Крепость Серого Льда, стр. 117

Вот что желал иметь Исс. Но увы. Многие несут в себе врожденные зачатки Старой Науки — Исс знал в крепости не меньше десяти человек, в той или иной мере наделенных магическим даром, Корвика Молса и Кайдиса Зербину в том числе, — но очень немногие обладают даром, способным сделать их истинными чародеями.

Исс знал, что сам к таким людям не принадлежит. Потому он и пленил чародея, заставив его работать на себя.

Почти двадцать лет наслаждался он преимуществами, которые давала ему магическая сила. Около четырнадцати лет назад, когда приспело время взять крепость штурмом и свергнуть стареющего, немощного Боргиса Хорго, Скованный навел тень на весь город. Позднее, в течение десяти кровавых дней Изгнания, именно Скованный отыскивал рыцарей-Клятвопреступников в их убежищах, а Исс посылал красных плащей убивать их. Так оно и продолжалось многие годы — чары, принуждение и разговоры на расстоянии. Исс почти не сомневался в том, что стал бы правителем и без помощи Скованного, но тот ускорил его подъем, а затем укрепил его положение сотней различных способов.

Скованный был леворучным серповидным ножом Пентеро Исса, но теперь этот клинок затупился.

Исс вздохнул, глядя, как идет к нему Кайдис Зербина с узелком, оловянной фляжкой и маленькой закрытой лампой.

— Заверни все это, — приказал он, и слуга, оторвав полу своей полотняной хламиды, смастерил хозяину нечто вроде мешка.

Когда его красивые длинные пальцы с разительно белыми ногтями управились с работой, Исс сказал:

— Я хотел бы пореже видеть мои Глаза — те, что следят за мной днем и ночью.

— Да, хозяин. — Кайдис склонил свою газелью шею.

— Достаточно будет легкого недомогания — скажем, поноса.

Еще один наклон длинной шеи дал Иссу понять, что это будет исполнено.

Исс взял мешок и лампу, открыл железную дверь и вошел в восточную галерею. Здесь царил мрак — окна были заколочены, а факелы уже десять лет не зажигались. Высоко на стропилах ворковали голуби. Их сухой помет и каменная пыль хрустели у Исса под ногами. Когда-то в здешнем воздухе чувствовался заряд, который усиливался по мере приближения к двери, ведущей в Кость, но за последние шесть месяцев он ослабел и стал почти неощутим. Теперь Иссом владело только чувство завершения, ощущение близкого конца.

Пронзенные Чудища, выбитые в камне у двери в башню, смотрели на него со странно торжествующим видом, и он, как всегда, порадовался, оставив их позади. Войдя в Кость, он поправил огонек лампы. Он уже и забыл, какой холод и мрак встречают тебя в старейшей из четырех крепостных башен. В городе уже оттаивали пруды и набухали почки, но здесь по-прежнему стояла зима. Иней оковывал стены, как сталь. Отсюда до снегов Смертельной горы семь тысяч футов, но погода здесь точно такая же. Кость притягивает лед, как громоотводы — молнию.

Исс, поеживаясь, прошел под лестницу, к входу в Перевернутый Шпиль.

Он произнес тайное слово, и перед ним возникла дверь, а за ней — уходящие вниз ступени. Он стал поспешно спускаться, не желая задумываться о слабости, которую вызвал в нем этот ничтожный магический акт.

Ветра Перевернутого Шпиля сегодня почти не давали о себе знать. Маленькая лампа Исса освещала только ступени, не затрагивая темной пропасти. Лестница вилась вниз вдоль покрытых трещинами, обросших льдом стен. Исс не помнил, видел ли раньше эти тонкие, с волосок, трещины.

Дойдя до первой из круглых камер, он стал ощущать усталость. Мысль о предстоящем обратном подъеме обескураживала его, и он пожалел, что пришел сюда. Но он преодолел себя и спустился через две верхние камеры в темный колодец.

Здесь разило не только нечистотами, но и кислым запахом близкого к смерти старика. Скованный лежал в своей железной люльке, подтянув локти и колени к животу, обмотавшись цепями, как зародыш пуповиной. Иссу показалось, что он шевельнулся, но это следовало приписать только мухам, ползавшим по его телу, — они взлетели, вспугнутые светом лампы.

