Голубое поместье, стр. 58

Стеклянное пресс-папье ударяет его в голову позади уха. Новое движение, и пол встает перед ним. Лишившись равновесия, он отчаянно тянется к Элизабет, но ее нет на месте.

Голова наполняется ее словами и болью, конечности ослабевают. В гневе, с отчаянием он понимает, что падает, падает все быстрее и быстрее; голова кружится вихрем.

Дом вращается вокруг него и изрыгает его в парк.

А Элизабет падает на колени возле тела своего мужа и охватывает живот: ей предстоит новое испытание.»

34

— Они всегда ненавидели мужчин. — В голосе старика, сидевшего на софе рядом с Кейт, не слышалось пыла. Они разглядывали альбом, полный старых фотографий и памяток. — В женщинах этого дома всегда было что-то самодостаточное, даже неуязвимое. О, конечно, скорбная и прекрасная Розамунда… твоя прапрабабушка, дорогая, создательница дома. Красавица, как и все женщины рода Банньеров. — Он показал на концертную программу, раскрашенную бледно-розовой и светло-зеленой сепией. Fleur jetee, утверждал причудливый почерк. La belle chanteuse [50] поет снова. — Я не знал ее, и воспоминания моего отца Родерика обнаруживали некоторую неопределенность. Она никогда не жила здесь, сказал он однажды. Розамунда разъезжала по свету, выступала в «Ла Скала», «Гранд-Опера», в нью-йоркском «Метрополитен-Опера». Ее никогда не было дома, когда они жили в Англии. Тогда мой отец и взбесился.

— Но ты знал Элизабет, правда?

Кейт не впервые расспрашивала Питера Лайтоулера о прошлом. У них были и другие встречи: ленчи, послеполуденный чай, прогулки по лесу — за последний год или около того.

Сперва Кейт было просто интересно. Мать и Алисия запрещали ей любые контакты со стариком. Поэтому, достигнув девятнадцати лет, Кейт, естественно, посетила Лайтоулера, оставив праведный путь, чтобы выслушать его вариант истории.

Не из простого упрямства. Вокруг было столько тайн. Рут и Алисия всегда отвечали обиняками и изменяли тему или вообще уклонялись от ответа. Кейт сердилась на них, особенно теперь. Она хотела понять, она должна была знать.

Но Кейт не была безрассудна или глупа: она пережила не одно мгновение физического страха и нерешительности, поскольку Питер Лайтоулер был жутко стар. Кожа его сделалась ломкой словно бумага, седые волосы поредели. Прикасаясь к его руке или ладони, она ощущала кости под кожей, покрывавшей прежде теплую оболочку из плоти, жира и мышц. Руки его всегда оставались холодными. Глубокая жалость, которую Кейт испытывала к старику, придавала ей уверенности во время их встреч.

Не то чтобы она хотела оправдать его; просто ей нужно было знать. Она хотела узнать, что он натворил, чем так ужаснул Рут и Алисию.

— Видишь ли, я был в доме, — объяснил Питер Лайтоулер, — когда умер Джон Дауни. Он вбил себе в голову дурацкую мысль о том, что у меня роман с его женой, прекрасной Элизабет. Словом, довел себя до безумия, бедняга. Он попытался застрелить меня, но, к счастью, промахнулся. И в результате расстался с жизнью, а у Элизабет начались преждевременные роды. В ту ночь родилась твоя бабушка Элла.

— Так, значит, у тебя была связь с Элизабет?

Лайтоулер взял альбом и мягко закрыл его. Старик умолк на мгновение, и она уже подумала, что он собирается солгать.

— Я хотел, — сказал он негромко. — Я перепробовал все способы. Я втерся в их жизнь, я играл с ними в бридж и с ней в теннис, говорил о политике с Джоном. Я попытался стать для них близким другом. Я старался, чтобы Элизабет начала поверять мне свои мысли. Я представлял, как ей одиноко. Джон время от времени погружался в черную депрессию, он был ужасно искалечен. В отсутствие Маргарет я даже жил в поместье, чтобы помочь Элизабет. Но на твой вопрос я отвечу отрицательно. У меня не было интриги с Элизабет. Элла Банньер была дочерью Джона Дауни.

— А я думала, что он не мог иметь детей!

— Кто тебе это сказал? — Бледные глаза настороженно следили за ней.

