Корона с шипами, стр. 116

Когда Тесса заговорила опять, голос ее звучал совершенно спокойно, словно она взяла себя в руки.

— Пожалуйста. Это кольцо привело меня сюда из совершенно иного мира, возможно, одного из тех, что откололись во время Распада. Не знаю. Знаю одно: я перенесена сюда с какой-то целью. Дэверик вызвал меня. Мне надо выяснить зачем. До сегодняшнего дня я думала, что должна победить гонцов и узорщика, который превращает их в чудовищ. А теперь вы, по-видимому, хотите сказать, что я ошибаюсь. В чем же дело? Если я упустила какую-то деталь в этом узоре — поправьте меня. Пожалуйста.

Аввакус сидел очень тихо. Когда замолкли последние отзвуки пылкой Тессиной речи, он несколько раз моргнул, так медленно, точно веки его вдруг налились свинцом. Потом глубоко, очень глубоко, вздохнул и заговорил:

— Мне восемьдесят два года, милая девушка. Восемьдесят два. И семьдесят из них я считал Остров Посвященных своим домом. Впервые я попал сюда мальчонкой — учиться писать. Так поступали многие. Святые отцы учили ребят грамоте. В те дни у меня и в мыслях не было становиться узорщиком. Ничего подобного. Я хотел быть астрономом, смотреть в подзорную трубу и рисовать карты ночного неба. — Аввакус с неподдельным участием и теплотой улыбнулся Тессе. — Моим мечтам не суждено было осуществиться. Как только святые отцы обнаружили, что у их ученика есть способности к этой возни с перьями, чернилами и пергаментом, они решили, что не отпустят меня. Мне на роду написано стать великим каллиграфом, сказали они. Узорщиком, не уступающим Фаскариусу, Мавеллоку и Илфейлену. Мне пришлось остаться, пройти обучение, принять монашеские обеты. — Улыбка на лице Аввакуса увяла. — Мы обладаем значительной властью на этом острове и, если считаем, что человек нам подходит, превращаем его в свою собственность.

Тесса посмотрела на изуродованный палец Аввакуса. Старик заметил ее взгляд, но не сделал ни малейшей попытки спрятать руку.

— Святые отцы преисполнены любви и страха, — продолжал он. — То есть не только они — все обитатели монастыря, но они особенно. Если сейчас ты вернешься в обитель, то скорее всего найдешь отца Иссасиса распростертым на полу храма. Он вымаливает у Господа прощение за то, что солгал тебе. Во многих отношениях он неплохой человек. И сравнительно честный.

— Он вышел встретить меня у ворот, — пробормотала Тесса, — показал мне келью. Ту самую келью, в которой на меня напали. — При воспоминании о неведомом чудовище, о том, как тяжеленная туша наваливалась на нее, Тессу передернуло. Да еще этот запах, этот жуткий рев... Точно сама Тьма ополчилась на нее.

— Отец Иссасис не насылал на тебя никаких чудовищ. Это не в духе святых отцов, — возразил Аввакус. — Угроза исходит из другого места.

— Но что, если нападение произошло при попустительстве отца Иссасиса? — предположила Тесса и по печальному лицу Аввакуса увидела, что он допускает такой вариант.

— Надеюсь, что нет. Надеюсь ради блага этого Острова.

— А между Островом и кольцом существует какая-то связь? — Тесса не собиралась спрашивать ничего такого. Под взглядом Аввакуса слова сами срывались с языка.

Старик кивнул, едва заметно, но кивнул.

— С помощью узоров можно получать новые и новые знания. Я понял это очень быстро. Надо только следовать правилам и соблюдать определенные пропорции — и ненужная шелуха спадет, тебе откроется суть вещей. Ты сможешь проникнуть в прошлое, то есть изучить, познать то, что осталось от него. Я не просто рисовал узоры — я хотел найти истину. — Аввакус осекся. Тесса заглянула ему в лицо. Печальные глаза старика вдруг задорно, по-молодому блеснули. — Это было моим призванием, моим талантом и причиной моих несчастий. И несчастий Эмита тоже. Хотя он был очень молод и плохо понимал, что делает, святые отцы наказали и его. Они разделили нас и выслали Эмита — ведь он еще не принадлежал им душой и телом. Еще не совсем. Год-другой — и не исключено, он вступил бы в число братии. Но они решили отпустить его. А я... — Аввакус махнул изуродованной рукой.

