Затерянный остров и другие истории, стр. 21

Солнце село, на севере стали сгущаться длинные-длинные тени. Пять Перьев разжег посильнее костер, так как ночи в прериях даже в июле стоят прохладные.

— Ты опять их видел, красные цветы, когда спал? — спросил он мальчика.

— Да, целые поля, усыпанные красными цветами, — ответил Джерри. Потом задал вопрос: — А что?

— Это хорошо, — сказал Пять Перьев. — Очень хорошо. Значит, у тебя тоже будет Красный Глаз.

— А что это? — спросил Джерри, немного испугавшись.

— Это очень хорошо. Значит, ты сам будешь хорошо лечить, будешь доктор, как белый говорит. Хочешь быть доктор?

— Я как-то не думал, буду я учиться на доктора или нет. До сегодняшнего дня. — Мальчик пришел в великое возбуждение. — Но когда Билли ускакал, что-то во мне как будто проснулось. И я решил тогда, что обязательно буду доктором.

— Это потому, что ты увидел Красный Глаз, — сказал тихо Пять Перьев.

— Расскажи мне про него, пожалуйста, Пять Перьев, — ласково попросил мальчик.

— Хорошо, только сначала я тебя перенесу на кровать.

И, подхватив Джерри тонкими, но сильными руками, он опустил его на травяную постель в зеленом типи, поглядел, как лежит больная нога, расстегнул на мальчике всю одежду, накрыл его одеялом, раздул костер и, присев у входа в типи, начал свой рассказ.

Красный Глаз может видеть только хороший, добрый человек, который много понимает. Он должен правильно жить, должен быть смелый мужчина. Он говорит только правду, никогда ложь, не делает низость, или никогда не получит Красный Глаз. Мне рассказывали, что за большой соленой водой в вашем большом лагерь, где много-много типи, — вы, белые, называете это Лондон, — в далекой земле Англия, когда человек может лечить, он вешать на дверь типи красный фонарь. Тогда больной может видеть его даже ночью, когда темно. Это значит, хороший человек живет в этом типи, значит, этот человек весь свой жизнь помогает и лечит больной. Мы, краснокожие с Северо-Запад, слышал этот история, мы тоже хотим знак красной лампа, чтобы найти хороший человек, кто много знает. Сок красный цветок показывает этот человек. Если ты пьешь сок и не видишь красный цветок, ты не добрый, ты любишь только себя, ты не говоришь правду, твоя жизнь не есть честный. Если ты видишь красный цветок, вот ты видел сегодня красный цветок, значит, ты хороший, добрый, очень благородный. Ты видел Красный Глаз, значит, ты добрый своим друзьям.

Пять Перьев кончил свой рассказ, но пальцы его продолжали осторожно сжимать маленькую руку белого мальчика.

— Спасибо тебе, Пять Перьев, — сказал Джерри чуть слышно. — Я решил, я буду учиться на доктора. Папа всегда говорил, что это самая благородная профессия. Я сам узнал сегодня, что это так.

Уже через минуту Джерри спал крепко, как малый ребенок. Какое-то время Пять Перьев молча наблюдал за ним. Потом поднялся, снял с себя оленью рубашку, аккуратно сложил ее и, приподняв голову спящего, подсунул ее вместо подушки. А сам, раздетый по пояс, устроился на земле около типи поближе к огню и тоже заснул.

На третий день на полоске между небом и прерией показалась крохотная точка. С каждым часом она все росла, становилась все ближе и отчетливей. Пять Перьев, прикрыв ладонью зоркие глаза, стал вглядываться в далекие мили прерии.

— Маленький Храбрец, — после недолгого молчания позвал он. — Они едут, один день раньше, чем мы надеялся. Я думал, твой брат летел как степной ветер. Да, я вижу один, нет, два фургона и лошади с побережья, с Гудзонов залив. Я знай хорошо эти лошади.

Мальчик сел, тоже вглядываясь в даль.

— Я даже не знаю, рад я или не рад, — сказал он. — Один из фургонов ведет отец, я знаю. Я очень хочу его видеть. Но… но я не очень хочу расставаться с тобой, Пять Перьев.

— Мы не расстаемся, надолго не расстаемся, — сказал индеец. — Ты сюда еще вернешься, когда станешь знаменитый доктор. Может, ты будешь лечить мой народ, я подожду то время.

