Пещера Черного Льда, стр. 38
Корби Миз прочистил горло, хлопнул молотом по ладони и сказал:
— Ты хороший кланник, Дрей Севранс. Здесь нет никого, кто возразил бы на это. Последние несколько недель всем нам дались тяжело, но ты судил обо всем здраво, исполнял свой долг и доказал, что клан может тобой гордиться. Что до меня, я не вижу причин, мешающих тебе подтвердить клятву своего брата. Ты тверд духом и верен своей цели, и если ты готов поклясться перед этим собранием, что будешь наставлять своего подопечного как подобает, мне этого довольно.
Баллик и другие согласно кивнули. Ворон кружил медленно и лениво, как стрекоза в разгаре лета.
— Готов ли ты сделать то, о чем говорил Корби, Дрей Севранс? — с непроницаемым лицом спросил Инигар.
Дрей соскочил с коня, глядя карими глазами на Райфа.
— Клянусь.
У Райфа к горлу подкатил комок. Дрей не хотел, чтобы он ехал с ними, Дрей не далее как прошлой ночью предупреждал его, что он вредит себе и всей их семье, а теперь он, стоя перед тремя дюжинами кланников, говорит в пользу своего брата. Щеки Райфа вспыхнули от стыда. Жаль, что нельзя вернуть назад то, что они наговорили друг другу ночью в сенях. Жаль, но нельзя. Сказанного не воротишь.
— Да будет так, — сказал Инигар, будто объявляя о смерти больного, и повернулся лицом к Райфу. — Клятва дана, Райф Севранс. Теперь ты новик в глазах клана и богов. Не подведи же ни тех, ни других. — Ветер переменился и теперь дул Инигару в лицо. Ему следовало сказать еще что-то — Райф достаточно часто присутствовал на таких обрядах и знал, что теперь ведун должен благословить новика и произнести напутственные слова, — но Инигар плотно сжал губы и отвернулся от ветра.
В наступившем неловком молчании Райф выплюнул клятвенный камень, вытер его о свой лисий капюшон и стал ждать, когда Дрей его возьмет. Обычно сам Инигар передавал камень от присягнувшего к поручителю, но Райф видел по обращенному к нему в профиль лицу ведуна, что для него церемония уже окончена.
Кланники молча смотрели, как Дрей прячет маленький темный камень в один из многочисленных кисетов у себя на поясе. Все торопились отправиться в путь. Дрей потрепал Райфа по плечу.
— Давай-ка живым духом собери пожитки для похода, — он ухмыльнулся, — кланник.
Райф только кивнул — говорить он не мог. Когда он собрался войти в дом, ворон снова раскричался, и Райфу послышалось: «Труп! Труп! Труп!»
— Какой-то всадник едет сюда! — воскликнул розовощекий Рори Клит.
Райф оглянулся, и в тот же миг Баллик Красный вскинул свой лук на грудь. Громовым голосом он велел всем отойти и очистить ему место для выстрела. Райф посмотрел на выгон, куда показывал Рори. Белый конь шел по снегу, ступая с великой осторожностью, оберегая свою ношу. Всадник обмяк в седле, привалившись к его шее, и рука, еще держащая поводья, бессильно свисала.
У Райфа на щеке начал дергаться мускул. Это был конь Шора Гормалина.
Медленно, словно мгновения растянулись в минуты, Баллик убрал приготовленную стрелу. Молот Корби Миза грохнулся оземь со звуком надтреснутого колокола. Губы Инигара зашевелились, и Райф, хотя и не слышал из-за ветра, что говорит ведун, знал, что тот уже второй раз на дню поминает Каменных Богов.
Конь, длинношеий, с точеной головой и большими влажными глазами, медленно, тщательно выбирая дорогу, шагал ко двору. Он весь сосредоточился на одном: доставить всадника домой. Стоило ему сделать неверный шаг или тряхнуть шеей, и всадник соскользнул бы с седла на снег. Шор Гормалин был мертв. Кланники двинулись вперед с той же осторожностью, чтобы не спугнуть чудесного белого коня. Стали видны светлые волосы Шора. Половина его головы была снесена напрочь двумя арбалетными стрелами с кулак величиной, пущенными с близкого расстояния. Одно древко обломилось, другое торчало из мешанины волос, крови и костей, словно диковинный стебель, выросший на черепе Шора.
