В ожидании апокалипсиса, стр. 20
– По походке. Тогда еще смеялись над тобой. Ты ходишь, широко расставив ноги, как бывшие балероны или матросы – в качку. Тебя трудно с кем-то спутать. Кроме того, глаза, жесты. Ты мне понравился еще тогда. Муж тоже обратил на тебя внимание. Кстати, я совсем не помню твоей фамилии. А имя помню. Тебя звали…
И она прошептала его имя.
Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться.
– Зачем ты мне это сказала?
– Чтобы ты понял: у меня нет желания уходить. Я знаю правила игры, мистер Фридман. Я не имела права подставляться. У меня нет никаких шансов.
– Хорошо, – с неожиданной злостью проговорил Дронго, – тогда я пойду и просто сдамся бельгийским властям. Как русский шпион. Меня все равно потом выдадут американцам, а ты сумеешь спастись.
– Не получится, – Мария смотрела в потолок, – тебе не разрешат дойти до полицейского участка. Ты должен застрелить меня, и тогда тебя арестуют на законных основаниях. И только в этом случае тебе поверят американцы.
– Откуда ты знаешь?
– Я работаю уже много лет, Дронго. Ты выдающийся аналитик, об этом все знают. А я профессиональный убийца. Если у меня случился провал в Париже, значит, меня должны ликвидировать в Брюсселе. И это сделать должен ты.
В этот момент раздался резкий телефонный звонок. Оба вздрогнули. Дронго подошел к телефону.
– Мария Грот в вашем номере, мистер Фридман? – спросили по-английски.
Притворяться не было смысла.
– После завтрака вас будет ждать автомобиль. Прямо у входа. Водителя зовут Яан.
Дронго положил трубку и обернулся.
Мария держала в руках свой «дженнингс».
В первый момент он даже обрадовался. Женщина могла все решить, сама выстрелив в него. Но она почему-то медлила. Пистолет дрожал в ее руке.
А Дронго стоял голый посредине комнаты, глядя в дуло пистолета, наставленное прямо на него. Наконец она опустила оружие.
– Не могу, – прошептала Мария, – вот теперь не могу.
Он медленно прошел в ванную. Умылся ледяной водой, вернулся в комнату.
– Это был бы лучший вариант, – заметил он.
– Думаешь, я не стреляла из жалости, – зло возразила Мария, – просто твоя смерть ничего не даст. Я только загублю всю операцию. Будь они прокляты – все эти сволочи из КГБ, ЦРУ, МИ-5, МИ-6, МОССАД. Все эти рассадники заразы. Они никому ничего хорошего не принесли. Будь прокляты все войны на свете. И горячие и холодные. Вы, мужики, стреляете друг в друга от удовольствия и избытка жизненных сил, а мы остаемся вдовами с вашими детьми.
Он слушал эти проклятия, в который раз думая, как ему все надоело.
Больше они не сказали друг другу ни слова. Только уже выходя из номера, она вдруг взглянула на него.
– Ты не забыл адрес в Ленинграде?
– Не забыл. Между прочим, город называется сейчас Санкт-Петербург.
– Что, ж от этого ничего не меняется.
Через час с двумя похожими чемоданчиками, даже не позавтракав, они садились в автомобиль.
Глава 16
Водитель, оказавшийся неразговорчивым пожилым голландцем, повез их ко дворцу юстиции. Там ждала другая машина с тремя громилами. Мария молча пересела туда. Дронго устроился рядом с ней.
Они ехали долго, в сторону лесных массивов, лежавших на юго-востоке от бельгийской столицы. Никто в автомобиле не говорил. Слова были не нужны.
Наконец они свернули на какую-то грунтовую дорогу и, проехав немного, остановились. Громила, сидевший впереди, рядом с водителем, посмотрел на Дронго, предложив выйти.
Мария, устроившись с левого края, смотрела в окно, даже не повернувшись. Дронго вышел из машины. Они отошли метров на десять-пятнадцать.
– Олег Николаевич доложил о ваших возражениях в Москву, – сказал молодой человек с характерно невыразительным лицом и пустыми глазами.
– Говорите, – не выдержал Дронго.
– Мы можем увезти ее подальше, спрятать где-нибудь, – кивнул его собеседник. – Но труп все равно должен быть.
– Чей труп?
– Необязательно ее. Но в одежде и с документами Марии Грот. Труп может быть изуродован до неузнаваемости.
