Пастырь Вселенной, стр. 34

«А мне-то, — забеспокоился он, подбегая к темному и вовсе не освещенному контуру школы, в которой учился когда-то в незапамятную эпоху и куда сейчас и бежал привычным с детства, впечатанным в подсознание маршрутом, — придется теперь исповедаться, наверное, в убийстве анданорца». Владимир ощущал, что словно бы кровь, которой брызгало тело, бессильно ворочаясь, елозя по асфальту, втекла в него самого, осквернив его куда как много хуже, чем если бы он наелся мяса в Страстную пятницу. Владимир остро захотел пойти в храм и исповедаться в убийстве — сейчас же он стоял у черных по серому контуров школы и неузнаваемо выросших за последние годы деревьев и, ни секунды не медля, несмотря на столь отвлеченные мысли, стремительно и сильно взмахнул рукой с зажатой в ней воющей металлической башкой бешеного гризли и запульнул ее на самую крышу трехэтажного здания школы. Теперь голова медведя выла сверху, это было намного тише, но отчего-то еще более зловеще. Словно из компании, состоявшей из Володи, мертвой головы и воющего медведя, ушел воющий медведь, и голова стала от этого сразу как-то еще более мертвой. Да и действительно, смекнул Владимир, она начинала остывать, потому и казалась с каждой минутой все более неживой.

И Володя помчался мимо подслеповато потушенных окон и пока еще спящих подобием смерти очертаний деревьев обратно к автобусной остановке, стремительно, ощущая себя Персеем, сжимающим в руке голову горгоны Медузы. Сравнение это, пришедшее в собственную Володину голову, было тем более верным, что Владимиру очень не хотелось больше заглядывать в лицо убитого им анданорца. Это было отчего-то патологично — смотреть в лицо отрезанной тобой головы, будто ты — маньяк. Владимир выскочил, волоча остывающий трофей, на залитую оранжевым светом тихую-тихую теперь магистраль, пересек ее в обратном направлении тропой трамвайных пассажиров и присоединился — к другой своей компании, ждавшей его на остановке. Тут было гораздо веселее — здесь была его кувалда, а также пленный анданорец; когда Владимир забежал в нишу остановки, тот, судя по всему, был без сознания, но, растолкав его, Владимир добился-таки скорбного стона из-под такой же маски яростно вылупившегося гризли, какую он только что закинул на крышу родной школы. Только голова в этой маске была хотя и сотрясенной, но живой, и кровь, необходимая для питания заключенного в ней мозга, пока что циркулировала по предназначенным для этого жилам, а не заливала асфальт. Снег же, наметенный под крышу остановки, был красным от вот такой как раз, вытекшей мимо, крови. И мертвое тело, без головы уже, валялось рядом.

Володя грубо оттащил как живого связанного пленника, так и пленника мертвого, несвязанного — не убежит — в дальний угол стеклянной ниши остановки, под рекламу кошачьей еды. «Да уж, — цинично шевельнулась в уголке сознания та же гадкая незнакомая мысль, — котик бы с удовольствием обгрыз анданорскую голову и шейку бы обглодал», — и, наспех сгребя ногами и плакатом с призывной стюардессой туда же, в кучу, кровавый снег, Владимир, встав над грудой тел — одно мертвое, внизу, другое пока что живое — сверху, любовно придвинул к себе кувалду и закупорился изнутри плакатом. Не прошло и минуты, как Володя услышал стремительно нараставший, такой знакомый уже стрекот анданорских бэтээров. Владимир через почти непроглядно узкую щель сбоку увидел, что их не менее пяти. Они ехали именно по этой самой улице, которую две с половиной минуты назад Володя пробегал с окровавленной головой, а еще на пять с небольшим минут раньше — с той же головой, но закупоренной в воющем шлеме.

