Корабли Санди, стр. 45
Жора, увидев Ермака (меня он опять забыл) и растерянного Гришку, сразу все понял. В наглых, настороженных глазах мелькнула откровенная злоба. Мальчишкой еще мешал ему Ермак.
— Кого я вижу?! Присаживайтесь, — фальшиво удивился он.
Князь улыбнулся саркастически. Друзья, несмотря на жару, были в вечерних костюмах и галстуках. Мы присели к их столу. Лениво подошла официантка. Почему-то мне запомнилось ее начавшее стареть лицо с мешочками под тусклыми голубыми глазами, такие умудренные опытом, равнодушные глаза…
— Что закажете?
— Пожалуйста, минеральной воды, — простодушно сказал Ермак.
Народу еще было мало. Только сходились. На низенькой эстраде трое молодых людей исполняли на контрабасе, скрипке и аккордеоне танго. Играли они плохо, но с чувством и подпевали себе. Кое-кто, подвыпив, уже пустил слезу.
Мне стало смешно. Князь покосился на меня. Девчонки, посоветовавшись взглядом, взяли еще по пирожному.
— Гриша, отдай свой долг, — спокойно напомнил Ермак. Гриша дрожащими руками вытащил бумажник и передал Жоре деньги.
— Что за спешка? Я же с тебя не требовал… — буркнул Великолепный. Желваки у него заходили под кожей.
Девчонки жадно проследили, как он небрежно положил деньги в карман. Как он им импонировал, этот модный Жорж, у которого столько денег! Интересно, знали они, кто он такой? Или хоть начали догадываться? А может, принимали его сдуру за лауреата? Наверное, все-таки знали.
Великолепный не выдержал:
— Не в свое дело суешь нос, Ермачок… Как бы не прищемили!
— Гриша мой товарищ, — просто и почему-то грустно объяснил Ермак. — Я не отдам его вам…
— В дружинниках, слышал, ходишь? В милиции тебя частенько видят. Шефство взял над пацанами. Не собираешься ли поступить в угрозыск?
— Собираюсь.
— Вот оно что… — протянул Жора. — Папаша, значит, в колонии гниет, а сынок продался угрозыску? Ты с детства был идейный. И в кого только удался такой? Значит, подрос…
Ермак промолчал. Девчонки доканчивали пирожное. Гришка сидел ни жив ни мертв.
— Прощайте, — сказал Ермак, поднимаясь. — В угрозыске я буду работать временно… А как только последний вор поступит на работу, я уйду обратно на наш морзавод. Мне там нравится. Вот так, дядя Жора.
Принесли минеральную воду. Ермак расплатился, но пить никто не стал.
— Еще свидимся… рано прощаться, — прошипел Великолепный. — Мы таких идейных видели. Пока не споткнутся. А потом самые заядлые из них получаются. Почище нас.
Он еще что-то добавил, но я не понял. Должно быть, на своем жаргоне.
— Что он хотел сказать? — полюбопытствовал я, когда мы вышли на улицу.
— Я и сам не понял, — устало ответил Ермак. Гришка облегченно вздохнул всей грудью.
— Спасибо, Ермак! Спасибо, Санди! — сказал он благодарно.
До чего же свежий воздух был на улице, как радостно пахло морем! В бухте зажигались мачтовые огни на кораблях.
Глава девятнадцатая
ТРУДНЫЕ ДНИ
Этот проклятый сон снился мне всю ночь. Я просыпался, пил воду, засыпал и снова видел во сне Ермака. Ему грозила какая-то беда, а я никак не мог его найти. Я стоял на горе и смотрел вниз на город. Где-то там был Ермак. Вдруг все рушилось — пыль, туман, грохот. Туман рассеивался. Над развалинами ярко светило солнце. Я бежал вниз, задыхаясь, спеша. Надо откопать Ермака, пока еще не поздно.
Кто-то стучал в дверь настойчиво, испуганно. Это Ермак, за ним гонятся. Надо скорее отпереть, а я никак не могу проснуться.
…В дверь действительно стучали. Я вскочил с постели весь в поту, с сильно бьющимся сердцем. Как был, в трусах, бросился отпирать. Но мама уже отперла. И свет включила. Это был не Ермак, а его сестра. Захлебываясь от слез, Ата бросилась к маме:
— Тетя Вика! Ермак… Ермака…
— Его убили? — закричал я.
Ата дико посмотрела на нас. Мама тихонько вскрикнула и прижала ее голову к себе. Потом мама рассказывала, что такое лицо она видела у Аты после операции, когда она еще не научилась пользоваться зрением. Вышел отец, наскоро одевшись. Спросил, что случилось. Ата не то что успокоилась, но взяла себя в руки: при моем отце она всегда как-то подтягивалась (я тоже).
