Стеклянная западня, стр. 1

Франке Герберт В

Стеклянная западня

Герберт Франке

Стеклянная западня

Роман

Перевод И. Литвшец

1

В сравнении с этим остальное не имело значения, и изменить уже ничего было нельзя: майор должен умереть.

Абсолютно ровная территория казармы являла собой строгий квадрат. С четырех сторон ее ограничивали четыре вытянувшихся по периметру здания. Лишь складское помещение да еще машинный цех имели окна, остальные здания были обращены внутрь двора глухими стенами, и назначение их было неизвестно.

В казарменном дворе располагались учебные плацы, полосы препятствий, были проложены аккуратные дорожки, камнем вымощены площадки; несколько бараков стояли вдоль и поперек площадки. Строения были серыми, почва--желтой. Желтой были и форма, и лица солдат, и небо было желтым, затянутое плотной дымкой небо, низко нависавшее над поселком. Огромная казарма представляла замкнутый мир, мир в себе, мир желтых и серых оттенков.

Батальон выстроили на большом учебном плацу. Шесть тридцать--время утренней поверки. В едином строю замер личный состав перед майором: по десять в шеренгу тысяча солдат, перед ними на дистанции в три шага сотня капралов, еще впереди, снова на дистанции в три шага, десять сержантов. Майор стоял на значительном удалении от всех, одинокий и величественный, выпрямившись во весь рост, лицом к строю. Его слова, усиленные миниатюрным громкоговорителем, разносились по плацу. Он говорил о чести солдата, о долге, о повиновении, о беспрекословном выполнении приказа. Ежедневно произносил он эти слова, и строй внимал им с благодарностью. В них черпали они веру, радость, воодушевление. И силы для нелегкой службы. И храбрость, и мужество при боевых упражнениях.

"...Для солдата нет ничего дороже чести. Он должен быть всегда готов встать на ее защиту. Всегда готов он поразить все, что угрожает воинской чести..."

После поверки они разойдутся, приступят к выполнению конкретных задач: начнутся упражнения в стрельбе, классные занятия, спортивная подготовка, строевая под-готовка, и весь день в сознании их будут звучать эти слова. Служба и в самом деле была тяжела, вечерами без сил, без мыслей падали они на койки, но, даже проваливаясь в тяжелый сон, помнили эти слова и чувствовали себя счастливыми.

"...Беспрекословное подчинение приказу--основа воспитания солдата. Каждый из вас--звено в большой цепи, накрепко скованной подчинением. Мгновенно и не задумываясь исполняет солдат приказ своего командира..."

Тысяча сто девять мужчин замерли, не шелохнувшись, под тяжело нависшим желтым небом, вслушиваясь в слова майора.

Тысяча сто девять мечтали об одном--доказать свою высокую боеготовность, оправдать оказанное им доверие. А один в строю мечтал убить майора.

Абель стоял пятьдесят шестым в седьмой шеренге. Вместе со всеми, замерев навытяжку, вслушивался он в слова майора и в то же время продумывал сложный план. Неведомо сколько прожил он в казарме, не утруждая мозг ничем, кроме текстов боевых песен, инструкций о порядке чистки оружия да солдатского устава, который они зубрили на классных занятиях. А теперь мысли его словно соскользнули с накатанной колеи, они отклонялись все дальше и дальше, теряясь в неведомом бесконечном пространстве. Что-то, хранимое до поры за семью печатями, вырвалось вдруг наружу, и теперь он бессилен был контролировать этот процесс. Мысли неотступно кружились вокруг одного--смерти майора. Смерть эта виделась как последовательная цепь шахматных ходов, нацеленная на неотвратимый мат, как просчитанная система уравнений со многими неизвестными, имеющая, однако, одно-единственное решение, каким бы путем ни прийти к нему в итоге.

Напряжение немного отпустило Абеля. Он заметил, что майор окончил речь. Минуту царила тишина. Затем последовал приказ:

-- Для приема таблеток разойдись!

