Пастырь Вселенной, стр. 85

Глаза Леи вдруг брызнули слезами, текущими теперь и по смешно сжавшимся, как у плачущей девочки, щекам, и по нежным, таким близким, таким привычным, но таким новым сейчас губам, которые уже словно растворялись в вечности, на пороге которой сейчас прощались молодые люди, и Володя не поцеловал их, а лишь нежно коснулся пальцем.

— Володенька… — сдавленным шепотом сказала Лея. — Ты прости меня, пожалуйста, что я так… с тобой обошлась.

— О чем речь, — улыбнулся Володя, трогая пальцами щеку Леи. — Вот только хорошо бы нам надолго не расставаться, чтобы если уж судьба нам с тобой умереть, то поскорее и вместе.

— Давай просить Бога, — сказала вдруг Лея, — чтоб всегда вместе.

Володя с любовью смотрел в глаза Леи и чувствовал, и как много ему нужно еще сказать своей милой. Ему казалось, что они только-только встретились, что у них все еще только начинается. Но Владимир с болью в сердце понимал, что эти чудесные мгновения — сон, сказка, чудо… И что если они и будут где-нибудь вместе, то лишь в лучшем мире, куда — теперь он верил в это особенно остро — их заберет Господь.

В этот момент — Владимир хотел уже поцеловать Лею в губы на прощание, но не успел — на него навалились со спины несколько могучего телосложения анданорцев в белом, и потому Владимир, ощущавший себя ребенком в их мощных умелых руках, сумел лишь крикнуть жене:

— Я люблю тебя, милая!

— Арта ан алорэ, жди меня! — выдохнула в ответ Лея, и Владимир осознал, что его уже унесли со сцены в потайной коридор и теперь на весу, как котенка, волокли куда-то вниз, ярус за ярусом.

— Господи, сделай так, чтобы Лею не скормили теперь стинграм, Господи, помоги ей, — твердил Владимир шепотом, и слова молитвы помогали ему не думать о том, что ждет их обоих. — Господи, сделай так, чтобы хоть сегодня она осталась жить…

Император сидел на троне и думал. Что ему было делать с девчонкой? Конечно, проще и, должно быть, правильнее всего было бы скормить ее стинграм. Собственно, именно такой исход для Леи и входил в первоначальные планы Императора. Однако… Однако, если партизан мог хоть как-то повлиять на ход болезни, если он действительно имел противоядие или хотя бы нить к его обретению, то что вернее всего могло бы заставить его пойти на сотрудничество с Анданором? Император знал, как сложно подбирать ключи к сердцам дикарей. Боль, увы, не всегда оказывалась универсальным средством. В данном же случае Император уже имел ключ, самый бесхитростный, древнее боли, — это была самочка, ради которой пойманный дикарь уже практически пошел на предательство своей планеты.

Император был знатоком и ценителем охоты, особенно на гронов — исполинских лягушек, чье мясо весьма вкусно и обладает тонким наркотическим действием. Когда разъяренный грон, преследуя охотника, падает в ловчую яму, его никогда не убивают, не выяснив, какого он пола. Ибо если поймалась самка — то это триумф охотника. Тогда в пленницу выстреливают заряд, содержащий половой гормон, за считанные минуты приводящий добычу в состояние возбуждения. Обыкновенно самки гронов весьма целомудренны и лишь раз в году подпускают к себе самцов. Под воздействием же препарата приманка со свойственной гронам тяжелой грацией вальяжно располагается на дне ловчей ямы, словно на мягкой перине, и принимается протяжными, полными сладострастия даже на человеческий вкус криками призывать к себе кавалеров. И если на расстоянии дня пути обитает в своей пещере хотя бы один грон, его мощнее магнита притянет этот волнующий голос и выведет через снежные равнины и ледяные торосы прямиком к ловчей яме… А ведь гроны далеко не глупы и могли бы, кажется, сообразить, что если самка зовет их зимой, то дело может окончиться только разделочным столом на кухне. Что делать — любовь делает самцов глупыми. И не только у гронов.