— Они перерезали вам сухожилие? Чтобы вы больше не могли рисовать узоры?

— Да, они сделали это. — Аввакус обвел взглядом пещеру. Все камни теперь были окрашены в кроваво-красный цвет. — Понимаешь, они должны беречь свои секреты. Секреты пятисотлетней давности.

Тесса натянула подол туники на обнаженные ступни. Ей не нравилось, что при этом освещении кожа тоже принимает красноватый оттенок. Вдалеке билось о берег море. Его шум напоминал чье-то тяжелое дыхание.

— Твое кольцо — точная копия Короны с шипами. — Аввакус понизил голос. — Я уверен, что они связаны друг с другом.

— Корона с шипами — тоже эфемера?

— Да, и возможно, величайшая, могущественнейшая из них. И она пришла в мир с единственной целью — разжигать и выигрывать войны.

Тесса похолодела, по коже у нее побежали мурашки, волосы зашевелились от ужаса. Ей показалось, что тело ее распадается на части. Внутри она почувствовала странную пустоту. Разве может она, слабая, неуверенная в себе, противостоять таким силам? Это же чистой воды безумие.

— Гэризонские короли на протяжении пяти столетий возлагали на себя Корону с шипами, — выдавила она из себя. — Как же могла эфемера просуществовать столь долго в одном и том же месте? Она бы исчезла много столетий назад.

— Вот в том-то и дело, милая моя девушка, — отозвался Аввакус, подчеркивая каждое слово, — в том-то и дело.

27

Кислота прожигала пергамент, едкий дым разъедал глаза. Черные чернила проникали в покрытую черным же поверхность страницы, как пантера, вышедшая на охоту темной ночью. Краска стекала по подбородку Эдериуса. Лучи солнца падали на письменный стол.

Эдериус ничего вокруг не замечал. Он видел только дым от факелов гонцов в рейзском лагере на холме. Изгард приметил это сухое место неделю назад.

— Трава загорится от первой же искры, — сказал король, — пари держу, Сандор сочтет, что лучше места для лагеря не найти.

Два дня гэризонские солдаты таскали камни, очищая склоны холма. Еще день строили запруду на реке. В результате в выбранном Изгардом месте появился маленький, мелкий, наверняка пересыхающий летом, но вполне пригодный для снабжения предполагаемого рейзского лагеря водой ручеек. Чистая вода, удобные, не каменистые склоны и вдобавок возможность наблюдать за примыкающими к гэризонскому лагерю землями. Более чем достаточно, чтобы Сандор не стал искать ничего лучшего. Поэтому Изгард и бровью не повел, когда рейжане начали вбивать в землю колья на указанном им месте. Другого король и не ожидал.

А теперь Эдериус смотрел на струйки черного дыма, вдыхал их запах, пробовал на вкус. Смотрел на дело рук своих, на вызванные им самим разрушения. Смотрел и по мере надобности вплетал в этот узор черную нить гонцов. Черное двигалось по черному. У них была одна пара глаз на всех, один разум на всех, и повиновались они одному приказу. Их дикие животные крики не производили на Эдериуса никакого впечатления, хотя в любое другое время заставили бы его похолодеть от ужаса. Но сейчас рот его непроизвольно открывался и закрывался, вторя воплям гонцов, а на лице отражались их гримасы. Он был одним из них. И всеми вместе. Их предводителем, создателем, нитью, которая связывала их с Короной.

Свое состояние Эдериус не смог бы выразить словами, только образами. Хотя какая-то частичка его души съеживалась от ужаса при виде возникающих перед умственным взором картин, державшая кисть рука ни разу не дрогнула.

Черное двигалось по черному. Гонцы с длинными ножами наперевес сбегали по горящим склонам холма и гнали перед собой растерявшихся, ошалевших от страха рейжан. Дым разъедал глаза, проникал в легкие. Языки пламени лизали каблуки сапог. Адские вопли вселяли безумие, не давали остановиться, собраться с мыслями.

Гонцы гнали своих врагов, как послушный скот. А между тем те были при полном вооружении, в надежных доспехах. Если бы они остановились, подумали, посоветовались друг с другом, то, возможно, решили бы принять бой. И не исключено, что победили бы гонцов: ведь рейжан было в десять раз больше. Но они не останавливались, не разговаривали. Во всяком случае, бряцание оружия и вой гонцов заглушали все разумные слова. В рейзском лагере началась паника. В точности как и предсказывал, как планировал Изгард.