Тайна стонущей пещеры, стр. 15

— Подожди, Иван Ефимович, пусть выскажет свою мысль до конца, — остановил майора полковник.

— Вот тут еще есть сообщение со всемирной Лейпцигской выставки, — совсем неуверенно продолжал лейтенант и развернул другую подшивку. — Сейчас, здесь: — он нашел пальцем нужную строчку. — «…Огромный интерес у посетителей выставки вызвали новые советские духи «Мир». По сообщениям многих буржуазных газет, советские духи во много раз превосходят по стойкости всемирно известные духи фирмы «Flower». Так, корреспондент газеты «Палф» пишет, что платок, надушенный советскими духами, сохраняет запах после трех стирок. По сообщению того же корреспондента, многие торговые компании, постоянные потребители продукции фирмы «Flower», намерены отказаться от ее услуг и заключить торговые соглашения с советскими представителями», — кончил читать Садыков.

Майор Силантьев медленно отошел от стола, молча сел в кресло, потер ладонями колени.

— По-моему, это неосновательное, если хотите, несколько наивное предположение, — сказал он после минутного молчания.

— А мне кажется, тут стоит подумать. В предположении Садыкова есть какое-то зерно, — ответил полковник Коркин. — Это, может быть, опять дело рук генерала Кейка. Как мы убедились по прошлой операции, наряду с серьезной шпионской работой, проводимой по государственной линии, он не брезгует любой авантюрой, не откажется и от частного, так сказать, заказа за хорошие деньги. Вполне логично предположить, что он подрядился выполнить заказ этой самой фирмы «Цветок». Психологию Кейка понять не трудно: получить хороший куш, а потерять — почти ничего. Двух-трех диверсантов, которых он сам же делает из подонков общества, да несколько килограммов взрывчатки. Игра стоит свеч, тем более, что местонахождение комбината ему известно из прессы.

— Для подобной диверсии едва ли была бы необходимость в радиостанции, возразил майор.

— Сыч может быть постоянным агентом Кейка, связником, или по выполнении диверсии должен стать им, — вставил лейтенант.

— Правильно, — поддержал его полковник. — Поэтому он и окопался вблизи комбината. Можно предположить, что после гибели самолета Сыч просит прислать других диверсантов и взрывчатых веществ.

— Но той взрывчатки, что была найдена с парашютом, едва бы хватило для того, чтобы уничтожить такой комбинат, — не сдавался Силантьев. — Ее необходимо было бы применить только в одном месте; ну, в крайнем случае, вывели бы из строя один цех, и только.

— На этот раз, Иван Ефимович, я с тобой совершенно не согласен, возразил полковник. — Как показал анализ, каждый брусочек этой взрывчатки по силе взрыва равен сотням килограммов динамита, но не в этом дело. А вот то, что этой взрывчатки было мало, — это как раз и заставило меня задуматься над версией лейтенанта. Где у вас карта Крыма?

Лейтенант Садыков быстро вынул из ящика стола сложенную в гармошку карту и развернул ее на столе.

— Надо предполагать самое худшее, что только может придумать враг, продолжал полковник Коркин. — Замысел Кейка может быть гораздо шире, и тридцати-сорока килограммов взрывчатки в этом случае вполне достаточно для того, чтобы уничтожить много больше, чем один эфиромасличный комбинат, Смотрите сюда, — указал полковник на горную местность на карте. — Комбинат выстроен в этом городе, — конец карандаша уперся в черную точку на берегу моря. — А теперь взгляните выше. В пяти-шести километрах от города в горах расположено большое озеро. В нем миллионы кубометров воды. Как видите, глубокое узкое ущелье от плотины озера, мимо села Заветное, выходит прямо на город, — провел полковник карандашом по карте. — Чтобы подорвать плотину, загораживающую ущелье, взрывчатки нужно совсем немного.

Полковник бросил карандаш на стол и резко выпрямился:

— Случись такое… Это — гибель комбината, гибель порта, гибель многих тысяч советских людей! Вот тебе, Иван Ефимович, и парфюмерия!

КУДА ДЕВАЛСЯ ГЕОЛОГ?

