Спартак (Другой перевод), стр. 87

Поэтому, заняв выгодную позицию и произнеся перед войсками речь, начиненную гордыми и хвастливыми словами, способными воспламенить сердца легионеров, он на следующий день вступил в сражение с гладиаторами. Спартак с мудрой предусмотрительностью сумел извлечь выгоду из численного превосходства своего войска и меньше чем в три часа почти со всех сторон окружил консула. Римские легионы, несмотря на то, что сражались очень мужественно, были вынуждены отступить, чтобы не подвергнуться нападению с тыла.

Спартак искусно использовал это колебание неприятеля. Появляясь в разных местах сражения, он своей необыкновенной храбростью так поднял дух гладиаторов, что они стремительно бросились на римлян, прорвали их ряды и разгромили, захватив лагерь и обоз.

Радость по поводу этой новой, столь блестящей победы, тем более славной, что она была одержана над одним из консулов, была отравлена волновавшей Спартака мыслью о Геллии, втором консуле, который мог за это время напасть на Эномая и уничтожить его войско.

Поэтому на следующий день после битвы он велел собрать палатки и повернул обратно, выслав, как обычно, вперед многочисленную конницу для того, чтобы она доставляла ему все сведения с неприятеле.

На другой день вечером к Спартаку явился Мамилий, начальник всей кавалерии, с сообщением, что Эномай расположился лагерем возле Писцельской горы, а Геллий, узнав, что от войска гладиаторов отделился отряд в десять тысяч германцев, спешно выступил против него, чтобы его уничтожить.

Дав отдохнуть своим легионам только шесть часов, Спартак, через суровые скалы каменистых Апеннин, направился к Писцельской горе За это время консул Геллий Публикола с двадцатью восемью тысячами солдат пришел туда и стремительно атаковал Эномая, который необдуманно принял неравный бой.

Жестока и кровопролитна была схватка. В течение двух часов она оставалась безрезультатной, так как обе стороны сражались с равной яростью и с одинаковым мужеством. Но вскоре Геллий, растягивая фронт своего войска, обошел оба германских легиона.

Германцы оказались окончательно сжатыми в кольце смерти. Увидев бесполезность всякой попытки спастись, они решились погибнуть смертью храбрых и, яростно сражаясь еще свыше двух часов, все пали, причинив огромные потери римлянам.

Одним из последних пал Эномай. Он собственноручно убил одного военного трибуна, одного центуриона и очень много легионеров. Почти сплошь покрытый ранами и пораженный сразу несколькими мечами в спину, он упал, испустив дикий стон, рядом с Эвтибидой, упавшей раньше его.

Но едва прекратилась эта битва, как хриплый звук букцин, означавший сигнал к атаке, предупредил победителей о приближении нового неприятеля.

Это был Спартак, который только что прибыл к месту сражения. Несмотря на то, что его легионы были утомлены тяжелым походом, он расположил их в боевой порядок и, проходя по рядам, призвал отомстить за избиение угнетенных братьев.

Консул Геллий употребил все возможные усилия, чтобы перестроить свои легионы.

Началось сражение еще более яростное, чем первое.

Между тем умирающий Эномай тяжело стонал, произнося по временам имя Эвтибиды.

Так как новое сражение отвлекло римлян в другую сторону, то место побоища германцев осталось покинутым, и среди этого огромного поля трупов слышались только слабые стоны и болезненные вопли, испускаемые ранеными и умирающими.

Кровь потоками лилась из многочисленных ран, которыми было покрыто огромное тело Эномая, но сердце его еще не перестало биться. В то время, как он в своем предсмертном хрипении призывал имя любимой девушки, она поднялась с места, где упала. Оторвав от туники убитого возле нее контуберналия полосу, она перевязала свою левую руку, довольно сильно пораненную и окровавленную. Геллий напал неожиданно, Эвтибида не имела времени дезертировать к римлянам или удалиться с места сражения и была вынуждена принять участие в битве. При первой же ране она решила, что самым безопасным будет упасть между трупами и притвориться мертвой.

— О, Эвтибида… О моя обожаемая… — прошептал едва слышно германец, побледневшее лицо которого застилал покров смерти. — Ты жива?.. Жива?!! О, я умру теперь.., с радостью… Ах, Эвтибида!.. Я хочу пить… Дай мне глоток воды.., и последний твой поцелуй..