– Вы сами иногда слушаете, что говорите?
Молодой человек обиделся.
– Между прочим, после этой операции нас троих отправят в какой-нибудь поселок в Сибири, лет на пять-шесть, не меньше. В целях обеспечения секретности. И мы не жалуемся, понимаем, что это необходимо. Кстати, Олег Николаевич выехал за рубеж на встречу с вами в последний раз. Его тоже больше не выпустят ни в одну страну. Нужно чем-то жертвовать, – патетически закончил молодой человек.
– Дочь останется с ней? – спросил Дронго.
– Не знаю, думаю, что нет. Я вообще понятия не имел, что у нее есть дети. Только ради вас Дмитрий Алексеевич согласился заменить Марию на другого человека, чтобы не ставить под удар всю операцию.
– Где вы возьмете труп?
– Это уже не мое дело, – разозлился молодой человек. Его лицо на мгновение даже обрело какую-то индивидуальность.
– Что будет дальше?
– Вы вернетесь в свой отель, который вы между тем поменяли без разрешения руководства, и будете ждать. Если все пройдет благополучно, вас арестуют через два-три дня по показаниям Эдит Либерман. Где будет спрятан труп подставной «Марии Грот», мы вам сообщим. Там, конечно, найдут ваши отпечатки пальцев или ваши следы, я не знаю всех деталей. Если на вас выйдут англичане или французы, вам придется самому искать выход на ЦРУ. Когда вас совсем дожмут, расскажите об убийстве «Марии». Ну, это вы знаете. В общем, все.
– Значит, вы даете мне твердые гарантии, что ее не убьют?
Молодой человек даже хмыкнул от удивления и возмущения.
– Как вам не стыдно, неужели вы думаете, что здесь обманывают? В конце концов ее могли и ликвидировать. Она профессионал и должна все сама понимать.
В этот момент раздался выстрел. Глухой и такой близкий. Молодой человек испуганно замер, оглянулся, бросаясь к автомобилю.
– Что случилось? – закричал он дрожащим голосом.
– Она застрелилась, – виновато ответил водитель, вылезая из машины. Другой держал обмякшее тело.
– Пистолет был у нее в кармане плаща, – сообщил второй.
Дронго окаменел. Мария сама решила, как ей поступить. Точно израсходовав отпущенный ей лимит жизненных сил, она покончила с собой. Он вдруг вспомнил девушку с косичками и подумал, как страшно ей было каждый раз стрелять в живых людей. И увидеть труп своего мужа без головы тоже очень страшно. И глаза убитых людей. «Она стреляла каждый раз и в себя», – с горечью подумал Дронго.
– Что вы наделали, – закричал молодой человек на своих подчиненных, – вы что, не могли ее остановить? Какие идиоты!
Дронго подошел ближе. Мария Грот, или Ирина Кислицына, лежала на сиденье. Глаза закрыты, словно она спала. Лицо было спокойным, даже умиротворенным. Темные очки лежали рядом.
– Да, – жестко произнес Дронго, обращаясь к молодому человеку, – теперь могут убрать и вас.
– А? Что? Что вы сказали?
– Вы же профессионал, – задыхаясь, с ненавистью произнес Дронго, – должны все понимать.
На молодого человека было страшно смотреть.
– Да, да… – дрожащими руками застегивал он свой плащ, – я, конечно, профессионал. Но вот так… Вот здесь… Почему…
«Как легко он рассуждал о чужой смерти, – подумал Дронго, – и как ему теперь страшно. Бедная Ира, сколько она страдала. Наконец отмучилась».
Он захлопнул дверцу автомобиля и уже без эмоций, спокойно, сдерживая свои нервы, посоветовал:
– Не теряйте головы, мой дорогой коллега.
После чего зашагал в глубь лесного массива. Отойдя достаточно далеко, он упал на землю и долго плакал, радуясь, что никто не видит его.
Это были первые слезы за все годы его работы и потому особенно горькие и злые. Он плакал, сокрушаясь о разбитых идеалах юности, о той стране, в которой он вырос и которой более не существовало. Плакал, думая о друзьях, которых он потерял за эти долгие тяжкие годы. Плакал, вспоминая танки, вошедшие в его родной город, и раздавленных ими людей, несчастных детей, оставшихся без родителей, и родителей, оставшихся без детей. Он плакал из-за нелепо погибшей ленинградской девочки – Ирочки Кислицыной.