Голубое поместье, стр. 3

Более того, соучастником — во всем, кроме дела. Черная яма поджидала его здесь, манила к себе. Нет, не под утренним светом, не под солнцем.

Они даже украли его бумажник, украли его личность. Ну что ж, он сам позволил.

Это направило его размышления в другую сторону. Быть может, они хотели впутать его в убийство, если оно действительно совершилось. Впрочем, случившееся трудно было назвать этим словом. Вчерашний кровавый обряд обошелся без какого-либо сопротивления. Тот, со шрамом, сам опробовал нож и еще улыбнулся, как Дэвид. Но тела не осталось. Бирн не был уверен, что может доверять своим воспоминаниям. Происшедшее слишком напоминало галлюцинацию, слишком уж все путалось в его голове. Бирну ужасно не нравилось то, что нынешнее событие смешивается с тем, что произошло в Йоркшире.

Он почувствовал себя плохо. На виске ныл синяк, рана кровоточила, но он не помнил, как это случилось. Быть может, его ударили, но он не был уверен.

Все было так невероятно, так непонятно. Надо бы сообщить в полицию об этой смерти, принятой с непонятной кротостью.

Он остановился. В полицию, безусловно, обращаться нельзя. Там спросят, а где же тело? И что вы лично делали, слоняясь по Эппингскому лесу в столь поздний час? Они станут выяснять, кто он такой, захотят узнать о нем все. Где вы живете и кто может поручиться за вас?

Ничего, нигде, никто. Боже, какая путаница! Бирн вновь опустился на траву, обняв голову руками. Полиции уже известна его внешность, военные наверняка распространили описание. Там сразу поймут, кто он. А потом все начнется снова: психиатры, советники и вопросы.

Он уже не мог выносить все это. Отчасти поэтому он и бежал, отчасти поэтому и оказался здесь. Из-за всей этой шумихи. Он отправился на юг, чтобы убраться подальше от всего. Бирн не намеревался вновь представать перед оком публики — теперь уже в качестве свидетеля при расследовании обстоятельств убийства.

Но, но, но. У него нет денег, нет водительских прав или какого-нибудь удостоверения личности. У него просто нет никакой личности. Эти женщины лишили его всего важного, оставив ему только запятнанный кровью нож и головную боль.

Он ощущал жажду, голова болела, безоблачное небо сулило горячий день.

Надо бы напиться. Из ручья или из пруда, лишь бы была вода. Обстоятельства требуют. Бирн повернулся спиной к дороге и направился в лес.

Ручеек он отыскал достаточно скоро, но грязная струйка не многим могла помочь ему. Прежде чем двинуться дальше, Бирн зарыл нож в перегнившую листву, а потом смыл с рук сочную яркую глину.

В полицию идти нельзя, он понял это сразу, как только закопал нож. Если уж он не пошел в полицию в Мидлхеме, зачем же здесь проявлять подобную аккуратность? Быть может, он успел приобрести склонность к невмешательству. Бирн посидел немного, опершись спиной о ствол дуба и подобрав колени. Дуновение принесло острый запах: дикий чеснок. Дрозд опустился на соседнее бревно. Птица не обратила на Бирна никакого внимания. Солнце рассыпало по земле светлые пятна.

На мгновение, на очень недолгое время, смертоносный поток памяти остановился, и лес наполнился звуками: шелестом, птичьей песней, журчанием воды. Дорога ушла куда-то далеко, хотя угадывалась за всеми остальными звуками. Под деревьями было приятно. Он мог хотя бы забыться. А в Лондоне сейчас уже жарко, людно и душно…

Однако больше деваться некуда. В Лондоне он мог затеряться, там никто не станет интересоваться, кто он такой.

Бирн вновь поднялся на ноги. Зашелестели листья. Между буками на краю мелкого овражка что-то блеснуло в солнечном свете — крошечная серебряная искорка.

Он сразу понял, что это такое, вспомнив про серебряные цепочки на шеях женщин. Бирн бросился наверх, поскользнувшись на прелой листве, но увидел только пустую жестянку из-под пива, отразившую солнечный свет.

Сердце его колотилось, дыхание стало неровным. Оказалось, что он встревожен куда больше. Что, если они по-прежнему неподалеку? Что, если это какие-нибудь сложные игры в «кошки-мышки»? Что, если за ним наблюдают?

Он оглядел лес, но деревья замерли, листья чуть колыхались. Никого и нигде. Бирн уже собрался вернуться к дороге, когда заметил это.

