Леди и лорд, стр. 107

— Согласен, не смыслю. Но почему бы тебе в таком случае не раскрыть мне глаза?

— Помнишь леди Кейр, которая вышла замуж за молоденького викария своего поместья?

— Нет, не помню.

— Так слушай же! Она вышла за него замуж, и целый год все грязные языки только и делали, что упражнялись в остроумии по поводу молодости жениха, солидного возраста невесты, а также ловкости святоши, который смог подцепить великосветскую дуреху.

— А теперь, милая, выслушай меня. Не хочу рассеивать твои страхи по поводу разницы в возрасте и всего прочего, что с ней связано, потому что, честно говоря, мне на это абсолютно наплевать. Мне эта тема попросту скучна. И я хочу, чтобы ты относилась к ней точно так же. В любом случае до лета я буду за границей, и за это время ты вполне сможешь изменить свои взгляды.

— Не исключено, что взгляды придется изменить именно тебе, — бросила она в ответ, многозначительно изогнув темную бровь.

— Совершенно верно, дорогая.

— Ушам своим не верю!

— Господи, да на тебя не угодишь…

— Ведь что получается? Ты, поразмыслив, вполне можешь прийти к выводу, что на деле вовсе не любишь меня, — глухо произнесла она. От этой мысли у нее окончательно испортилось настроение.

— Ты слишком раздражена. — В отличие от нее Робби был совершенно спокоен.

— Еще бы!

— А вот это лишнее. Я помогу тебе… расслабиться. У меня есть отличное средство. — В его протяжных словах прозвучало сладкое обещание.

— Каким же образом? Ты что же, так и собираешься валяться как бревно? Или все-таки соизволишь пошевелиться? — ворчливо осведомилась она, резко садясь в кровати. Казалось, что се глаза превратились в два жарко тлеющих уголька. Это впечатление усиливали медно-красные волосы, рассыпавшиеся по матовым плечам.

Его же взгляд из-под длинных черных ресниц был по-прежнему ленив.

— Если тебе того так хочется, то с большим удовольствием.

Беспомощно всплеснув руками, Роксана рассмеялась.

— Нет, я так больше не могу. Сдаюсь!

Вынув ладони из-под головы, Робби потянулся всем телом.

— Что ж, и в самом деле пора. — Его чувственный рот медленно изогнулся в обольстительной улыбке. — Ну-с, посмотрим, что можно сделать с вашим раздражением…

28

— Я чувствую твой запах. — Его шепот был тих, но она сразу же узнала знакомый глубокий голос.

Элизабет, лежавшая, свернувшись клубочком, на краю постели Джонни, мгновенно открыла глаза. Пробежав взглядом по стеганому одеялу, она увидела его, лежащего в отдалении. Глаза Джонни оставались закрытыми, дыхание было размеренным, и жена, измученная бессонной ночью у кровати истерзанного мужа, опять погрузилась в дрему.

Но вскоре его длинные ресницы поднялись, и голубые глаза настороженно оглядели все вокруг. Джонни не терпелось увидеть источник знакомого аромата. Где же она? Нежный запах возбуждающе щекотал ноздри. Где?! Ну вот же, вот! Невыразимая радость наполнила его душу.

— Битси, — позвал он, теперь уже громче.

Стряхнув с себя остатки сна, она увидела его внимательный взор и затрепетала от счастья.

Он слабо шевельнул рукой, попытавшись дотянуться до нее.

Элизабет, не теряя ни секунды, подползла к нему, и их пальцы соприкоснулись. Это было соприкосновение двух жизней, двух сердец, соединение двух душ. Воссоединение любви. Наклонившись, она очень осторожно поцеловала его, лежащего на животе, и опустила голову на подушку рядом с ним.

— Ты прекрасен, — прошептала Элизабет. Нахлынувшее счастье было настолько велико, что мешало ей видеть ужасное состояние, в котором до сих пор находился ее возлюбленный. Но главное заключалось в том, что в его глазах снова светилась жизненная сила, свидетельствующая о несломленном духе. Значит, все будет хорошо.

— Я так соскучился по тебе.

Она еле сдержала слезы, вспомнив о том, как много ему пришлось выстрадать, и все это — ради нее.

