Пламя страсти, стр. 90

Последующие дни были просто восхитительными, какие не забываются до конца жизни. Хэзард не отходил от Венеции. Ему нравилось все время касаться ее, дотрагиваться до нее, словно ощущение желанного тела под пальцами стало своеобразным талисманом против будущего, о котором он предпочел не вспоминать в эти короткие сладостные недели лета.

Хэзард и Венеция ездили верхом, лакомились ягодами, собирали дикий ревень, смеялись, веселились, любили друг друга. Они проводили долгие ленивые часы на берегу реки в тени ив, забывая обо всем, кроме настоящего.

Иногда по вечерам они поднимались чуть выше в горы на маленькое пастбище и сидели там, наслаждаясь запахом свежей травы. Хэзард показывал Венеции созвездия на темном бархате ночного неба и называл их так, как это делали абсароки, или рассказывал старинные индейские легенды. Однажды он рассказал ей о первом своем видении, пережитом в горах.

— Тогда погиб мой дядя, его убили люди из племени лакота на Паудер-ривер. Моя семья была в трауре. Я сделал ритуальный надрез, и кровь текла из меня неделю.

— Это все следы траура? — Венеция осторожно коснулась шрама на его груди.

Хэзард кивнул, и ей показалось, что он снова вернулся в прошлое, заново переживая печаль утраты.

— Мой дядя был молод и отважен, — негромко продолжал Хэзард. — Я всегда восхищался им. Он был моим идеалом.

— Сколько тебе было лет, когда он погиб?

— Двенадцать, и я очень его любил. — Хэзард на мгновение замолчал и вздохнул, как будто только вчера в деревню явился гонец с плохими вестями.

— Мне показалось, что мое сердце разбилось, и я вдруг понял, что должен пережить видение, если надеюсь когда-нибудь отомстить за него. Это тоже произошло летом — дикие вишни почернели, а сливы покраснели на ветках. Я взял лишнюю пару мокасин, шкуру бизона и отправился в горы.

— А что сказали твои родители? Двенадцать лет… Ты был еще совсем маленьким, — Венеция прижалась теплой щекой к его плечу.

— Никто не видел, как я уходил из деревни. Я просто удрал. Поднявшись в горы, я соорудил шалаш и устроил себе постель из шалфея и можжевельника. Было очень жарко, и я целый день обнаженный ходил по вершине горы, призывая духов на помощь. Но никто мне не ответил. К заходу солнца я устал и лег на свою постель. Три дня я голодал, ходил и звал духов; только на третью ночь я проснулся оттого, что кто-то окликал меня по имени. Они пришли за мной.

— Ты их увидел? — удивленно спросила Венеция, и Хэзард улыбнулся.

— Нет, биа. Духов никто не видит, я только слышал их голоса. «Идем», — сказали они мне, и я встал. Моя голова была ясной и легкой. Я последовал за ними, холодный ветер обжигал мне кожу, а тропа под ногами казалась мягкой, словно я шел по траве, а не по каменистой тропе. Я подошел к горящему костру. Шесть маленьких человечков сидели вокруг него полукругом.

Венеция вдруг испугалась. Голос Хэзарда доносился до нее словно издалека.

— Джон! — прошептала она и коснулась ладонью его щеки. — Я не понимаю…

Ее прикосновение как будто вернуло Хэзарда к действительности. Он покачал головой и покрепче обнял Венецию.

— Ничего страшного, биа. Это как сон. Просто иногда наши сны бывают вещими, вот и все.

Он не стал говорить ей, что когда вернулся с гор, то рассказал шаманам о людях-карликах, пятнистом бизоне и четырех ветрах. И они сказали ему, что у него есть сила стать великим. «Тебе дали эту силу духи, — вспомнил Хэзард слова одного из шаманов. — Но разница между людьми в том и состоит, что одни используют этот дар, а другие нет. Учись пользоваться своим даром. И тогда ты станешь великим вождем». В тот день Хэзард познал самого себя.

— Это все так необычно, — пробормотала Венеция. — Я не узнаю тебя, когда ты так говоришь.

— Думай об этом как о религии, и тогда тебе все покажется менее странным. Ведь даже белые люди всегда найдут о чем поспорить, если речь заходит о религии. У кого-то много богов, у кого-то только один… А впрочем, я напрасно заговорил об этом с тобой. Мне совсем не хотелось тревожить тебя. — Хэзард легко погладил ее волосы.

— Но в этом большая часть твоей жизни, — мягко напомнила Венеция.

— Мы просто сами общаемся с нашими божествами — без помощи священников. И видения одного человека считаются благословением для всего племени. Мы видим мистическую силу в ветре и в небе, в дожде, в реках, птицах, горах и равнинах.

— Земля очень важна для вас, правда? — прошептала Венеция, не до конца понимая это слияние человека с природой.

— Земля — это все, — с почтением произнес Хэзард. — Ничто не сравнится с землей абсароков, она самая красивая в мире. И я мечтаю о том, чтобы сохранить ее для моего народа.

И снова, как это бывало всегда, когда разговор касался будущего, Хэзард мрачно замолчал. Но он по-прежнему крепко обнимал Венецию и смотрел в звездное небо.

— Я верю, что ты можешь это сделать, Джон, — прошептала она. — И мне бы очень хотелось тебе помочь…

— Может быть, — также шепотом ответил он. — Только может быть.

— Я хочу помочь. Если, конечно, смогу, — ее теплое дыхание согрело ему щеку.

— Ты уже помогаешь мне, биа. Ты постоянно напоминаешь, что жизнь — это радость и счастье. Ты мой самый верный помощник. А теперь поцелуй меня.

Она поцеловала его и ощутила слезы на его щеках.

В эти тихие вечера Венеция поняла, почему Хэзард так гордится своими корнями и так привязан к земле. С ней были связаны воспоминания о счастливом детстве, эта земля вскормила его дух и его тело, и в ответ он испытывал к ней почти мистическую любовь.

На летней стоянке царила дружеская веселая атмосфера: встречались родственники, друзья, которые не виделись целый год и спешили обменяться новостями. Каждый вечер все собирались вокруг костров, ужинали, танцевали, разговаривали, играли, соревновались в ловкости и меткости.

Однажды Хэзард решил привести Венецию на совет. Узнав об этом, Неутомимый Волк в ужасе посмотрел на него, словно его друг сошел с ума.

— Ты не можешь этого сделать! — воскликнул он. — Раньше в советах принимали участие женщины-воины, но последние десять лет такого не случалось, и все об этом забыли.