Эвтибида с бледным, обезображенным свирепой радостью лицом даже не оглянулась на умирающего. Только вдоволь налюбовавшись кровавым зрелищем побоища, она повернула голову в сторону, где лежал Эномай.

Сквозь застилавший его глаза туман Эномай увидел девушку, всю залитую кровью, и принял ее за умирающую, но злобный блеск ее глаз в то время, как она удалялась, топча и отталкивая ногами трупы, грудами лежавшие на земле, убедил его в том, что она была только ранена, и, вероятно, легко. Страшное подозрение пронзило его мозг. Однако он сейчас же отогнал от себя эту мрачную мысль и слабеющим голосом сказал:

— Ох, Эвтибида.., один поцелуй.., дай мне… Ох, Эвтибида…

— Я спешу! — ответила гречанка, проходя мимо умирающего и бросив на него равнодушный взгляд.

— А!.. Молния… Тора.., пусть испепелит тебя! — закричал, напрягая последние силы, Эномай. — Теперь.., я все понимаю.., подлая куртизанка!.. Спартак ни в чем не виновен… Ты — злое чудовище!.. Будь проклята!., прокля… — не договорив последнего слова, он упал мертвым.

Эвтибида повернулась к нему и увидев, что он уже умер, с жестом проклятия, воскликнула:

— В ад!.. И как тебя я увидела умирающим в отчаянии, так пусть вышние боги дадут мне увидеть последнее издыхание гнусного Спартака!

И она направилась в ту сторону, откуда доносился отдаленный шум новой битвы.

Глава 19

Битва при Мутине. Мятежи. Марк Красс действует

Исход начавшегося между Спартаком и Геллием сражения не мог вызвать никакого сомнения. Эвтибида, пробиравшаяся среди трупов к полю битвы, уже издали увидела, как слабо сопротивлялись римляне непреодолимому натиску гладиаторских легионов, которые обходили справа и слева фронт консульского войска, чтобы атаковать неприятеля с флангов.

В то время, как смелая женщина наблюдала битву, мимо нее промчалась белая лошадь с голубым чепраком и изящной сбруей; она неслась очертя голову, с широко раскрытыми глазами и настороженными ушами, бросалась от страха во все стороны, перескакивая через убитых и натыкаясь на них.

Эвтибида узнала эту лошадь: она принадлежала Уцилиаку, юному контуберналию Эномая, который пал на ее глазах одним из первых в кровопролитном утреннем сражении. Так как один из ее трех коней был тоже белый, она сразу увидела, как полезна в ее коварных планах может быть эта лошадь.

Она побежала в ту сторону, где металась лошадь и, прищелкивая языком и пальцами, стала звать ее.

Но благородное животное, вместо того, чтобы послушаться и подойти к куртизанке, в страхе убегало все дальше. Внезапно, споткнувшись о трупы, лошадь упала. Эвтибида подбежала к ней и схватила за уздечку.

Животное, поднявшись на ноги, стало вырываться из рук Эвтибиды, но девушка крепко держала его, успокаивая ласками и словами, и разгоряченный Коно постепенно успокоился, позволил гречанке погладить себя и совершенно покорился ей.

В это время ряды войска консула Геллия, разбитые и окруженные со всех сторон возраставшими силами гладиаторов, в беспорядке отступил к полю, где они утром громили германцев; их яростно преследовали солдаты Спартака, которые со страшным «барра!» и дикими криками смыкались все теснее и теснее вокруг римлян, чтобы уничтожить их и отплатить за гибель десяти тысяч товарищей.

Громкие и яростные крики сражавшихся слышались все ближе. Эвтибида, наблюдавшая битву злыми глазами, воскликнула вполголоса:

— Ax!.. Клянусь величием Юпитера Олимпийского!. Это несправедливо! Я столько сделала, чтобы удалить из гладиаторского лагеря германцев, в надежде, что за ними последуют галлы, а галлы остаются; устроив так, чтобы эти десять тысяч были уничтожены Геллием, я надеялась, что Спартак будет захвачен обоими консулами в железное кольцо, но он является со всеми своими силами, чтобы разбить Геллия, а покончив с ним, он бросится на Лентула, если только он уже этого не сделал!.. Неужели он непобедим, о Юпитер Мститель? Неужели он непобедим?..