Раньше Владимир думал, что вот так, до секунд, все можно успеть, только если ты персонаж фильма, или лет 10 учился в разведшколе, или если ты разбойник в третьем поколении. АН нет. Помощь ли Божья, удача ли, случай ли, судьба, звезды, инстинкт — нечто из этого или все это вместе сделали так, что Владимир отработал роль столь совершенно, сколь это вообще было возможно. Владимир даже не знал, что броневики появились так поздно — почти через девять минут — только потому, что сперва прочесывали по спирали более широкий спектр, чтобы поймать бойца Сопротивления, если он хотел бы сбежать куда подальше. Теперь же, осмотрев естественные укрытия, включая злосчастную остановку, удостоенную, разумеется, лишь беглого взгляда — она была откровенно пуста, как коробка фокусника, — двухместные маневренные бэтээры дождались пехоту, полностью блокировавшую цепью квартал, в центре которого, на крыше школы, выл шлем убитого патрульного. И в том квартале штурмовики, возглавляемые носящими маску стингра, заглянут в каждую квартиру, в каждый закуток. Но патруль номер 217 и банда повстанцев — захватчикам и в голову не могло прийти, что это сделал один человек, да еще таким незамысловатым орудием, — пропали бесследно.

Владимир дождался, пока стих шум на улице — бэтээры укатили восвояси, штурмовики же углубились в квартал, — и перетащил мертвое тело, включая голову, на явочную квартиру, ключ от которой дал ему Юрий, живого же патрульного Володя решил пока забрать к себе для оказания первой помощи. И вовсе не потому, что ему вдруг сделалось жаль пленного захватчика, просто оттащи он раненого штурмовика по тому же адресу — и не будет никакой гарантии, что посыльные Сопротивления застанут его в живых. Судя по звукам, доносившимся из металлического шлема, того тошнило, как Володю после контузии, причем неоднократно и обильно. Так что, предоставленный самому себе, в герметичном шлеме, он скорее всего просто захлебнется, прежде чем его заберут для опытов. А Сопротивлению и, стало быть, Земле живые анданорцы много важнее мертвых, да и, что говорить, пять лет без голода больше, чем один. Поместив же его на явочную квартиру без шлема или оказав какую-либо нехитрую медпомощь, ну, там о кровотечение остановив, если надо будет, можно заставить его продержаться до прибытия людей Зубцова. Да и к автобусной остановки явочная квартира была заметно дальше, чем жилище Владимира, а Володе более чем не хотелось бы нарваться на другой патруль с раненым анданорским штурмовиком на плече. До своей квартиры Владимир добрался без каких-либо приключений.

Глава 14

ВОЕННОПЛЕННЫЙ

Анданорский штурмовик, добытый живым, был легче своего убитого и обезглавленного напарника, впрочем, тот, быть может, просто казался столь тяжелым оттого, что был мертвым. Володя где-то читал, что тела покойников всегда кажутся неподъемными. Так или иначе, но уже к трем часам ночи убитый штурмовик в компании собственной головы лежал посреди единственной комнаты по адресу, указанному полковником Зубцовым, живого же патрульного Володя разместил на полу своей спальни и, сняв куртку, без промедлений приступил к раскупориванию герметичных сочленений облачения пленника. Он надеялся даже доставить его к обезглавленному напарнику этой же ночью, так как не исключал возможности проведения обысков после исчезновения анданорцев. Володя обнаружил на шейных пластинах патрульного, который, судя по всему, не представлял опасности, так как был накрепко связан металлизированным тросом и к тому же не оправился от удара кувалдой, небольшое углубление с подобием семи кнопочек, предназначенных, как в наручных часах, для нажатия острым тонким предметом. Володя смекнул, что снятие шлема в обычных условиях проводится анданорцами путем набора специального кода на этом сочленении. Также Владимир изобрел сегодня свой собственный метод снятия головного убора — для этого надо было положить анданорского патрульного головой на что-нибудь жесткое, а затем треснуть его кувалдой по башке. Стыковочные пазы, будучи не в состоянии выдержать подобной перегрузки, обнажают шею захватчика, перерезав которую остается лишь вытряхнуть голову из покореженного шлема. Однако сейчас перед Володей стояла задача снять каску с патрульного, не прибегая к помощи своего боевого молота. С кнопками же Володя решил даже не экспериментировать — мало ли что может случиться, если он наберет неверный пароль. Что угодно — от взрыва, способного разнести полдома, до сигнала тревоги с новыми координатами в оккупационном штабе.