— Ермака забрали! — сказала она в отчаянии. — Пришли из милиции и забрали.
— Что за ерунда! — воскликнул отец.
Всю мою жизнь я буду ему благодарен за это невольное восклицание. То же, наверное, почувствовала и Ата.
— Был обыск… — добавила она растерянно.
— Час от часу не легче, — буркнул отец.
— Ермак ни в чем не виноват, ведь я его знаю! — воскликнула Ата.
— Разумеется! Мы тоже его знаем, — расстроенно подтвердила мама.
— Тетя Вика! Андрей Николаевич… На чердаке нашли какие-то вещи… и нож!
— Мало ли кто мог их туда подложить, — успокоил ее отец. — Не волнуйся. Разберутся и выпустят.
Отец пошел на кухню и поставил на плиту чайник. Было четыре часа утра. Спать мы, конечно, не могли. Сидели за столом, пили крепкий чай и советовались, что предпринять.
Я еще раз подробно рассказал, как мы ходили возвращать Гришкин долг и об угрозе Великолепного.
— Тебе нужно все это рассказать прокурору, — решил отец. — Черт знает что! Дает санкцию на арест, не разобравшись, в чем дело!
Ата несколько успокоилась, и мама даже уговорила ее поспать. Она легла на моей постели. А мы с отцом отправились на работу.
— Ты немного поработай, — сказал мне отец. — Как только я дозвонюсь в милицию и узнаю, в чем дело, я сам зайду к вам. Ты непременно должен рассказать где следует об этой угрозе. Пойдете вместе с Кочетовым.
Но Гришки на месте не оказалось. Я рассказал остальным членам бригады о случившемся. Все так и ахнули. Они окружили меня и вне себя стали доказывать, что Ермак не мог совершить преступления. Как будто надо было это доказывать мне! Иван был просто убит.
— Если разобраться… — начал он и умолк. Он-то не сомневался, кто это подстроил.
Надо было начинать работу. Мы и так уже запоздали минут на десять.
— Где же Гришка? — удивился бригадир. — Заболел, что ли?
В это время подошел Ерофеич.
— Гришку-то вашего забрали, — сказал он не без ехидства. — Я сразу тогда понял, что шпана… Мать убивается сильно. Говорит, дружки довели!
Ерофеич закончил свои разглагольствования и ушел, а мы скрепя сердце приступили к работе.
— Не расстраивайся, Санди, — шепнула мне Римма. — Будем бороться за Ермака и… Гришку.
Насчет Гришки она сказала как-то неуверенно.
— Как выручить Ермака? — то и дело восклицал Шура Герасимов.
Время тянулось бесконечно. Не до работы мне было. До обеда сделали совсем мало.
— Иди узнавай насчет Ермака, — сказал Иван. — Обойдемся сегодня без тебя. — Он был особенно удручен — больше всех, если не считать меня.
Я пошел в кабинет начальника цеха. Отец как раз говорил по телефону насчет Ермака. Лицо его посерело и как-то даже осунулось. Похоже, у него начинался приступ. Он ведь тоже за эти годы привык к Ермаку и полюбил его.
— Плохо дело, Санди, — сказал он, повесив трубку. — Кочетова ведь тоже забрали… Их обвиняют в ограблении квартиры…
— Черт знает что такое! — возмутился я.
С досады и от жалости к Ермаку мне хотелось плакать. Был бы года на два моложе — заревел бы.
— Найдены отпечатки их пальцев. Кроме того, оба опознаны потерпевшей. Подробности мне не сообщили. Что же будем делать?
— Папа, я должен рассказать все, что знаю о Великолепном. Я пойду, ладно? А насчет всяких опознаний и отпечатков… Если бы весь город свидетельствовал против Ермака, и то бы я не поверил! Ведь я его знаю!
Сколько раз в последующие дни повторял я эту фразу: «Я его знаю!» По совету отца я пошел к прокурору Недолуге — тому самому, что дал санкцию на арест. Вряд ли я бы попал к нему в тот день, но отец уже договорился по телефону, что меня примут. Все же я ждал больше часа.
Прокурор был совсем лысый, худощавый, с недоверчивыми колючими глазами, очень занятый, но главное, что меня поразило, он совсем не умел слушать. К тому же он был сильно не в духе и жаловался кому-то по телефону, что «Кузнецов — жулик такой, что пробы негде ставить, а туда же, пишет жалобы на прокурора. Обидели «честного человека»!