Воздушный замок, стр. 5

Абдулла окаменел, стоя посреди палатки и глядя на солнечные лучи, в которых, вот странность, не было больше видно уродливых следов пыли и старых благовоний. Нет — теперь это были золотые ломти небес!

— Так это был не сон! — воскликнул Абдулла.

Дурное настроение как рукой сняло. Даже дышать стало легче.

— Это была правда! — добавил он.

И повернулся, чтобы задумчиво поглядеть на ковер-самолет. Он ведь тоже был во сне. А это значит…

— Выходит, пока я спал, ты перенес меня в сад какого-то богача! — сказал Абдулла ковру. — Должно быть, я заговорил во сне и велел тебе это сделать. Скорее всего. Я думал о садах. Так ты куда ценнее, чем я считал!

Глава третья,

в которой Цветок-в-Ночи узнает кое-что важное

Абдулла снова аккуратно привязал ковер к шесту и отправился на Базар, где и отыскал лавку самого искусного из промышлявших там разнообразных художников.

После положенных вступительных церемоний, в ходе которых Абдулла назвал художника монархом мелков и кудесником красок, а художник горячо возражал, уподобив Абдуллу зефиру среди заказчиков, а его глаза — алмазу среди глаз, Абдулла перешел к делу:

— Мне нужны портреты всех мужчин, которые вам встречались, — всех видов и размеров. Нарисуй мне царей и нищих, купцов и ремесленников, толстых и худых, молодых и старых, красивых и уродливых, а также ничем не примечательных. Если кого-то из них ты не видел, прошу тебя выдумать их, о король кисти. А если воображение твое подведет тебя, в чем я сильно сомневаюсь, о халиф среди художников, что ж — обрати взор свой на площадь, гляди и рисуй!

Абдулла взмахнул рукой в сторону буйно бурлящей толпы покупателей на Базаре. Он едва не прослезился, поняв, что Цветок-в-Ночи никогда, никогда не видела столь заурядного зрелища.

Художник с сомнением провел рукою по клочковатой бороде.

— Разумеется, о благородный почитатель мужественности, с этим я справлюсь без труда, — произнес он, — Но не соблаговолит ли рубин рассудительности сообщить этому ничтожному рисовальщику, зачем ему понадобились все эти мужские портреты?

— А для чего малахит мольберта желает это знать? — спросил Абдулла, несколько смутившись.

— Само собой, патриарх покупателей поймет этого скрюченного червя, если тот скажет, что должен выбрать материал для работы, — отвечал художник. На самом-то деле ему просто было любопытно, зачем понадобился такой странный заказ. — Стану ли я писать маслом по холсту либо дереву, или рисовать пером по бумаге либо пергаменту, или даже создавать фреску на стене — зависит от того, как поборнику правдоподобия угодно поступить с этими портретами.

— А! На бумаге, пожалуйста, — поспешно сказал Абдулла. Ему вовсе не хотелось распространяться о встрече с Цветком-в-Ночи. Ему было ясно, что ее отец наверняка человек очень богатый и станет возражать, если юный торговец коврами покажет его дочери других мужчин, помимо очинстанского принца. — Эти портреты — для одного калеки, который ни разу в жизни не покидал дома.

— Тогда ты еще и магараджа милосердия, — рассудил художник и согласился нарисовать портреты за поразительно низкую цену.

— Нет, нет, о избранник судьбы, не надо меня благодарить, — отмахнулся он, когда Абдулла попытался выразить свою признательность.

— Причин у меня три. Во-первых, у меня хранится множество портретов, которые я делал для собственного удовольствия, нечестно было бы просить с тебя плату за них — ведь я бы все равно их нарисовал. Во-вторых, твое задание вдесятеро увлекательней моей обычной работы, заключающейся в рисовании портретов юных дам, их женихов, коней или верблюдов, причем так, чтобы вне зависимости от истинного положения дел выходили они красиво, или в изображении выводков чумазых детишек, чьи родители желают, чтобы они выглядели сущими ангелами — и снова вне зависимости от истинного положения дел. А в-третьих, сдается мне, ты безумен, о благороднейший из покупателей, а сыграть на этом — значит навлечь на себя невезение.

Почти немедленно по всему Базару разнеслась весть, что юный Абдулла, торговец коврами, утратил рассудок и покупает все портреты, какие ему ни предложат.