Конечно, со стороны Императора было не совсем честно вовсе лишать вожделенного зрелища граждан Анданора. Но остаться без ключа перед запертой дверью сердца земного партизана, когда каждый день промедления оборачивается неминуемой гибелью сотен тех же граждан, владыка Империи себе позволить не мог. Пусть это и не приведет к росту его популярности — он не Ктор, чтобы ставить любовь подданных к собственной персоне выше жизней тех же подданных. Разумеется, в арсенале Императора был и гипноз, и неклеточное сканирование мозга, однако владыка Анданора мог перечислить и десяток иных методик, способных помочь бойцу Сопротивления, так сказать, бесследно уйти из жизни. И капсула яда, а то и бомба, имплантированная в мозг и активизирующаяся от определенной последовательности мыслей, пусть стихотворения, была даже не самым изощренным способом уйти от ответа в спасительное небытие. Нет, загонять партизана в угол было нельзя. Во всяком случае, не теперь.

Император принял решение.

— Остановить казнь, — приказал он Ктору. — Лея нужна мне живой.

Ктор еле слышно прошипел указание распорядителю торжества, на сей раз без малейшего промедления и с нескрываемой радостью в подлых своих глазенках. А Император и не сомневался, что завтра же и без того нездоровую Империю зазнобит пересудами о лживости и нерешительности Императора, отменившего им же самим назначенную и такую долгожданную и красивую казнь. И капища богов Анданора с верными Ктору жрецами, как всегда, будут эпицентрами слухов и кривотолков. Император с тоской подумал, что воздух слишком уж наэлектризован, чтобы избежать сокрушительной снежной бури. Но только бы не сейчас, о боги, только бы не сейчас…

Глава 35

ЗЕЛЕНОЕ ПЯТНО ГНЕВА

Володя сразу понял, пред кем его бросили, лицом в мраморный пол, накачанные штурмовики. Этот человек привык считать себя богом, поддерживаемый в этом всем населением планеты. Да и видел его Володя в одной из передач стереовидения — не его даже, а то ли статую его, то ли бюст, не упомнить уже. Одно Володя знал наверняка — это сам Император Великой Империи Анданор. И Владимир так или иначе удостоился аудиенции у действительно могущественного владыки. У того, по чьей воле была захвачена Земля. У того, кто хоксировал Силлур. Император смотрелся не просто величественно — ощущалось, что для него не требовалось усилий быть таковым. Ничего из себя не строя и не изображая, он действительно был Императором.

Повелитель Анданора негромко сказал гвардейцам нечто на незнакомом Владимиру языке — а это был специальный, внутренний язык, язык императорской гвардии. Он был глубоко засекречен, и его не знал никто, кроме Императора и самих гвардейцев. Трижды за почти бесконечно долгую историю Анданора он разглашался или выведывался противником — и после казни виновного его всякий раз полностью составляли заново, с нуля. После слов Императора Володю вновь подняли и, как был, прислонили к светло-серой стене тронного зала, оказавшейся очень странной консистенции. Стена была даже не как студень, но как кисель или жидкая манная каша, и казалось странным, как это она вообще стоит вертикально и не стекает к императорскому трону. Штурмовики вдавили руки и ноги Владимира в податливую массу и отпрянули на мгновение. И вот за эту долю секунды — а Владимир был почти уверен, что сейчас просто шмякнется всем телом на пол, столь зыбким было странное вещество, — стена внезапно затвердела до каменной плотности, и Володя ощутил на собственном опыте, каково это — быть заживо вмурованным в полностью затвердевший цемент. С невольной тревогой Владимир отметил, что в ловушке оказались и руки по локоть, и ноги выше колена, наискосок; и спина, и задняя часть головы до самых ушей также были внутри стены — увяз каждый волосок. А вот все беззащитные места — грудь, лицо, живот, то, что ниже живота, — теперь было доступно для любых пыток и издевательств. Что и говорить — сама конструкция стены, простая, как и все гениальное, явственно указывала на то, сколь серьезно и со знанием дела работают на Анданоре с заключенными. Повелитель знаком велел гвардейцам удалиться, что те и проделали, пятясь с благоговением на лице.