Как все начиналось, стр. 83

– Он отдал тебе свой Пантакли?

– Что? Ты про этот кругляшок?

– Да, это очень сильный амулет, он даётся с рождения и хранится всю жизнь.

У меня отвисла челюсть.

– Так, – прорычала я, – немедленно давай свой зуб, и я верну безделушку Фатиа!

Дракон с силой сжал челюсти.

– Солько серес мой тлуп.

Промычал он, не открывая пасти. Я усмехнулась:

– Ну, если ты настаиваешь.

Видимо моя ухмылка его испугала, потому что он живенько открыл пасть. Зубов было много, все длинные, острые и росли в два ряда. Я схватилась пальцами за клык.

– Эй, – просопел дракон, – поальсе не можесь, не хосу хоить щейбатым!

– Тебе это не грозит!

Секунда, сейчас магия начнёт струиться от пальцев, к десне. Стоп! Я застыла. А хочу ли я это прекращать? А кто сказал, что мне не нравится чувствовать Властителя Долины Фатии? Да, ни каждой ведьме такой шанс выпадает!

Я вытащила руку из пасти дракона.

– Все?

– Живи, не нужны мне твои зубы.

– Что? – удивился дракон.

– Живи, я сказала, – рявкнула я, повернулась и побрела к городу.

– Аська, ты сумасшедшая, ты знаешь? – рыкнул мне в спину Али.

– Теперь знаю!

Возвращалась я в ещё более дурном настроении. Несколько раз поворачивала назад к дракону, но потом, передумав, шла дальше.

«Нет, я точно чокнутая! Да, об этом можно даже не спорить!»

В городе меня ждала ещё более «радостная» новость: в Фатию с визитом приехала очередная делегация. И первая, кого я увидела, это была моя давняя знакомая Прасковья!

Все, если до того момента я полагала, что Данийя – это «клуб для избранных», то теперь знала точно – это просто проходной двор!

Глава 13

Я спасу тебя, Арвиль!

Ваня целыми днями валялся в гамаке или же с задумчивым видом поэта, измученного кризисом творчества, бродил по саду. За ним по пятам трусил Тризорка, грустно уставившись в землю и размышляя о своей собачьей жизни. Ваня бледнел и чахнул; в Совет его обратно не взяли, а мысль путешествовать по стране и творить добро его, отчего-то, не вдохновляла.

…Само слово «ДОБРО» казалось Петушкову ненастоящим. Он не верил в него, ему никто не делал хорошего и ДОБРОГО. Всю свою сознательную жизнь он заботился и думал только о себе родном, а «ДОБРО» подразумевало большую чистую душу и готовность отдать последний медяк даже на спасение полосатых хохлаток в лесах на крайней границе. Душа у Вани была большая, но не слишком, а последние медяки он, как правило, пропивал или же прятал в голенище сапога на чёрный день, а потом всё равно пропивал в «Весёлом поросёнке». Иногда он думал, чтобы случилось с ним, не встреть он кудрявую пигалицу Асю Вехрову с её сундуком секретов. Сначала он её ненавидел искренне и безоглядно, всей своей большой, но не слишком, душой, а потом вдруг понял: она такая же НЕВЕЗУЧАЯ, как и он; и ненависть испарилась, и кудрявая пигалица вдруг стала другом, наверное, единственным настоящим другом…

– Пе-туш-ков! Пе-туш-ков! – голосила я на весь сад, пытаясь рассмотреть за густыми кустами малины его длинную худую фигуру. – Петушков!

– Чего тебе, Вехрова? – Ваня, оказывается, возлежал в гамаке, накрывшись покрывалом и, скорее всего, оплакивал свою загубленную жизнь.

– Ваня, – я перелезла через колючие кусты, расцарапала щеку и оставила на ветках клок волос, – она приехала! – пропыхтела я.

– Аська, испарись, и без тебя тошно! – он тяжело вздохнул и посмотрел на меня полными надежды глазами, – может, в запой уйти?

– Ты рехнулся? – я плюхнулась в гамак, придавив его ноги. – ОНА приехала!

– Кто? – устало спросил Ваня, понимая, что я не всё равно не отстану.

– Прасковья, в её доме прятали Анука!

Я нервно оттолкнулась ногой о землю, гамак, скрипя верёвками, закачался.

Петушков явно не понимал моей истерики, вытянул губы трубочкой и продолжал рассматривать между толстых веток яблонь лоскуты голубого неба.