Для Абдуллы это оказалось весьма некстати. Остаток дня его постоянно отрывали от дел разнообразные личности с длинными цветистыми речами о портрете бабушки, с которым они вынуждены расстаться только под бременем крайней нужды, или о красочном изображении любимого бегового верблюда самого Султана, случайно свалившемся с повозки, или о медальоне с портретом обожаемой сестрицы. У Абдуллы ушла уйма времени на то, чтобы выпроводить их вон, однако в нескольких случаях он все-таки приобрел портреты — само собой, портреты мужчин. Разумеется, из-за этого народ только прибывал.

— Только сегодня! Мое предложение действительно только сегодня до заката! — заявил наконец Абдулла собравшейся толпе. — Пусть всякий, у кого на продажу найдется изображение мужчины, придет ко мне за час до заката, и я куплю картину. Но только в этом случае!

Это позволило Абдулле отвоевать несколько спокойных часов, которые он отвел на опыты с ковром. Он уже засомневался, верно ли решил, будто его визит в сад не был просто сном. Ведь ковер не двигался. Разумеется, сразу после завтрака Абдулла снова испытал его, попросив подняться на два фута — чтобы удостовериться в его послушании. Но ковер остался на полу. Вернувшись из палатки художника, Абдулла еще раз испытал его, но ковер его воле не повиновался.

— Наверное, я дурно обращался с тобой, — сказал Абдулла ковру. — Ты остался верен мне и не улетел, несмотря на мои подозрения, а я в благодарность привязал тебя к шесту. Станет ли тебе лучше, друг мой, если я положу тебя на пол? Я угадал?

Он оставил ковер на полу, но тот все равно не полетел. Ковер ничем не отличался от любой старой циновки.

Абдулла подумал еще — в промежутке между наплывами разных людей, надоедавших ему с портретами. К нему снова вернулись подозрения относительно незнакомца, продавшего ковер, и страшного шума, который разразился у жаровни Джамала как раз тогда, когда незнакомец повелел ковру лететь. Абдулла припомнил, что видел, как оба раза губы незнакомца двигались, но расслышал далеко не все слова.

— Так вот в чем дело! — закричал Абдулла, стукнув кулаком в ладонь. — Перед тем, как ковер полетит, надо сказать волшебное слово, а этот человек утаил его от меня по собственным соображениям — вне всякого сомнения, злонамеренным. Вот негодяй! А во сне я, должно быть, это самое слово и произнес.

Абдулла кинулся в дальний угол палатки и вытащил потрепанный словарь, которым пользовался в школе. Затем, встав на ковер, он закричал:

— «Абажур»! Взлети, пожалуйста!

Ничего не произошло — ни тогда, ни после всех слов, начинавшихся на А. Абдулла упрямо перешел к Б, и, когда это не помогло, двинулся дальше и прочел весь словарь. Поскольку то и дело Абдулле мешали продавцы портретов, времени у него ушло порядочно. Тем не менее к вечеру он добрался до «ящура», а ковер даже не шелохнулся.

— Значит, это слово вымышленное или на иностранном языке! — воскликнул Абдулла, обливаясь потом. Приходилось поверить в это — или решить, что Цветок-в-Ночи была всего лишь сном. Но даже если она существовала на самом деле, шансы на то, чтобы заставить ковер отнести его к ней, улетучивались с каждой минутой. Абдулла стоял на ковре, выдавливая из себя всевозможные диковинные звуки и все известные ему иностранные слова, а ковер по-прежнему не совершал ничего похожего на движения.

За час до заката Абдуллу снова отвлекли — снаружи скопилась огромная толпа с рулонами и большими плоскими пакетами. Художнику с папкой рисунков пришлось расталкивать ее локтями. Следующий час был исключительно суматошным. Абдулла изучал картины, отвергал портреты тетушек и мамаш и сбивал непомерные цены, назначенные за скверные изображения племянников. За этот час он приобрел не только сотню превосходных рисунков, которые принес ему художник, но и восемьдесят девять других картин, набросков, медальонов и даже кусок стены с написанным на нем лицом. При этом он расстался почти со всеми деньгами, которые уцелели после покупки ковра-самолета — если это, конечно, действительно был ковер-самолет. Когда Абдулле наконец удалось уговорить человека, твердившего, будто живописный портрет матушки его четвертой жены в должной мере походит на мужчину, что такая картина его не устраивает, и выпихнуть его из палатки, уже стемнело. Абдулла так устал и издергался, что даже есть не хотел. Он бы отправился спать, если бы не Джамал: тот получил бешеную прибыль, распродав свою снедь набежавшей толпе, и пришел к Абдулле с куском нежнейшего жареного мяса прямо на сковородке.