Отряд поднялся рано. Было тихо и прохладно. Над озером стлался туман. На отяжелевшей траве блестели капельки росы. Дым от костра столбом тянулся вверх. Это предвещало хорошую погоду на день.

Поеживаясь от утренней свежести, ребята спешно умывались и торопились к веселому костру, где уже закипала в ведре вода для какао.

Галя Пурыгина чистила колбасу, Ваня Горелов открывал перочинным ножом банки со сгущенным молоком.

Вера Алексеевна, растирая лицо вафельным полотенцем, остановилась возле шалаша, взглянула на грушу, на которой висел вчера мешок Матвеева, и задумчиво проговорила:

— Как будто бы и не приходил, а мешка нет… Странный человек. Исчез и даже не предупредил. Тебе не говорил Иван Иванович вчера, куда он пойдет? — спросила она Сбитнева, копавшегося в своем рюкзаке.

— Нет, не говорил. Он вчера был какой-то чудной, — Сбитнев поднялся. Всю дорогу на гору очень торопился, молчал и злился. А через пять минут, когда вернулся с горы, — опять стал веселый и спокойный.

— С какой горы? Вы на осыпи были?

— Никакой осыпи я не видел. Иван Иванович отдал мне молоток, а сам даже не посмотрел на камни. Наверх взошел и быстро вернулся. Потом сразу заторопился обратно. Мы только у памятника Ване Пронину немного задержались. Тут он опять почему-то разозлился. Потом сказал: «Почтим память героя!» Вот и все. Ну, а когда спустились вниз, он остановился вон в тех кустах и сказал, что подойдет через минуту. Больше я его не видел.

— Да, действительно странно, — проговорила учительница. Ее серые глаза насторожились, в уголках рта появились резкие складочки.

Наскоро позавтракав, отряд двинулся вверх по склону горы. Идти было тяжело. Ноги, натруженные за прошедший день, побаливали.

Подъем был крут. Часто делали привалы. Несмотря на то, что застоявшийся воздух на теневой стороне горы был холодный, у ребят на лбу выступила испарина.

Так, с частыми остановками, шли минут сорок. Наконец, лес поредел, и, пробравшись через кустарник, отряд вышел на плоскогорье, щедро освещенное утренним солнцем.

Ребята в изнеможении опустились на каменистую почву, поросшую сочной травой.

Перед их глазами открылась живописная картина. Лесистые горы чем дальше, тем становились прозрачнее. Издали панорама гор и плоскогорья казалась пушистым зеленым ковром, собранным в мягкие складки. Передний краем гигантский ковер опускался в море.

Лес слабо парил. Погода была ясной. Одно облако кольцом обвивало далекую гору, отчего казалось, что вершина горы повисла в воздухе.

В ущелье, откуда поднялся отряд, еще плыла седоватая дымка. Озера отсюда не было видно.

А на противоположной стороне ущелья, у самого края плоскогорья, на каменном постаменте возвышался, сверкая на солнце золотом звезды, памятник Ване Пронину.

Отдав салют обелиску, отряд двинулся по направлению к морю.

Шли больше часа. Нагорье было слегка всхолмленным. Кое-где зеленели небольшие заросли леса и кустарников. На холмах почти не было растительности, зато ложбины между холмами заросли густой и сочной травой.

Вера Алексеевна, как и прежде, рассказывала ребятам о том, что их окружало, но Сбитнев заметил, что она совсем не улыбалась. Исчез ее прежний задор, и по лицу то и дело пробегала тень скрытой тревоги.

Только однажды Вера Алексеевна засмеялась.

Ребята давно заметили впереди пасущуюся отару овец. Подойдя ближе, все удивились: овцы были каменные, из серого, с синеватым оттенком известняка. Даже вблизи эти камни поразительно напоминали лежащих и стоящих в разных позах животных. Тузик, бегавший между застывшими каменными овцами, усиливал это впечатление.

Всюду в камнях виднелись глубокие овальные отверстия. Некоторые камни были продырявлены насквозь и просвечивали.

— Что это, их шашель, что ли, побил? — с веселым недоумением спросила Оля Пахомова.

Вот тут-то Вера Алексеевна и засмеялась, но как-то не от души, и учительским тоном спросила: