Торговый дом Гердлстон, стр. 50

— Клаттербек, сударыня! — с некоторой досадой воскликнул майор.

— Ах, ради бога, простите! Мы должны, Клара, очень поблагодарить майора за то, что он взял на себя труд навестить нас и все это нам рассказать.

— Не благодарите меня, дорогая миссис Скэлли, — сказал майор, протестующе взмахнув рукой, и, откашлявшись, добавил: — Я уже полностью вознагражден, получив удовольствие познакомиться с вами и лицезреть на более близком расстоянии все то, чем я до сих пор восхищался издалека.

— Ах, тетушка, вы слышите?.. — воскликнула Клара, и обе дамы хихикнули.

— Не исключая и вас, мисс… мисс…

— Мисс Тиммс, — сказала миссис Скэлли. — Дочь моего брата.

— Включая и вас, очаровательная мисс Тиммс, — продолжал майор, отвешивая элегантный поклон. — Для такого одинокого мужчины, как я, один вид столь прелестной дамы благодетелен, как роса для цветка. Я обновлен, сударыня, я воодушевлен, я чувствую прилив сил! — И майор расправил плечи, а лицо его над высоким белоснежным воротничком апоплексически побагровело.

— Главная цель моего посещения, — сказал старый воин, помолчав, — выяснить, не могу ли я быть вам чем-либо полезен. После понесенной вами тяжелой утраты, о которой мне довелось слышать, я, даже не будучи близко с вами знаком, был бы счастлив оказать вам услугу в деловых вопросах.

— Вы, право, очень добры, майор, — отвечала вдова. — После смерти бедного Джека все дела у нас пришли в беспорядок. В дальнейшем я буду очень рада воспользоваться вашим советом, если это не покажется вам слишком обременительным. Как только я немного разберусь в делах сама, я с большой радостью прибегну к вашей помощи. А то ведь эти стряпчие думают только о своей собственной выгоде.

— Совершенно верно, — сочувственно вздохнул майор.

— После бедного Джека осталась тысяча пятьсот страховых полисов. И они еще никуда не помещены.

— Тысяча пятьсот! — воскликнул майор. — Это семьдесят пять фунтов в год из пяти процентов.

— Ну, я могу получить проценты и повыше, — весело сказала вдова. — Я поместила две тысячи из семи процентов, верно я говорю, Клара?

— И очень надежно притом, — заметила девушка.

«Черта с два!» — подумал майор.

— Так что, когда мы начнем заниматься этими делами, я буду просить вашего совета и помощи, майор Танглбобс. Я знаю, что мы, женщины, очень слабо смыслим в делах.

— С нетерпением буду ждать этого дня, — галантно сказал майор, поднимаясь и беря шляпу. Он был очень доволен своей маленькой хитростью, которая помогла ему так успешно сломать лед.

— Черт побери, — сказал он фон Баумсеру вечером. — У нее не только хорошенькая мордашка, но еще и деньги водятся. Повезет тому, кто ее заполучит.

— Держу пари, что вы сделаете ей предложение, — усмехаясь, сказал фон Баумсер.

— Держу пари, что получу отказ, даже если сделаю, — уныло отвечал майор, но тем не менее отправился на покой значительно более окрыленный, чем накануне вечером.

Глава XXVIII

Снова у холостяков

В последнее время счастье снова улыбнулось нашим холостякам. После достопамятного посещения Фенчерч-стрит майор получил возможность жить в достатке, уже давно ставшем для него непривычным. В это же самое время его дядюшка-граф снизошел вспомнить о своем скромном родственнике и выделил ему небольшое содержание, что в соединении с прочими источниками дохода освобождало майора от тягостных забот о будущем. Фон Баумсер также по мере сил помог наступлению этого неожиданного процветания. Немец снова поступил на службу в торговый дом «Эккерман и Компания» на прежнюю должность коммерческого корреспондента, так что его материальное положение тоже изменилось к лучшему. Оба холостяка даже поговаривали о том, что сейчас было бы вполне своевременно перекочевать в другое жилье — попросторнее и подороже, но крепнущее и становившееся все более интимным знакомство майора с прекрасной вдовушкой, обитавшей напротив, стояло на пути такого переселения. Да и к тому же каждому из наших друзей, в сущности, совсем не хотелось покидать свой четвертый этаж и обременять себя перевозкой имущества.

Это имущество было чрезвычайно дорого сердцу майора и служило предметом его гордости. Хоть и невелико было помещение, где хранились все эти сокровища, оно представляло собой подлинный музей всевозможных диковинок, вывезенных из самых разных уголков света; большинство из них не представляло особой ценности, но для их хозяина все они были овеяны прелестью воспоминаний. То были его трофеи — трофеи путешественника, охотника, воина. Каждый из этих предметов — от бизоньих и тигровых шкур на полу до большой летучей мыши с острова Суматра, свисавшей, как в дни своего земного бытия, вниз головой с потолка, — имел особую историю. В одном углу стоял афганский мушкет и рядом — связка копий с берегов южных морей; в другом — резное индийское весло, кафрский дротик и американская духовая трубка с пучком маленьких отравленных стрел. Был тут и богато инкрустированный кальян со всеми полагающимися к нему принадлежностями, подаренный майору двадцать лет назад неким магометанским властителем, и высокое мексиканское седло, в котором он путешествовал по земле ацтеков. Каждый квадратный фут стен был украшен либо ножами, либо копьями, либо малайскими мечами, либо китайскими трубками для курения опиума и еще разными безделушками — неизменным ассортиментом всех закоренелых путешественников. Возле камина приютилась старая полковая сабля в потускневших ножнах — особенно потускневших вследствие того, что приятели нередко пользовались ею как кочергой, когда этот нужный предмет куда-нибудь исчезал.

— Дело не в их стоимости, — говаривал майор, окидывая взглядом свою коллекцию. — Тут, понимаете ли, нет ни одной штуковины, у которой не было бы своей истории. Вот поглядите на эту медвежью голову, которая там над дверью скалит на вас зубы. Это тибетский медведь, он не крупнее ньюфаундлендского пса, но свиреп, как гризли. Это тот самый, что сцапал Чарли Траверса из 49-го. Да, черт побери, была бы ему крышка, если бы не мое ружье. «Голову прячь, голову!» — крикнул я ему, когда они с медведем сплелись в такой клубок, что уж не разобрать, где один и где другой. Чарли спрятал голову, и моя пуля угодила зверю точнехонько между глаз. Там и сейчас виден ее след.

Майор умолк, и оба приятеля некоторое время задумчиво покуривали папиросы; сгущались сумерки, фон Баумсер только что вернулся из Сити, и все располагало к табаку и размышлениям.

— А видите это ожерелье из раковин каури, которое висит рядом с головой? — продолжал старый воин, тыча папиросой в направлении вышеназванного предмета. — Оно снято с шеи одной готтентотки, и, клянусь Юпитером, это была настоящая черная Венера! Мы пробирались через страну перед второй Кафрской войной. Ну, назначил ей свидание, не смог пойти: получил наряд на дежурство, — послал одного надежного малого предупредить… Наутро его нашли с двадцатью ассегаями в теле. Это, понимаете ли, была просто ловушка, а Венера служила у них приманкой.

— Майн готт! — воскликнул фон Баумсер. — Ну и жизнь у вас происходила! Вот который-раскоторый месяц живем мы с вами, как это… бок к боку, и я всяких историй от вас наслушался, и все вы мне что-нибудь новенькое рассказываете.

— Да, это была удивительная жизнь, — отвечал майор, вытянув свои длинные ноги в гетрах и глядя в потолок. — Вот уж не думал, что могу на старости лет остаться без средств. Впрочем, не разъезжай я, а сиди на месте, можно было неплохо жить на мою пенсию, но я однажды взял все свои деньги и отправился в Монте-Карло с намерением сорвать банк. Однако вместо этого ободрали там меня, ободрали как липку, и тем не менее я все равно верю в свою систему и не сомневаюсь, что выиграл бы, будь у меня денег побольше.

— Многие так говорят, — недоверчиво проворчал фон Баумсер.

— А я все-таки верю в свою систему, — упорствовал майор. — Послушайте, дружище, мне же всегда черт знает как везло в карты. Конечно, я в первую очередь полагаюсь на умение играть, но то, что мне везет, — это само собой. Помнится, как-то раз в штиль я на целых две недели застрял в Бискайском заливе на маленьком транспортном суденышке. Мы со шкипером старались убить время, играя в наполеон. Ну, сначала играли по маленькой, а потом ставки стали расти, потому что шкиперу хотелось отыграться. К концу второй недели все, что он имел, перешло ко мне. «Слушай, Клаттербек, — сказал он наконец, и вид у него при этом был довольно жалкий, — это судно более чем наполовину принадлежит мне. Я основной его хозяин. Ставлю мою долю в этом судне против всего, что я тебе проиграл». «Идет!» — сказал я, стасовал, дал ему снять и сдал. У него туз и три старших козыря, и он объявил «четыре», а у меня — четыре маленьких козыря! «Жаль мне моих кредиторов!» — сказал он, бросая карты на стол. Черт побери! Я уходил в это плавание бедным капитаном, почти без гроша, а возвратился в порт с неплохими денежками в кармане да еще на собственном судне. Ну, что вы скажете?