. Да и наследственность у меня хорошая: отец и дед оба прожили до глубокой старости, были как будто из морёного дуба сделаны. Вот и я на свой организм всегда рассчитывал — он справится! Как видно, ошибался. После 40-45 лет сердце человеческое, особенно у мужчин, часто даёт сбой, будь ты спортсмен или сибарит, будь ты монах или грешник.