Исс подошел поближе. Кожа Скованного стала серовато-желтой, как бывает при плохом кровообращении. Следы от кандалов на запястьях были уже не красными, а черными, и вокруг них распространялась та же чернота. Исс опустился на колени, чувствуя щемящую боль в сердце. Их всегда связывала любовь — глубокая, порожденная зависимостью, оторванностью от мира и страшным актом Порабощения. Восемнадцать лет Скованный тянулся навстречу руке своего хозяина, жаждал его ласки, как собака. А Исс всегда чувствовал обратное притяжение — почувствовал и теперь, легонько коснувшись щеки Скованного.

Ничего в ответ — ни малейшего признака узнавания. Исс уронил мешочек с водой и медом куда-то далеко вниз. Великая печаль овладела им. Конец приближается, и это хорошо, что Скованный угасает медленно, день за днем. Это уменьшает опасность. Только круглый дурак мог бы забыть, кто лежит здесь, и лишь еще более безнадежный глупец попытался бы прекратить эту жизнь иными средствами.

Исс, склонившись, поцеловал Скованного в голову. Восемнадцать лет — а теперь между ними все кончено.

С тяжелым сердцем покинул он железную келью, закрыл дверь и задвинул засов.

Он ждет, ждет. Какая это обыденная и страшная вещь — ждать, как это опустошает душу. Но ждать он должен — и он потихоньку, маленькими порциями, впускает воздух в легкие и выпускает обратно, слушая, как удаляются шаги Приносящего Свет.

Он знает, что слабеет, и порой это наполняет его таким отчаянием, что он молит тьму взять его к себе. Разве мало он настрадался? Разве не пора сдаться и сказать: «Жить слишком больно, позволь мне покончить с этим»?

«Нет, не пора, — отвечает голос изнутри, удивляя его своим пылом. — Не пора, Приносящий Свет». И он ждет, накапливая силу. Иногда сырость в камере так сгущается, что на него проливается дождь. Тогда он раскрывает губы и ловит влагу распухшим языком.

Еще не пора.

41

УХОД

После ночных подземных толчков собаки никак не могли успокоиться и выводили Собачьего Вождя из терпения. Они не стали есть конскую печенку, которую он утром нарезал для них, и рвались со сворок, когда он вывел их погулять.

Глупые твари. Подумаешь, важность — земля дрожит! Уж не думают ли они, что в круглом доме на привязи безопаснее, чем здесь, под открытым небом? И почему до сих пор не придумано кнута для собак — он бы им показал, видят боги!

— Это там, за липовой рощей, — сказал Хэмми Фаа, показывавший дорогу. — Скоро увидишь.

Он потолстел, Хэмми. Вайло заметил, что некоторые люди с годами оправдывают свои имена. С Моло Бином происходило то же самое. Сначала голова у него была как голова, потом лоб стал выпячиваться, подбородок тоже, а между ними образовалась вогнутость. Ни дать ни взять боб, то есть Бин. А «Хэмми» значит «окорочок». Что же ждет его самого? Решив, что беспокоиться об этом не стоит, Вайло дал собакам пинка.

День был хорош, несмотря на ночное землетрясение. Пушистые облака не сулили непогоды. Бледное солнце поднималось над горизонтом, дул легкий ветерок. Голые ветки лип щелкали, раскачиваясь. Деревья насадили слишком тесно, и они отвоевывали друг у друга пространство. Срубить бы их все, да и делу конец. Липа — черноградское дерево. Покойников там укладывают в долбленые липовые колоды. Может, вырубить рощу и послать им в подарок? От мыслей о Черном Граде голову, как всегда, сдавило. Семнадцать его внуков убиты, а Черный Град до сих пор не расплатился за это. Вайло каждое утро открывал глаза в мире, где Черный Град еще не уплатил свой долг.

Тяжело дыша, он рванул собачьи поводки. Есть вещи, о которых нельзя думать, сохраняя при этом здравый смысл.

Хэмми Фаа тем временем остановился у той диковины, которую хотел показать вождю. В середине рощи помещался колодец, обратившийся теперь в нечто невиданное. Его кирпичная шахта вылезла из земли, как пробка из бутылки.

Собачьего Вождя прохватило холодом. «Мы клан Бладд, избранный Каменными Богами для защиты их рубежей».