Воины без единого слова стали полукругом, чтобы конь мог завершить свой путь. Его подвиг был достоин уважения, и двадцать девять мужчин это понимали. Шор слегка съехал на левый бок, и конь напряг шею и плечи, силясь удержать его на месте. Засохшая, наполовину застывшая кровь раскрасила конскую гриву розовыми и черными пятнами. Когда лошадь и всадник приблизились, Райф увидел, что маленький скромный меч Шора так и остался в ножнах. Воину, владевшему мечом лучше всех в клане, не дали случая обнажить оружие.
— Клобучник, — прошептал кто-то — может быть, Корби Миз.
Конь остановился перед кланниками, повернулся боком и застыл, передавая свою ношу клану. Шор ездил на нем восемь лет.
В этот самый миг ворон с тихим шорохом полетел прочь. Свидетель Смерти, с тупой ненавистью к себе подумал Райф. Ворон знал все с самого начала.
12
ПРИГОРШНЯ ЛЬДА
У Аш сводило живот, пока они с Катой спускались по лестнице во двор. Ей опостылело все время чувствовать себя больной, опостылело день и ночь сидеть под надзором у себя в комнате. Сны ее тоже довели. Теперь она видела их каждую ночь. Каждую ночь. Она не могла припомнить, когда в последний раз спала просто так, без сновидений. Не могла припомнить, когда в последний раз просыпалась утром, чувствуя себя отдохнувшей. Теперь она просыпалась среди ночи, в ту глухую пору, когда не спят только воры да ночная стража, и чувствовала себя так, будто только что бегала по улицам. Просыпалась обессиленная и дрожащая. По шее стекал пот, сердце стучало, как безумное, и простыни, туго обкрученные вокруг горла, оставляли рубцы, которые держались часами. А недавно и синяки стали появляться...
Аш потрясла головой. Нет, об этом думать не надо.
— Что с вами, барышня? Озябли уже?
— Нет. То есть да. Мне просто холодно, вот и все. — Аш мысленно выругала себя. Послушать ее — дура дурой. — Дай мне мои перчатки. Живо.
Ката фыркнула, собираясь что-то сказать, но они уже приближались к нижней ротонде, где мужчины в черных кожаных плащах Рубак, с кровавыми мечами на поясе или за спиной шагали, следуя в Красную Кузницу. Никто, даже до крайности обиженная девица, не стал бы привлекать к себе внимание Рубак. От одного вида их мечей, как девицы, так и мужние жены могли лишиться чувств. Говорили, что краску для этих клинков получают из смеси ртути и человеческой крови.
Занервничав вдруг, Аш выхватила у Каты свои перчатки из телячьей кожи и натянула их на руки с гораздо большей силой, чем было необходимо, так что костяшки хрустнули.
— Снег, кажется, не идет? — спросила она, сходя в ротонду. Марафис Глазастый, начальник Гвардии Рубак, отстав от нее на десяток ступеней, шел за ней, как страшный, молчаливый пес. Право же, это смешно. Что ему, больше делать нечего? Кто же будет выслеживать контрабандистов, прижигать руки ворам и рубить пальцы уличным девкам, которые недоплачивают протектору?
— Я же говорила — на улице холодно и сухо.
Аш подскочила от повышенного тона Каты и солгала:
— Ну да, я слышала. — Почему она испытывает такую слабость? Почему каждый громкий звук, даже скрип половицы, заставляет ее вздрагивать?
Подойдя к высокой железной двери, ведущей из Бочонка во двор, Аш на всякий случай завязала последние ленты своего плаща. Пентеро Исс несколько недель не разрешал ей выходить на воздух, а верхом по двору она последний раз ездила поздней осенью. С тех пор сильно похолодало. Приготовившись к худшему, Аш переступила через порог. Да, очень сильно.
Мощенный плитами двор служил сердцем Крепости Масок. По всем четырем его углам стояли башни, а огораживали его здания крепостные стены. Он был достаточно длинен для скачек и достаточно широк для состязаний и турниров, которые устраивались каждую весну. Летом здесь собирались бароны для придворных торжеств, а в темные месяцы, предшествующие зиме, Пентеро Исс наблюдал с обсидиановой площадки на фасаде Фитиля, как судят государственных изменников.
На дворе тонким слоем лежал снег. Прихваченный сильными морозами, стоявшими на прошлой неделе, он хрустел под ногами. Аш на каждом шагу казалось, будто она что-то ломает. Двор был замощен почти полностью, но скаковая дорожка вдоль внешней стены давно заросла цепкой желтой травой, занесенной сюда со Смертельной горы. В трещинах каменной кладки тоже пробивалась трава, и маслянистый зеленый мох покрывал плиты у подножия трех башен. Только у Кости ничего не росло — ни травинки, ни пятнышка мха. Фундамент скованной льдом башни, словно корни черного ореха, отравлял все живое вокруг.