Отныне и вовек, стр. 130

Колпеппер сухо приложил руку к козырьку. Энди, Слейд и Пятница, точно спохватившись, тоже отсалютовали лейтенанту. Колпеппер ответил им тем же, строго официально и всем сразу. Он пропустил их вперед, потом вслед за ними начал спускаться по тропинке, светя себе под ноги фонариком. Они свой фонарик не включили.

– Офицерье вонючее! – глухо пробурчал Слейд. – Чтоб они сдохли все! Прямо школьником себя чувствуешь: чуть что не так – линейкой по рукам!

– Наплюй! – громко сказал Пруит. – Так как тебе пехота? Все еще нравится? – спросил он с издевкой. Играть дальше комедию не имело смысла. Никто больше не сказал ни слова.

У грузовика их ждал Рассел.

– Я ничего не мог поделать, – зашептал он. – Он, как свет увидел, сразу наверх попер. Я вам даже крикнуть не мог.

– Не мог так не мог, – холодно сказал Пруит. – Ничего страшного. Наплевать. – И вдруг разозлился: – А чего это ты шепчешь?

Сзади подошел Колпеппер.

– И вот еще что, Пруит, – язвительно сказал он. – Хочу поставить вас в известность. Я приказал дежурному капралу заглядывать на насыпь. Так что не вздумайте снова туда лезть, когда я уеду.

– Так точно, сэр. – Пруит отдал честь. – Мы бы и так не полезли. Для нас все уже кончено, сэр. – Это прозвучало очень напыщенно, и он про себя выругался. Колпеппер усмехнулся и сел в кабину грузовика.

– Рассел, а где первый сержант? – спросил он.

– Не знаю, сэр. Наверно, решил здесь задержаться.

– А как он вернется назад?

– Не знаю, сэр.

– Что ж, – Колпеппер довольно улыбнулся. – Значит, он сам себя наказал. К побудке он обязан быть на КП. Теперь будет добираться пешком. Эндерсон, что вы стоите? Садитесь, мы уезжаем. – Он повернулся к Расселу: – Поехали. Эта дыра мне уже осточертела.

– Есть, сэр, – откликнулся Рассел.

Грузовик развернулся и выехал с территории лагеря, оставив после себя зияющую пустоту. Они стояли у прохода в проволочном заграждении и смотрели, как грузовик тяжело переваливается на ухабах, выбираясь на дорогу. В отблеске фар был виден силуэт Энди, сидевшего в кузове с гитарой в руках.

Пятница засмеялся, пытаясь заполнить пустоту смехом:

– Отлично провели времечко, да? Спасибо за чудесный вечер, было очень весело!

– Держи. – Слейд протянул Пруиту листки, вырванные из записной книжки. – Пусть будет у вас. Может, еще понадобится.

– А переписать не хочешь? Чтобы у тебя тоже было?

Слейд покачал головой:

– В другой раз. Мне пора. Скоро снова заступать.

– Ладно, – сказал Пруит. – Бывай.

– Ты поосторожнее, – посоветовал Пятница. – Будешь к нам приходить, смотри, чтобы он тебя снова не засек.

– Сам знаю. Мог и не говорить. Ладно, ребята, увидимся, – Слейд двинулся через проложенную грузовиком колею к дороге.

– Думаешь, он к нам переведется? – спросил Пятница.

– Сомневаюсь. Ты бы на его месте перевелся? На, – он ткнул ему листки. – Отдашь Энди. Это его. Музыку ведь он сочинил.

– Ничего, мы это еще допишем, – Пятница взял у него листки, аккуратно сложил их, сунул в нагрудный карман и застегнул пуговицу. – Найдем время. Когда в гарнизон вернемся.

– Да, – сказал Пруит. – Обязательно.

– А вообще можем и сейчас дописать, – загорелся Пятница. – Ты и я – вдвоем. Сядем на кухне и допишем. Мы теперь и без музыки сможем.

– Дописывай, сам. Я немного пройдусь. – Пруит прошел сквозь проход и двинулся через колею к дороге.

– А может, все-таки допишем сейчас? – с надеждой крикнул ему вслед Пятница. – Давай, а?

