Затерянный мир (и), стр. 36

Я был так потрясён этой неожиданностью, что первое время вообще потерял способность соображать. Припоминаю только, как тяжёлый кошмар, свои метания по лесу вокруг опустевшего лагеря, отчаянные призывы, обращённые к товарищам. Но лесная чаща безмолвствовала. Меня сводили с ума страшные мысли. Что, если я больше не увижу их? Что, если я останусь один в этом ужасном месте и никогда не смогу вернуться в мир? Что, если судьба обречёт меня жить и умереть здесь? Мне хотелось рвать на себе волосы и биться головой о землю в припадке отчаяния. Только теперь я понял, какой опорой были для меня товарищи — и Челленджер с его безмятежной самоуверенностью, и властный, хладнокровный лорд Рокстон, никогда не теряющий чувства юмора. Без них я был, как слабый, беспомощный ребёнок, оставшийся один в темноте. Куда мне податься, что делать, с чего начать?

Некоторое время я сидел совершенно подавленный, потом мало-помалу пришёл в себя и стал раздумывать, какая же злая участь постигла моих спутников. Разгром, учинённый в лагере, свидетельствовал о том, что они подверглись нападению, очевидно, в ту самую минуту, когда я услышал выстрел. Но выстрел был только один, значит, всё кончилось мгновенно. Винтовки лежали тут же на земле, а в затворе одной из них, принадлежавшей лорду Джону, был стреляный патрон. Судя по брошенным у костра одеялам Челленджера и Саммерли, беда настигла их во время сна. Ящики с патронами и провизией валялись по всей поляне; тут же я увидел наши фотографические аппараты и коробки с пластинками. Всё это было цело, зато съестные припасы, вынутые из ящиков, исчезли, а их, помнится, было изрядное количество. Следовательно, нападение на лагерь произвели не люди, а звери, ибо в противном случае тут, вероятно, ничего бы не осталось.

Но если это действительно звери или какое-нибудь одно чудовище, то что же сталось с моими спутниками? Хищники, конечно, растерзали бы их, но где же останки? Правда, лужа крови достаточно красноречиво говорила о случившемся, а динозавр, который преследовал меня ночью, мог бы унести свою жертву с такой же лёгкостью, с какой кошка уносит мышь. В таком случае оставшиеся двое, вероятно, бросились за ним вдогонку. Но почему же они не взяли с собой винтовок? Мой усталый, измученный мозг отказывался разгадать эту загадку. Поиски в лесу тоже ничего не дали. Я заплутался и только благодаря счастливой случайности снова вышел к лагерю, потратив на это не меньше часа.

И тут в голову мне пришла одна мысль, в которой было кое-какое утешение. Всё-таки я не совсем один здесь. У подножия скал остался верный Самбо. Он услышит мой голос. Я подошёл к обрыву и заглянул вниз. Ну, конечно, вон он сидит на одеяле у костра! Но там есть кто-то ещё. Кто же это? Сердце у меня ёкнуло от радости. Может быть, один из моих товарищей как-то ухитрился спуститься вниз? Но стоило мне присмотреться повнимательнее, и надежда угасла. Кожа человека, сидевшего напротив Самбо, отливала красным в лучах восходящего солнца. Это был индеец. Я громко крикнул и замахал носовым платком. Самбо вскинул голову, махнул рукой мне в ответ и побежал к утёсу. Прошло несколько минут, и он уже стоял на его вершине, совсем близко от меня, и в горестном молчании слушал мой рассказ.

— Их унёс дьявол, мистер Мелоун, — сказал Самбо. — Вы пришли в страну дьявола, и он всех вас возьмёт к себе. Слушайте, что говорит Самбо, сэр: поскорей спускайтесь вниз, а то и вам будет беда.

— Как же я спущусь, Самбо?

— Рубите лианы с деревьев, мистер Мелоун. Бросайте их сюда. Я привяжу лианы к пеньку, и будет мост.

— Мы сами об этом думали. Но лианы нас не выдержат.

— Пошлите за верёвками, мистер Мелоун.

— Кого же я пошлю и куда?

— Пошлите в индейский посёлок, сэр. В индейском посёлке много верёвок из кожи. Внизу есть индеец, пошлите его.

— Откуда он взялся?

— Это наш индеец. У него всё отняли, а самого побили. Он вернулся. Теперь возьмёт письмо, принесёт верёвки — всё сделает.