Повозка быстро приближалась к ним. И правда, одной упряжкой правил отец, инспектор Макинтайр с Гудзонова залива. Но кто это сидит с ним рядом? Билли? Нет, не Билли.

— Ой, мама! — не закричал, а прямо-таки завопил Джерри.

Через секунду она уже обнимала его.

— Я не мог удержать ее, ну просто не мог! — прогремел голос мистера Макинтайра. — Да, сэр, решила сама проделать эти сто семнадцать миль. Мне не доверила! И Билли не доверила. Решила, что должна ехать сама!

Мистер Макинтайр, человек добродушный, общительный, поспешил обойти маленький шалаш, пожать руку индейцу, а сам с беспокойством вглядывался в бледное лицо младшего сына, обратив внимание на его худенькие пальцы.

— Ой, папа, мама, Пять Перьев был такой добрый! — возбужденно заговорил Джерри, кивая в сторону индейца.

— Ты говоришь добрый? Не сомневаюсь! — заявил мистер Макинтайр. — А ты знаешь, мой мальчик, ты мог бы остаться хромым на всю жизнь, если бы вам не встретился Пять Перьев. Я же всегда говорил, он лучший индеец во всех землях Гудзонова залива!

— Да, дорогой, лучший индеец Гудзонова залива, — повторила миссис Макинтайр, и голос ее задрожал.

— Даю голову на отсечение, лучший индеец Гудзонова залива! — повторил и Билли, подъехав во втором фургоне.

Пять Перьев продолжал сидеть молча. Потом, взглянув прямо на Билли, произнес:

— А ты скакал день и ночь. Ты почти загнал лошадь?

— Да, почти загнал, — согласился Билли.

— Ты хороший брат. Ты мой брат тоже, — сказал Пять Перьев, протягивая Билли руку.

И Билли осторожно пожал эту тонкую смуглую руку, маленькую и нежную, как у женщины.

Все это случилось давно, а в прошлом году Джерри Макинтайр закончил с отличием медицинский факультет университета Макджилла в Монреале. Он получил три или четыре прекрасных предложения для начала своей медицинской карьеры, но он от них отказался и вернулся в Гудзонов залив, решив посвятить свою жизнь и все свои знания индейскому племени, из которого был родом Пять Перьев — «лучший индеец во всех землях Гудзонова залива».

БРАТ ВОЛКА

Отец и мать Лилу принадлежали к большому индейскому племени Британской Колумбии — лилуэтам, людям достойным и стойким. Они дали своему сыну имя Лилу, потому что с раннего возраста, как только он научился ковылять на смуглых босых ножках, он всегда с восторгом прислушивался к волчьему вою, доносившемуся через каньоны с прекрасных горных склонов, среди которых он родился. На языке чинук Лилу означало «волк». Еще не научившись говорить, мальчик любил стоять по ночам в дверях своего вигвама и подражать долгому таинственному призыву и вою своих тезок. Отец его понимающе улыбался на это и говорил:

— Однажды он станет великим охотником, наш маленький Лилу.

А мать с гордостью добавляла:

— Да, он совсем не боится диких зверей. Нет такого волка в горах, даже самого злого, который напугал бы нашего Лилу.

И вот из малыша он стал мальчиком, а любовь к мохнатым диким зверям, рыскающим по лесам, не угасала в нем; их голоса были для него убаюкивающими голосами друзей с той поры, как он только помнил себя.

Однако именно та знаменательная ночная скачка по Оленьей Тропе, в том месте, где она огибает Бонапартовы Горы, доказала ему, как мудро было с его стороны завести с волками дружбу, потому что, если бы он боялся их, эта скачка обернулась бы бедой, а не победой. Только доверие волкам помогло Лилу совершить смелый, героический поступок, после которого любой человек на земле лилуэтов, будь то белый или краснокожий, с любовью произносил его имя.

Как-то в начале осени отец послал Лилу по Оленьей Тропе за десять — пятнадцать миль с весточкой к хозяину большой стройки на железной дороге, что лилуэты пришлют на работы с полсотни мужчин. Мальчик сел верхом на свою молоденькую лошадку и отправился в путь рано утром. Не спеша спустился он по горной тропе в каньон, потом снова поднялся и перевалил через вершину, заросшую лесом. Ноги его были еще слишком коротки, чтобы обхватить бока индейской лошадки, как удавалось это делать отцу, поэтому в опасных местах он ехал медленнее и осторожнее, стараясь запечатлеть их в своей памяти на случай, если придется возвращаться поздно.