Тяпкин и Лёша, стр. 16

Лёша не пришел ни в этот вечер, ни на следующий день, ни ещё через два дня. Тяпкин очень грустил, никуда не хотел идти гулять, потому что сидел на крылечке и ждал, что, может, Лёша все-таки придет. Рыжика он теперь не любил совсем и говорил, что это из-за него ушел Лёша.

Пока не поздно, бельчонка, конечно, надо было выпускать. Нести его снова в лес мне не хотелось, я решила выпустить его здесь. На участке дачи росло много деревьев, потом рядом был овраг, заросший лесом, там жили несколько беличьих семей. Рыжему, может быть, здесь понравится больше, а главное, мы сможем его первое время подкармливать.

Так и сделали. Я открыла дверь терраски, мы сели на крыльце, и Рыжик, выбежав следом, сначала покрутился возле нас, потом прыгнул на перила, с перил на сосну, росшую возле крыльца, и быстро шмыгнул по стволу вверх. Засновал между ветвями, удивляясь простору, потом спустился немного по стволу, посмотрел на нас и поквакал. Наверное, попрощался, а может, поругал нас, что мы не отпустили его в такое хорошее место раньше. Потом он прыгнул с сосны на березу, с березы на сосну, потом на елку– и его не стало видно.

Мы посидели, подождали, но он так и не вернулся. В обед мы поставили на крылечко мисочку с молоком и хлебом, рядом положили нарезанное яблоко и всё время выглядывали за дверь, не пришел ли Рыжик. Грустно все-таки расставаться с друзьями, даже если они причиняют тебе некоторые неудобства. Поесть Рыжий потом приходил, но к себе уже не подпускал, одичал сразу.

На другой день после обеда приехала Вера Васильевна, привезла окончательные варианты рисунков для книжки, а с вечерним поездом вдруг заявился наш папа. Тяпкин обрадовался, что опять много народу и можно разговаривать, а папа сказал, поглядев в угол, где лежали игрушки:

– Ну вот, я действительно был болен какой-то тропической болезнью, она передается через комаров. Но выздоровел. Пришлось принять сорок уколов кокосителина, новое средство. Внутривенно.

– Бедный! – прошептала мне Вера Васильевна. – Почему вы не объяснили ему, что Лёша существует на самом деле?

– Бесполезно, – ответила я. – Я уж знаю. Он хороший человек, но не верит ни во что такое, понимаете?… Ни во что, о чем он привык думать, что этого нет. Если бы я ему рассказала, кто такой Лёша и что он есть на самом деле, наш папа решил бы, что я от него заразилась тропической болезнью. И мне пришлось бы тоже принять сорок уколов кокосителина внутривенно. Я этого, знаете, не люблю.

Папа сказал, что машину для переезда в город он заказал на понедельник, приедет за нами утром и чтобы к этому времени мы были уже готовы. После он уехал обратно в Москву, а Вера Васильевна осталась.

Тяпкин спал, мы сидели за столом и обсуждали рисунки.

– Как жаль, что Лёша ушел, – вздохнула вдруг Вера Васильевна. – Ведь я, собственно, за ним приехала…

– За ним? – Я удивилась. – Почему же вы раньше ничего не говорили? Ведь мы столько раз обсуждали эту тему!

Вера Васильевна усмехнулась.

– Ну, вы меня поймете… – сказала она. – Муж был на гастролях, писать ему об этом я не хотела: он мог тоже подумать, что я сошла с ума. Мужчины, они, знаете… Вчера он вернулся, я ему сказала, и, представьте, он всё принял как надо. Я даже удивилась. Сегодня я заторопилась к вам, а Лёши уже нет. Нелепо как все… Я так мечтала, что он будет жить у меня, читать книжки. Такой умный и милый…

Я подумала, что вообще-то завтра можно будет послать Тяпкина, чтобы он сходил за Лёшей, но Вере Васильевне об этом говорить не стала: может, Лёша не захочет идти к ней жить и она снова огорчится.

