Ключи наследия, стр. 21
Судя по звукам, там, за дверью, как минимум полдеревни собралось, да еще наверняка все запуганы воплями нежити по самое «не балуйся». А перепуганная толпа – это страшно, потому что вскоре людям может стать стыдно за свои слабости, и тогда проснется гнев и злость на того, кто запугал их настолько сильно, что они при звуках воя прячутся за печью. Только вот на нежить они не пойдут, и тогда гнев их прольется на тех, кто ближе и кого достать проще.
На пришлых. На нас с Рейном, короче.
Я убрала кинжал, на лезвии которого не осталось ни единого темного пятнышка, в ножны, поднявшись с лавки, тихо подошла к неплотно прикрытой двери и прислушалась. Хотя, по правде говоря, особенно прислушиваться и не пришлось – староста деревни орал громко и с чувством, почти заглушая спокойный и рассудительный голос Родомира.
– А я тебе говорю, знахарь, что пусть они сию же минуту из деревни убираются, иначе мы сами их отсюда выдворим! Приходила за кем-то из них Белая Невеста, а раз не забрала – то придет снова! Так пусть они судьбу свою в лесу пытают, а не на нашей земле!
– Это земля герцога Армея,– негромко поправил старосту знахарь. А вот это он, похоже, зря сделал: упоминание о власти, которая ничего не делает для защиты своих подданных, вызывает еще большее недовольство. Хотя, если честно, то куда уж больше...
– Герцог далеко! – Ой, а старосту-то местная власть порядком достала. Революционер, что ли, или просто хочется быть большой лягушкой в маленьком болоте? – А Белая Невеста рядом бродит. Так пусть пришлые ее за собой забирают, раз уж так приглянулись проклятой! Авось совсем уведут или прикончат. А если нет, то хоть насытится тварь надолго, нас трогать не будет. Все равно в нежить к утру обратятся, нечего им в нашей деревне делать!
Н-да, крышу-то у мужика совсем перекосило. Правда, с точки зрения темного крестьянского люда, все правильно – со своими проблемами чужаки пусть разбираются на стороне и подальше, а если сделают что полезное – хорошо, спасибо скажем, свечку за здоровье поставим. Нет – ну, туда им и дорога, не особо жалко было. Я глубоко вздохнула и оглянулась на Рейна, сидящего на лавке с мрачно-заинтересованным выражением лица и прислушивающегося к диспуту, развернувшемуся у входной двери. Наверное, тоже гадает, кто победит – глас разума в лице знахаря Родомира или же живое олицетворение психологии толпы, воплотившееся в старосте деревни.
К моему глубочайшему сожалению, толпа медленно, но верно одерживала верх над разумом.
Пока народ бухтел о том, что надо бы просто выгнать чужаков, то есть нас с Рейном, из деревни от греха подальше, мой друг машинально барабанил пальцами, затянутыми в черную кожу, по широкой деревянной лавке. Но когда кто-то из особо «умных» крестьян вякнул, что «в знахаревом доме эльфийская девка прячется– сам и волосы белые видел, и уши острые, лисьи» – он вдруг резко поднялся.
– Ну, Ксель, готовься. Похоже, их там кто-то качественно подстрекает.
– Думаешь?
– Нет, каркаю,– раздраженно отмахнулся Рейн, кладя ладонь на рукоять меча.
Вопли «На костер эльфье отродье!!!» резанули слух сильнее воя нежити. Я побледнела и, подхватив с лавки сумку и длинный меч в наспинных ножнах, подошла к Рейну, который с мрачной решимостью толкнул дверь, выходя в горницу. Рев толпы усилился только затем, чтобы стихнуть подобно кругам на воде от брошенного камня. Меня коснулась прохладная тягучая волна с обжигающими искрами, и я выбежала вслед за Рейном, уже заранее предполагая худшее.
Первое, что бросилось мне в лицо,– это Рейн с неестественно прямой спиной, стоящий лицом к крестьянам. Не знаю, каким оно было, но староста, как-то разом утративший все свое нахальство, жался к дверному косяку, обнимая вилы. Словно ушло куда-то ощущение вседозволенности и безнаказанности, безумием витавшее в воздухе, и безжалостные «вояки» превратились в трусоватых селян, которые и меч-то никогда в руках не держали. А ведь мой друг даже клинка из ножен не вытащил.