– Она здесь не случайно, – продолжала я, – её вызвал тот, кто организовал похищение!

– Вехрова, что ты от меня хочешь? – не выдержал Петушков, пытаясь незаметно освободить ноги из-под меня.

– Ты будешь следить за ней! – торжественно объявила я свой план.

– Следить? А почему я, почему вся грязная работа достаётся мне? На дерево лезу я, на тележке еду я! – возмутился Петушков, открыто отодвигая меня ногой в сужающийся край гамака, я по инерции завалилась на приятеля всем телом, ударив острым локтем его худой живот. Ваня громко застонал.

– Зато я в Ненэлии на стену стадиона первая забиралась! – прервала я его стенания. – Петушков, я бы проследила за ней, но не престало одной девице за другой по кустам и огородам лазить!

– А мне престало? – возмутился Ваня.

– Да! – рявкнула я. – Вставай уже, а то она уедет из Фатии раньше, чем мы что-нибудь выясним!

От злости Ваня ткнул ногой мне в спину, я ласточкой соскочила с гамака. Верёвки жалобно затрещали, и через секунду Петушков лежал на земле, опутанный гамачной сетью.

– И за что ты на мою голову? – пробормотал он, безрезультатно пытаясь подняться.

Как ни странно, игра в шпионов Ване понравилась. К своей миссии он подошёл со всем возможным энтузиазмом: нашёл помятый свиток, заколдовал обгрызенное сверху перо, чтобы у него не заканчивались чернила, снял с огородного пугала драную рубаху, натянул её на себя и сам стал похож на это пугало.

– Ну, как? – довольный собой улыбнулся Ваня.

Я промолчала, не желая обидеть его.

– Я выделяюсь из толпы? Меня увидят?

– Нет, Ваня, не выделяешься, – кивнула я, соображая как скоро Прасковья разглядит следящего за ней в сём невообразимом наряде Петушкова.

Ваня ушёл, а я снова открыла книгу «Приключения».

"…-Давай мне свой зуб! Я верну этому прохвосту его побрякушку!

Дракон громко захлопнул пасть и уставился на меня жёлтыми глазами:

—Только через мой труп! – не разжимая челюстей, промычал он…"

«Как странно, – вдруг подумала я, – отчего повествование мне кажется поразительно знакомым?»

Ваня вернулся только вечером усталый и голодный. С довольной улыбкой ударил по столу смятым свитком и уселся на стул, закинув ногу на ногу. Я покосилась на бумажку, исписанную кривым почерком.

– Узнал что-нибудь? – на листе вместо букв значились точки, тире и размашистые загогулины. – Это что такое? – удивилась я.

– Это шифр! – Ваня улыбнулся ещё шире, схватил свиток, откашлялся и… замолчал.

– Ваня, что ты там зашифровал? – сладким голосом, готовым сорваться на визг, поинтересовалась я.

– Э-э-э, – приятель нахмурился и поскрёб затылок, – да так ничего важного.

– Как понять – ничего важного? Ты из меня дуру делаешь? – я стала медленно подниматься, опираясь на стол, неотрывно глядя на краснеющего Петушкова. – Ты забыл, что зашифровал!

– Отчего же, – проблеял он, тыча пальцем в бумажку, – я все помню.

Я ласково кивнула, предлагая ему излагать.

– Я ничего не помню, – сдался Петушков, сгорбившись на стуле, – только основную идею. Вот три точечки…

– Тебе только вражеским шпионом работать! – буркнула я и открыла дверь в коридор, предлагая ему выметаться из моей спальни.

– Аська, – заныл Петушков, уже стоя в дверях, – я не специально!

– Ваня, – я похлопала его по плечу, – я тебе верю, честно. Такой канделябр может случиться только с нами.

Стоило мне захлопнуть дверь за Ваняткой, как тот ворвался обратно, едва не сбив меня с ног:

– Вспомнил! Я все вспомнил! – заорал он, размахивая смятым свитком. – Вот смотри: 12.00 обедала 20 минут.

– Тише ты! – цыкнула я, выглянув в тёмный коридор и убедившись, что мы одни, захлопнула дверь.

– Смотри! – веселился Петушков. – 15.00 снова обедала теперь в Доме Властителей.

– Фатиа принимал стерву в своих хоромах? – присвистнула я. – Вань, а в твоей ахинеи есть что-нибудь стоящее?

– Не понял? – Ваня враз растерял всю свою весёлость. – Какая ахинея? Я, между прочим, целый день по кустам носился ради этой ахинеи!