На следующее утро после завтрака я пошептала Тяпкину по секрету, зачем приехала Вера Васильевна. Тяпкин очень обрадовался, тихонько завизжал и шепотом закричал «ура», потом он захотел сейчас же бежать за Лёшей. Мы сказали Вере Васильевне, что хотим сходить к знакомым попрощаться, а то они уезжают. А сами пошли в овраг. Осторожно перепрыгнули через ручей, потом отыскали вход, где жили старички. Тяпкин снял пальтишко и полез в дырку в лыжном костюме. Я наказала возвращаться сейчас же и осталась его ждать. Но я ждала, ждала, а он всё не шел и не шел. Я уже стала очень волноваться: что-нибудь, наверное, случилось, – хотела бежать за лопатой, сделать дырку пошире и залезть туда сама. Но тут он появился вместе с Лёшей не из дырки, а совсем с другой стороны, откуда я их не ждала: сверху, с горы. Я стала их ругать и спрашивать, в чем дело, но они оба как-то странно отводили глаза и бормотали какие-то глупости. Тогда я рассердилась, взяла Тяпкина за руку и сказала, что больше никуда одного его не пущу, раз он пытается мне врать. И мы пошли домой.

13

А случилось вот что. Когда Тяпкин, очень толстый в своем лыжном костюме, все-таки долез до комнаты дедушек, то увидел, что все дедушки спят на своих кроватках, а Лёша сидит за столом, чистит желуди и трет их на маленькой терке, сделанной из ракушки.

– Лёшка!.. – заговорил было сердитым басом Тяпкин, которому опять в глаз попал песок, но Лёша радостно всплеснул руками и, приложив палец к губам, прошептал:

– Тихо, а то дедушек разбудишь! Пошли, ой, я тебе сейчас такую одну вещь покажу! Хорошо, что ты сейчас пришла, я уже кончил готовить, идти должен.

Он аккуратно закрыл тертые желуди перламутровой ракушкой, потом отодвинул стол от стены, откинул ковер из мха, и за ним вдруг оказался ход – такая же дырка, как та, по которой влез Тяпкин. Лёша сказал Тяпкину, чтобы он лез за ним следом, и пошел в дырку. Ход был длинный, темный и узкий, Тяпкину лезть было очень плохо и трудно, он пыхтел и ругал Лёшу, зачем он потащил его сюда, но вдруг ход стал шире, запахло чем-то теплым и кислым, они куда-то вылезли.

Тяпкин поднялся с четверенек и огляделся по сторонам. Они оказались внутри деревянного домика с земляным полом, в дощатой стене было крохотное окошко с очень грязным стеклом, но все-таки свет в него шел, и Тяпкин увидел, что в углу на подстилке из свежего сена лежит коза с большими рогами, а рядом с ней крошечный козленочек. Козленок спит, а коза тихонько мемекает и облизывает его языком.

– Я её боюсь! – сказал Тяпкин. – Она небось бодается! Ты зачем меня сюда привел, Лёшка?

– Не бойся, постой здесь… – проговорил Лёша каким-то добреньким дрожащим голосом, подбежал к козе и обнял её руками за морду.

Коза вздрогнула, торопливо поднялась на ноги и стала обнюхивать и лизать Лёшу кончиком языка, глаза у неё горели в темноте жёлтым огнем, а Лёша всё хватал её руками за теплые губы и за нос и смеялся. Потом коза снова легла, Лёша полез к ней под живот, попил из вымени молочка и спросил Тяпкина:

– Хочешь молочка? Не бойся, она даст! Мамино молочко самое вкусное.

– Что ли, это твоя мама? – удивился Тяпкин. – Козы не бывают мамы.

– Как раз бывают! – сказал Лёша и замолчал.

Он залез козе на спину, подошел к её уху и начал что-то шептать. Коза подергала ухом, мемекнула, подождала, пока Лёша слезет, потом, ткнувшись мордой в козленка, отодвинула его в сторону, и Тяпкин увидел, что в сене лежит ещё один лесовичок. Совсем маленький, размером в половину Лёши, спит, подложив под щеку одну ладошку и прижав коленки к животу. Лёша наклонился над ним, долго рассматривал, улыбаясь, потом тихонько погладил по голове, и лесовичок проснулся. Сел, опираясь на растопыренные ручки, и тоже улыбнулся Лёше.

– Гхы-ы… – сказал он. – Гхы-ы…

– Не умеет ещё разговаривать, – объяснил Лёша Тяпкину. – Совсем малыш ещё.

Он бережно приподнял маленького лесовичка, поставил на ножки и, взяв за руку, повел к подземному ходу.

– Ты подожди меня здесь, – сказал Лёша Тяпкину. – Я очень быстро приду.

Он на самом деле вернулся быстро, так что Тяпкин даже не успел ещё соскучиться и испугаться. Тяпкин посидел немного на полене в углу домика, подождал, поглядел, как коза облизывает козленочка, а глаза в темноте у неё светятся жёлтым, и Лёша как раз вернулся. Один, без маленького.