— Теперь-то уж я никуда тебя не отпущу. Глаз с тебя не спущу, — пообещала Элизабет.

— Мы в безопасности? — спросил он, будто вспоминая что-то.

— Мы у Роксаны в доме.

Джонни улыбнулся:

— Хорошо. Тогда поцелуй меня еще… Раз сто.

И она принялась выполнять его просьбу — медленно и с удовольствием. Так продолжалось до тех пор, пока им не помешал Монро, поднявшийся пораньше, чтобы осведомиться о здоровье Джонни. Встав у кровати так, чтобы раненому было удобнее видеть его, он принялся посвящать его в подробности предыдущего вечера. Терпеливо дождавшись завершения подробного доклада, Джонни поинтересовался:

— Как ты думаешь, сколько еще сможет «Трондхейм» простоять на якоре?

— Они уже отплыли. Сегодня утром. А до этого всю страну обрыскали, но так и не смогли тебя найти. Груз был уже на борту, так что они не могли больше ждать.

— Значит, они вернутся из Веера не раньше чем через восемь дней.

— А то и через пару недель. Тут уж не мы, а ветры да штормы решают. Сам знаешь, какая погода на море в это время года.

— Стало быть, сегодня утром вставать с постели не обязательно? — с усмешкой поинтересовался Джонни.

— Потерпи денек-другой, — добродушно ответил Монро. Его лицо тоже расплылось в довольной улыбке.

Тем не менее на следующее утро Джонни потребовал, чтобы ему помогли сесть. Это оказалось непростым делом. Двое мужчин подняли его с постели, и он с трудом выпрямился, сев на краю кровати. Некоторое время он сидел молча, опираясь на руки, прежде чем смог разжать зубы. Отерев обильный пот, выступивший над бровями и верхней губой, Джонни, опираясь на плечи друзей, сделал несколько трудных шагов по направлению к креслу и медленно опустился в него, отчаянно вцепившись в деревянные ручки.

Через несколько минут его лицо снова порозовело, а затем восстановилось и дыхание. После этого светло-голубые глаза обвели встревоженные лица тех, кто тесным кругом обступил его.

— Не бойтесь, не упаду, — через силу пошутил он. — Во всяком случае, в ближайшие пять минут вам нечего опасаться. А теперь хочу спросить у уважаемого консилиума: не пропустить ли мне для укрепления здоровья стаканчик доброго вина? Это обезболивающее мне бы понравилось больше опия.

Шесть человек одновременно бросились выполнять его просьбу, и вскоре Джонни смог утолить жажду прекрасным кларетом.

Отныне процесс выздоровления стал необратим. Молодость лучше любого врача залечивала тяжелые раны. Впрочем, была в том заслуга и аптекаря Роксаны, который, как никто другой, разбирался в травах и мазях, способствующих исцелению телесных увечий. Ему частенько приходилось пользовать молодых сорвиголов, любящих выяснять взаимоотношения на дуэлях, и он за долгие годы практики великолепно научился врачевать истерзанную плоть.

Роксана продолжала появляться в свете, хотя и не так часто, как прежде, поскольку не хотела привлекать излишнего интереса к собственному дому. Несколько раз ей удавалось отвергать домогательства эрла Брюсиссона, который на каждом светском рауте не упускал случая подойти к ней. Она раз за разом отказывала ему, неизменно ссылаясь на болезнь детей, которая якобы не позволяла ей принимать гостей.

Пока они находились на публике, Роксане было не так уж трудно противостоять его навязчивым требованиям о нежном свидании. А уж она-то бдительно заботилась о том, чтобы они всегда были в гуще людей, предпочтительно где-нибудь в гостиной, где этикет предписывал вести исключительно вежливые беседы. Что же касается детей, то уже на следующее утро после появления в доме Джонни они были предусмотрительно отправлены в одно из загородных поместий. Те, что были постарше, уже неплохо разбирались в политических тонкостях, а потому держали бы рот на замке. С младшими дело обстояло сложнее. А потому их друзьям на многочисленные расспросы всякий раз приходилось давать краткий ответ: болеют.

В то же время, отправляя детей в деревню на две недели, Роксана не желала признаться себе в том, что этот шаг в значительной мере продиктован ее необузданной страстью к молодому любовнику.