Голубое пятно блеснуло среди листвы, прохладное и зовущее. Он уже шел к нему, к этому слабому блеску сверкающей воды за деревьями.

Идти пришлось дольше, чем рассчитывал Бирн. Он знал, что Эппингский лес невелик, что весь он рассечен дорогами и тропами, и все же Бирн словно прошел не одну милю под сенью деревьев, прежде чем добрался до дома. Его как бы втягивало внутрь, отрывая от обычной жизни, от цели. Он хотел начать новую жизнь. Начать сначала — в дыму, — и пусть никто не будет знать его или интересоваться им.

Солнце поднялось на свои высоты, когда он наконец все увидел отчетливо. Бирн шел вдоль гребня. Это была не вода. К югу, в низине, его ждал синий дом. Сложенный из серо-голубого камня, цветом он напоминал воду и даже искрился под солнечными лучами. Дом высоко поднимался над окружающими деревьями своими тремя или четырьмя этажами. Фантазия на готические темы, отметил с интересом Бирн.

Дом что-то напоминал ему, но что именно, он не мог вспомнить; память напрасно рылась на задворках его сознания. Бирн понимал это чувством, находящимся за пределами памяти.

Позади дома за рощей блеснула вода. Деревья были повсюду, рощицы, перелески, словно лес вдруг откатился назад как прилив, оставив дом выброшенным на берег, в долине посреди зеленых луж. Голубой камень дома был оправлен в деревья, его черепицы поблескивали сквозь листву.

Бирн уже почти не слышал шума дороги. Возле дома, должно быть, его не слышно совсем. Укромный уголок привлекал Бирна. Эти деревья прятали дом, смягчая резкую перспективу.

Но кто решится жить здесь, подумал он, в такой изоляции? Какой-то преуспевающий бизнесмен, стареющая звезда… Впрочем, нет. Скорее всего дом пустует, ведь вокруг него царило безмолвие. Бирн обнаружил, что идет через лес.

Дом ждал, открытый и приветствующий.

2

Краска на кованных из железа воротах потрескалась, из-под нее проступала ржавчина. Ворота были устроены в высокой неровной живой изгороди более трех метров высотой. Створки, скрипнув, подались под его прикосновением.

Бирн вошел. Лес казался позади него плотным и непроницаемым. Впереди тоже были деревья, словно остановившиеся на пологом склоне, протиснувшись сквозь зеленую изгородь. Стриженые буки, конечно, были от плоти леса, но они только отделяли подобное от подобного. По бокам изгороди стояли дубы и грабы — древние деревья, распространявшие вокруг себя глубокую тень даже в ясный солнечный день. Высоко над его головой в ветвях деревьев перекликались грачи. Бирн сделал несколько шагов по кустам ежевики и орляка и, оглянувшись назад, уже не увидел ворот, то ли потерявшихся в подлеске, то ли спрятавшихся в тени под деревьями.

Лес уступил дорогу просторному парку, полному испанских каштанов и тисов. Повсюду торчали крапива и чертополох. По правую руку появилась подъездная дорога, прямо впереди лежал сад. Бирн направился к дороге, чтобы соблюсти приличия. Он зашел с заднего входа, а это была частная собственность. Он посмотрел вдоль подъездной дороги в сторону главных ворот. Возле них оказался коттедж, неопрятный, грязный, в кровле зияли бреши. Явно необитаемое сооружение.

Сам дом, вероятно, тоже заброшен, скорее всего он давно превратился в руины. Надо только взглянуть, вспомнить, не бывал ли он здесь. В конце концов, эти места он мог видеть на картине или где-то еще.

Бирн пристроил свой рюкзак за кустом ежевики. Покрытие дороги потрескалось, из щелей проросла трава. На края асфальтовой ленты от деревьев наползала зелень.

Дом почти целиком спрятался за деревьями, но Бирн угадывал за листвой холодный серо-голубой камень. Приблизившись, он заметил следы некоторых трудов. Клумба с розами была на удивление избавлена от сорняков. Благоденствующие розы Айсберг опрятно и аккуратно тянулись вверх. За ними виднелся результат попытки насадить растительный бордюр из привязанных к палочкам дельфиниумов. Подножие окружающей террасу стены заросло маргаритками и геранью, анютиными глазками. Но вокруг них царило полное запустение. Похоже, обитатели этого дома нуждаются в хорошем садовнике, не чурающемся тяжелой работы.