Как обычно, тут же сорвались с места десять сержантов, они похожи были на единый, хорошо подогнанный механизм. Залп извергнутых ими команд прогремел над строем. Неподвижные шеренги быстро пришли в движение; затем настал момент хаоса, бессмысленной толкотни, небольшой даже давки, наконец целеустремленность сознательно исполняемого долга отлилась в легкий, почти автоматический бег; на какое-то время все словно забыли майора, покачивавшегося в одиночестве, широко расставив ноги и прищурив глаза.

Только сейчас мысли, взбудораженные бессонной ночью и нелегкой службой, начинавшейся так рано, потекли спокойнее. У него пока еще не было желания исследовать причины, докапываться до тайного смысла, он лишь поразился собственному равнодушию к происшедшей в нем перемене и принял ее как непреложный факт. Ему было абсолютно ясно, что послужило толчком к перемене, к тому же момент этот играл существенную роль в дальнейших его планах. Это была завязка, и именно в этом пункте он надеялся на дальнейшую помощь: он хорошо помнил маленький, возможно случайный, вчерашний инцидент при раздаче таблеток.

Сейчас они точно так же, как вчера, повзводно стояли перед окошечками в стене склада медикаментов. Хорошо бы удалось повторить то, что случилось вчера, с одной только разницей: теперь это случится не с ним одним.

В стене было десять круглых отверстий, из которых выступали короткие, похожие на водосточные, желобки. Солдаты один за другим подходили к ним прикладывали левую руку с контрольным кольцом на мизинце к регистрационной пластинке слева от желобка, раздавался сухой щелчок, после шорох, и в подставленную правую руку падала пластиковая упаковка с таблетками.

Абель дожидался своей очереди, украдкой наблюдая за стоявшими рядом. Справа стоял Артур, уголком глаза Абель мог видеть выдвинутый вперед подбородок и низкий, покатый лоб. Не годится, подумал он. И скосил глаза влево. Остин был на сантиметр ниже его, посмуглее. Самым примечательным на лице его были глаза, черные, матово поблескивающие изнутри. Но в глазах этих не было выражения--они тупо уставились в пустоту. Абель выбрал Остина.

Когда подошла очередь их взвода и Абель получил прозрачную пластиковую упаковку, он сделал почти то же, что и остальные. Отошел в сторону и аккуратно надорвал пакетик. На ладонь выкатились таблетки. Две большие, белые, чем-то смазанные, чтобы легче было их проглотить, одна маленькая, желтоватая, сладкая на вкус, и черный шарик, величиной с дробинку. Абель проглотил одну большую, почувствовал, как она двинулась по пищеводу. Потом проглотил вторую и маленькую желтоватую. Его поразила мысль, что у него нет зубов, впрочем, у остальных солдат их тоже не было. Только у майора были зубы, они блестели, когда он отдавал команды. Но в данный момент это было неважно. Он огляделся... момент был удачен, все вокруг заняты таблетками, капрал глядит в сторону.., Абель зажал в ладони черный шарик, незаметно сунул его в карман... снова огляделся... прошло!

Но самое трудное было впереди. Он наблюдал за Остином, который как раз отошел от желобка и занялся своей упаковкой. Абель незаметно придвинулся ближе. Две большие таблетки Остин уже проглотил, сейчас он извлекал черную, он хотел, должно быть, сладкую, желтоватую оставить напоследок, чтобы подольше ощущать ее вкус. Абель резко повернулся, локтем задел ладонь Остина. Таблетки покатились по земле. Абель проследил за черной. Когда она замерла на месте, он придавил ее подошвой. Сильно нажал и растер--словно противную назойливую букашку.

Остин наклонился за желтоватой таблеткой, поднял ее. Испуганный, немигающий взгляд его остановился на темном пятне, оставшемся на камнях. Механически сунул он желтоватую таблетку в рот. И наконец поднял взгляд на Абеля, по-прежнему растерянный и беспомощный. Абель, пожав плечами, отвернулся. Остин обязан был доложить о происшествии--но в данный момент он не мог этого сделать. Разговоры в это время были запрещены. Всему рядовому составу. Лишь в час десять, на дневной поверке появится у Остина возможность обратиться к начальству, но Абель надеялся, что она не будет использована.