Знахарь Родомир, суетившийся по горнице, поспешно сгребал в просторную суму сушеные пучки трав, какие-то баночки и коробочки, проходя мимо, подтолкнул меня поближе к Рейну:
– Девонька, не стой столбом-то. Уходить надо. Ох, и зачем я согласился приютить вас у себя в доме? Хотя староста уже давно на меня зуб точил, ему б волю – первым факел мне на крышу кинул…
– Готовы? – не оборачиваясь, спросил Рейн. И я не узнала его голос: так говорят не восемнадцатилетние юноши, а воины, прошедшие через девять кругов ада войны, способные бесстрашно смеяться смерти в лицо, так и не попав под ее разящую косу. Голос чужой, холодный и решительный… А еще – безразличный. Настолько, что даже мне стало не по себе.
– Готовы. Идем.– За спиной у меня возник Родомир, видимо, уже собравший все, что необходимо. Я оглянулась на суровое лицо знахаря и подумала о том, что здесь и сейчас только мне страшно.
Потому что один раз я попалась на пути озверевшей толпы, и того ощущения мне хватило на всю жизнь. Это был день, когда после проигрыша нашей сборной футбольные фанаты принялись громить Манежную площадь и поджигать машины. Мне тогда не посчастливилось оказаться в подземном переходе к станции. До сих пор помню, как мы с подругой бежали ко входу в метро, а следом неслись фанаты, громящие павильончики и швырявшиеся всем, что под руку подвернется, в окружающих. Помню, как уже у стеклянных дверей в стену рядом со мной с грохотом врезался пластиковый стул – с такой силой, что сиденье треснуло. По счастью, уже мобилизовались отряды милиции, и мы с подругой успели вбежать в метро до того, как охрана порядка заработала резиновыми дубинками, охлаждая рвение беспредельщиков.
С тех пор я четко уяснила, что человек разумен, а толпа – это стадо, которое сносит все, что попадется у него на пути, причем безжалостно и не задумываясь о последствиях…
И когда крестьяне, вооруженные всем, что нашлось в сараях и сенях, в почти полной тишине, нарушаемой лишь редким потрескиванием факелов, расступались, пряча глаза, я изо всех сил пыталась не показать, что мне страшно. А Рейн все шел вперед сквозь живой коридор, невозмутимо, с высоко поднятой головой, и я радовалась, что не вижу выражения его лица. Потому что если люди торопились убраться с пути без единого слова, значит, зрелище действительно впечатляющее. Только вот не хотела я знать, что именно видят селяне…
Мы вышли за околицу Луговени в полном молчании, и только тогда Родомир указал на узкую разбитую дорогу, убегающую в кажущийся черным ночной лес.
– По этой дороге мы доберемся до замка герцога Армея дня за три, если поторопимся и не будем подолгу задерживаться в соседней деревне, построенной на краю этого леса. А сейчас надо постараться дойти до поляны с текучей водой и там переждать ночь. Конечно, волки в этих лесах водятся, но не волков бы я боялся сейчас… А нежити.
Глава 6
Тропа светлой змеей убегала за черные стволы деревьев, и тот скудный свет, что нес в руках Родомир, не мог разогнать тьму, которая, казалось, сгущалась вокруг нас с каждым шагом. Я куталась в широкий плащ, натянув капюшон на самые глаза, но неизвестно откуда возникший холод пробирал до самых костей. Поначалу я честно пыталась не обращать на это внимания, но, когда зубы начали выбивать жутковатую дробь, мое состояние наконец-то заметили. Рейн, шедший на три шага позади, нагнал меня и, положив ладонь мне на плечо, поинтересовался:
– Ксель, ты в порядке? Что-то ты чересчур громко зубами стучишь. Ты замерзла?
– Н-не знаю,– честно ответила я, с трудом сдерживая сотрясающую меня крупную дрожь.– Кажется, я простудилась, либо вокруг слишком холодно… И вообще…
Договорить я не успела, потому что меня затрясло с такой силой, что пришлось намертво стиснуть зубы, чтобы не пугать Рейна. Но вот когда колени сами собой подогнулись, я всерьез забеспокоилась за свое здоровье. Ведь квалифицированной медицинской помощи в этом фэнтезийном средневековье днем с огнем не найдешь, антибиотиков и прочих жаропонижающих – тоже, так что банальная простуда может окончиться плачевно.