Возьмёт письмо… Что ж, это мысль! Может быть, кто-нибудь придёт нам на помощь? А если нет, открытия, которыми мы обогатили науку, дойдут до наших друзей, и мир узнает, что мы погибли не зря. Два письма были у меня уже готовы. За сегодняшний день напишу третье, в котором ход событий будет доведён до последней минуты. Индеец доставит мои письма туда, в мир.

Я приказал Самбо подняться на утёс ещё раз, ближе к вечеру, и весь этот унылый день посвятил описанию того, что произошло со мной минувшей ночью. К письмам я присовокупил также коротенькую записку, которую индеец должен был вручить первому попавшемуся белому — торговцу или капитану какого-нибудь судна. В записке было сказано, что наша жизнь зависит от того, пришлют нам канаты или нет. Вечером я переправил Самбо все письма и свой кошелёк с тремя фунтами стерлингов. Деньги предназначались индейцу, а за канаты ему была обещана вдвое большая сумма.

Теперь, дорогой мистер Мак-Ардл, вы поймёте, каким образом мои письма дошли до вас, и узнаете всю правду о своём неудачливом корреспонденте, в случае если он больше не напишет вам ни строчки. Сейчас я слишком измучен и слишком подавлен, чтобы строить какие-нибудь планы. Завтра подумаю о дальнейшем и, не теряя связи с лагерем, начну поиски моих несчастных товарищей.

Глава XIII

В тот грустный день на закате солнца я увидел внизу уходившего индейца — нашу последнюю надежду на спасение — и до тех пор провожал глазами его одинокую крохотную фигурку, пока она не скрылась в розовом вечернем тумане, медленно встававшем между мной и далёкой Амазонкой.

Было уже совсем темно, когда я побрёл к нашему разгромленному лагерю, бросив напоследок ещё один взгляд на костёр Самбо — на этот единственный луч света, доходивший до меня из огромного мира и так же ласкавший мой взгляд, как присутствие верного негра ласкало мою омрачённую душу. Но теперь, впервые после постигшей меня беды, я немного приободрился, утешая себя мыслью, что мир узнает о наших делах и сохранит в памяти наши имена, связав их навеки с теми открытиями, которые, быть может, достанутся нам ценой жизни.

Мне было страшно устраиваться на ночь в этом злополучном лагере, а джунгли пугали меня ещё больше. Однако приходилось выбирать между тем и другим. Благоразумие требовало, чтобы я был настороже, но истомлённому телу трудно было бороться с дремотой. Забравшись на дерево гингко, я тщетно искал такого местечка на его нижних ветвях, где можно было бы уснуть, не рискуя сломать себе шею при неминуемом падении. Пришлось слезть и решать, как быть дальше. После долгих раздумий я завалил кустами вход в лагерь, разжёг три костра, расположив их треугольником, сытно поужинал и уснул крепким сном, который был прерван на рассвете самым неожидаяным и самым приятным образом.

Ранним утром чья-то рука легла мне на плечо. Я вскочил, весь дрожа, схватился за винтовку и вдруг радостно вскрикнул, узнав лорда Джона, склонившегося ко мне в сером рассветном сумраке.

Да, это был он, но какая перемена произошла в нём! Последний раз я видел лорда Джона спокойным, сдержанным, в чистом белом костюме. Сейчас он стоял передо мной бледный, глаза его дико блуждали по сторонам, грудь тяжело вздымалась, как после долгого и стремительного бега, голова была не покрыта, худое лицо исцарапано и всё в крови, костюм порван в клочья. Я смотрел на него, поражённый этим зрелищем, но он не дал мне даже открыть рта и принялся подбирать раскиданные по поляне вещи, бросая мне короткие, отрывистые фразы:

— Скорее, юноша, скорей! Дорога каждая минута. Возьмите винтовки — обе. Остальные у меня. Как можно больше патронов. Набейте ими карманы. Теперь — провизия. Шести банок хватит. Вот так. Ни о чём не спрашивайте, не рассуждайте. Ну, бежим, не то будет поздно.

Ещё не проснувшись как следует, не соображая, что все это значит, я помчался по лесу за лордом Джоном с двумя винтовками под мышкой и с шестью консервными банками в руках. Он выбирал самые густые, с трудом проходимые заросли и, наконец, вывел меня к высоким кустам. Мы кинулись туда, не обращая внимания на колючки. Лорд Джон упал ничком на землю и потянул меня за собой.