32

Дойдя до дороги, Пруит остановился. Голос Пятницы все еще долетал до него: итальянец продолжал что-то возбужденно обсуждать сам с собой. А Слейд уже исчез – и не видно его, и не слышно. Если уйти подальше, то Пятница тоже скоро исчезнет.

Он повернул налево и зашагал по щебенке в сторону главных ворот. Направо была свалка металлолома, где находился пост Слейда. Сменщик Слейда обязательно его остановил бы. А узнав, что он тоже солдат, захотел бы с ним потрепаться. Ему же сейчас не хотелось ни с кем разговаривать. И заводить новые знакомства тоже не хотелось. Поэтому он и пошел налево. Одно знакомство в день вполне достаточная нагрузка для нормального человека. Он шел очень медленно, чтобы не догнать Слейда.

Насыпанная толстым слоем щебенка поскрипывала в темноте под его полевыми ботинками. Неизрасходованная энергия выпитого виски бурлила в нем, пронизывала его насквозь горячими волнами. Жалко, нечего больше выпить. Он бы с удовольствием напился до одури, до беспамятства! Ты не можешь жить без горна, это понятно, но, похоже, тебе запрещено даже сочинять жалкие стишки для солдатского блюза.

Ведь, когда семейство Колпепперов посетило их на насыпи, у него в голове был уже весь следующий куплет. Куплет про субботу; и получился он отлично.

Он шагал в темноте по дороге и проговаривал про себя:

В городской тюрьме Ричмонда в штате Индиана их запихнули в камеру на втором этаже, и в субботу вечером они стояли на скамейках и смотрели, как по центральной улице гуляет народ. Они залезали на скамейки, потому что иначе было не дотянуться до окон. Их было в камере четверо. Всех взяли за бродяжничество. Продержали неделю, потом выпустили. Бродяг тогда было полно, а тюрьмы не резиновые. Был 1931 год.

Это как с горном – твоей музыке поверят, только если ты сам пережил то, о чем пытаешься рассказать, а у него все уже было в голове, и он готов был продиктовать Слейду слова. Кроме него, никто не смог бы сочинить этот куплет, потому что они ни разу не сидели в тюрьме. А теперь куплет, может быть, так и останется незаписанным. У него не было с собой ни карандаша, ни бумаги, да даже если бы и были, он не стал бы записывать. Он бы порвал бумагу, а карандаш выкинул. С горькой радостью он подумал, что, возможно, лишает мир чего-то важного и прекрасного.

А впрочем, что такое этот мир? Сплошное засилье колпепперов.

Едва ты появляешься на свет, семейства колпепперов берут тебя за шкирку.

Он шагал в темноте по пустой дороге, и его переполняла щемящая жалость ко всем пруитам, живущим в этом мире; он думал о недописанном блюзе и о том, что они не взялись бы его сочинять, если бы не идиотское преклонение Слейда перед пехотой. Так что все это нелепая случайность: Слейду стало стыдно, что он соврал про пластинки Джанго, и он захотел как-то загладить свою вину, потому и навязал им эту глупую затею. Да, нелепо. Нелепо и смешно.

Голос Пятницы, спорившего с Пятницей, растаял далеко позади, и он теперь остался один, в своем собственном, замкнутом мире, радиус которого измерялся десятью футами щебенки. Только что ему хотелось остаться одному. Но сейчас одиночество давило. Этот замкнутый мир сросся с ним, как луч прожектора, намертво прилипший к танцору на сцене.

Он побежал. Но ему было не оторваться, от этого своего мира. Он не мог убежать от него, как не мог убежать и от мира колпепперов.

Он перешел на шаг. Шагал по дороге и размышлял, допишут они блюз или нет. Скорее всего, нет, разве что Слейд переведется в Скофилд, чтобы их вдохновлять. Слейду нравится пехота только потому, что сам он служит в авиации. Пруит громко засмеялся, смех был горьким и радостным.

– Стой!

Пруит остановился. Встал как вкопанный. Никаких постов здесь вроде быть не должно. Но когда командуют «стой!», лучше не спорить. Тем более если вслед за окриком из темноты возникнет часовой с заряженным пистолетом.