— Алисия говорила…

— Алисия. Моя дорогая и единственная жена. — Питер Лайтоулер откинулся на спинку дивана. — Ну вот теперь ты услышала. И чьему слову ты намереваешься верить? Этим все всегда и кончается. Кто из нас говорит правду? Есть ли на это строгий и быстрый ответ?

— В наше время существуют тесты, исследования крови, генетический анализ отпечатков пальцев.

Питер Лайтоулер пожал плечами.

— Но Элла давным-давно умерла. Как и Джон Дауни. Тела их уже распались в земле (или кости могут что-нибудь помнить?), если их не кремировали.

— А ты не знаешь этого? — Кейт наклонилась вперед, сомкнув руки.

— Меня и близко не подпустили. И на похороны Дауни, и когда умерла Элла. Ни его, ни ее нет ни на одном из местных кладбищ или могильных дворов. Я знаю потому, что искал. Но мне ничего не сказали, никто и никогда не говорил мне об этом. Я всегда был… персоной нон-грата. — Кейт заметила легкую дрожь, охватившую его руки.

— Я выясню, — сказала она. — Это надо выяснить, как ты считаешь?

— После всех этих лет? — Питер положил свою старую, холодную, покрытую пятнами ладонь на журнал с реликвиями. — Если сумеешь, милая Кейт, если сумеешь. Мне было бы приятно умереть оправданным, но вопрос слишком серьезен, моя дорогая, даже для тебя. Слишком давние корни отягощают всю эту историю, к тому же существует и нечто другое…

— Что именно?

— Дом. Не следует забывать о самом поместье.

— Как я могу это сделать? — спросила она. — Я родилась здесь.

— Как и я, — сказал он. — По крайней мере был зачат. Рассказать об этом?

— Это неправда! — Распахнув дверь, Кейт встряхнула мать за плечи. — Признайся, что ты была неправа! — Она кричала, лицо ее побледнело, слабый свет, сочившийся из коридора, подчеркивал кости лица. Пальцы ее впивались в плоть Рут.

— Что?.. — Ничего не понимая, Рут оттолкнула от себя руки дочери. Транквилизатор, который она приняла, еще притуплял ее реакцию. Саймон повернулся на бок, натягивая покрывало на уши.

Опершись на локоть, Рут потянулась к выключателю лампы.

— Кейт, где ты была? — спросила она, начиная приходить в себя. — Почему так поздно?

— Еще не поздно, сейчас только одиннадцать часов. Ты прекрасно знаешь, где я была… и я хочу услышать твой ответ сейчас же!

— Ради бога, Кейт! Разве нельзя подождать до утра?

— Нет, нельзя! Вот что, мама, отвечай! Значит, тебя изнасиловали? И это сделал дядя Питер? А ты хочешь услышать его мнение об этом?!

— Какая разница! Он всегда лжет, ты должна это знать! — Рут отбросила назад свалившиеся на глаза волосы.

— Почему ты так его ненавидишь? Почему ты продолжаешь этот раздор?

— Это не я продолжаю, а он! Это он не дает ничего забыть! — Рут выбралась из постели и туманным взглядом отыскивала шлепанцы.

Но рядом с ней одеяло прикрывало лицо Саймона, словно его не было здесь.

— Скажи мне!

— Ничего хорошего ты не услышишь.

— Значит, ты считаешь, что он — мой отец? — Жуткий в этом сумраке голос ее разносился в открытую дверь, по коридорам. — Почему ты не хочешь сказать мне?

— Иди спать! — вмешался наконец в разговор Саймон, откидывая назад простыни.

Он встал с постели, и Кейт отступила на шаг.

— И что же ты сейчас делаешь, Кейт Банньер? Чего ты хочешь этим достичь? Или просто хочешь устроить цирковое представление, мерзкую двухгрошовую мелодраму? — Он кричал, стоя в своей смешной полосатой пижаме.

Она ответила:

— Значит, мы сестра и брат? Скажи тогда мне ты, дядя Саймон, у нас один отец?

— Ради всего святого, оставь эту тему, Кейт. — Рут шагнула мимо нее на площадку. — Незачем извлекать на свет эту старую историю. Ты не знаешь, что делаешь. Ты ничего не понимаешь. — Каштановые волосы Рут были взлохмачены. — Не выпить ли нам теперь чаю, раз мы все равно проснулись?

Кейт вышла за ней в коридор. Их слова отдавались в провале лестничной клетки, но в доме было тихо. Решительным движением она скользнула вперед, перекрывая матери дорогу к лестнице.

вернуться

50

забросанная цветами… прекрасная певица (франц.)