Фиолетовое пламя, стр. 75

Он крепко ухватился за столб изгороди; глядя на неясный силуэт лучшего племенного жеребца из отцовской конюшни. Луна была почти полная и очень яркая. До слуха доносились знакомые, привычные ему с детства звуки техасской ночи. Однако сегодня, в этот вечер, они не приносили успокоения. Заухала сова. Рейз прислонился к изгороди и устремил невидящий взгляд в наплывающие сумерки. Дом за его спиной почти погрузился во тьму, если не считать света в окне его комнаты и в спальне родителей.

Там, расчесывая волосы, стояла Миранда, ее прекрасное лицо исказила тревога.

— Он вышел пройтись, Дерек. Что-то его ужасно гнетет.

— Я знаю. Я почувствовал это, как только увидел его. В улыбке его нет огня, в глазах нет света. — Он посмотрел на жену, сам невероятно расстроенный. — Как ты думаешь, она умерла?

— Я думаю, ты нужен ему сейчас, — сказала Миранда, накрывая большую руку мужа своей маленькой ладошкой. — Я просто не могу видеть его таким. Рейз всегда был такой веселый, полный жизни. Его просто невозможно узнать!

Дерек вышел из дома.

Он не пытался ступать потише, чтобы Рейз его не заметил. Он знал, что сын услышал его приближение, не потому, что тот обернулся — нет, он продолжал стоять неподвижно, по-прежнему глядя в темноту, — но потому, что это был его сын и он научил его неслышной походке индейцев-апачей. Рейз наконец шевельнулся, показывая, что заметил отца. Дерек остановился возле загона для лошадей. Прошла минута

— Он настоящий красавец, па. — Голос Рейза предательски дрогнул.

Дерек положил руку на плечо сына:

— Рейз, что произошло?

Тот что-то невнятно буркнул, разглядывая свои сапоги, взор его затуманился. Он яростно заморгал, стараясь отогнать слезы. Он не был уверен, что сможет заговорить, даже если бы и захотел.

Дерек не убрал руку. Он сжал плечо сына.

— Выплесни из себя это, — посоветовал он. — Тебе надо освободиться.

Рейз поперхнулся и глубоко втянул в себя воздух, потряс головой — нет, не надо, — но слезы текли по его лицу. Он отчаянно пытался вздохнуть.

— Па, — удалось ему наконец выговорить, — мне нужно побыть одному.

Дерек чуть выше передвинул руку, пожатие его стало сильнее.

— Ты любил ее?

Тепло отцовской руки и его вопрос, вопрос самого близкого, родного ему человека, сломили Рейза. Он судорожно схватился за изгородь, задыхаясь, подавляя рыдание, теснившее его грудь.

— А, черт, — простонал он.

— Мне очень жаль, сын, — тихо сказал Дерек, привлекая его к себе, пока опущенная голова Рейза не коснулась его плеча. Рейз весь напрягся, пытаясь отодвинуться, но отец сжал его крепче. — Черт побери, сынок, я твой отец, и я люблю тебя. Плачь, если тебе нужно выплакаться.

Рейз зарыдал.

Глава 28

Весна 1876 года

Грейс смотрела на расстилающийся за окном пейзаж восточного Техаса, удивляясь сочности пастбищ, величине свежевспаханных хлопковых полей, великолепию дубов и кипарисов. Ей было не по себе с той минуты, как поезд пересек границу штата Миссисипи. И это никак не было связано с погодой, тай, как стояла чудесная, мягкая весна. Это было связано с ним. Она не забыла его за прошедшие восемь месяцев, но в Нью-Йорке, далеко от него было все-таки легче. Теперь она только и думала, по-прежнему ли он в этих краях, и если да, то где… Хотя это, конечно, не имело никакого значения.

К счастью, в маршрут их поездки не входил Натчез. Грейс знала, что не смогла бы вынести воспоминаний, если бы вдруг снова попала в этот город. Интересно, подумала она, там ли он до сих пор. Вероятнее всего, нет. А если б даже и так теперь у него наверняка другая женщина, другая любовница! Больно было думать об этом даже спустя столько времени.

«Национальная ассоциация борьбы женщин за избирательное право» намеревалась развернуть агитационную деятельность в Филадельфии в июле, во время празднеств в честь столетия со Дня независимости. Поездка была хорошо подготовленной, широкомасштабной попыткой «Ассоциации…» привлечь новых сторонников в надежде, что они вместе двинутся маршем на Филадельфию. Планы Сьюзан Энтони и Матильды Гэйдж не входили, правда, в программу официальных празднеств, однако были поистине грандиозны: они хотели вручить Декларацию прав женщин вице-президенту Ферри. Они собирались прочитать часть ее вслух с трибуны прежде чем кто-либо успеет их остановить. Другие члены «Национальной ассоциации» будут в это время раздавать собравшимся листовки и экземпляры декларации. Но Грейс почти не чувствовала воодушевления. Воодушевление давно исчезло из ее жизни — с той ночи, когда она ушла от Рейза.

В ноябре прошлого года демократы одержали полную победу на выборах в штате Миссисипи. Грейс читала об этом в газетах, и ей было грустно, когда она размышляла об этом. Интересно, думала она, сколько избирателей не пустили к урнам, удерживая их запугиванием, если не силой.

Но она читала также и о событиях в Натчезе, с радостью узнала о падении Форда и о том, что Рейз после ее отъезда отстроил церковь.

Хоть она и сбежала от него, Рейз остался там, чтобы закончить начатое. Она так им гордилась, но к сладости этого чувства примешивалась горечь, и сердце ее сжималось — Ей, пожалуй, даже хотелось бы, чтоб Рейз тогда сразу уехал из Натчеза в порыве обиды и гнева. Но он показал себя настоящим героем. Он заново отстроил школу, и казалось, будто он дотянулся до Грейс через пространство и время, прикоснулся к ней своим делом и своим сердцем. И это еще не все. Мать ее каким-то чудом была жива и находилась на лечении в одной из лучших клиник. Она упрямо цеплялась за жизнь, и врачи обещали ей еще несколько лет. Грейс была вне себя от радости, что туберкулезный процесс приостановлен, пусть даже и на время. Она не хотела уезжать из Нью-Йорка, считая своим долгом находиться рядом с матерью, но Дайана была непреклонна и настояла, чтобы дочь приняла участие в поездке.

— Это ведь твоя жизнь, Грейс, — сказала она. — Или ты просто из-за каприза ушла от него?

Грейс рассказала матери о Рейзе. Да и как бы она могла скрыть от нее свое разбитое сердце? Но это не было неожиданностью для Дайаны. И так, судя по стоимости ее лечения, можно было понять, что существует какой-то благодетель.

В этом-то все и дело. Каждый месяц Рейз оплачивал непомерные счета Дайаны. Грейс не могла понять, как он нашел столько доброты в своем сердце, — ведь она хладнокровно оставила его. Это было так благородно! И это терзало ее. Как и строительство школы, это было реальным делом, весомым, существенным, от которого ей некуда деться. Казалось, Рейз по-прежнему в ее жизни, так близко, что стоит ей протянуть руку — и он окажется рядом, будто все это время только и делал, что ждал ее.

Но она вовсе не хотела, чтобы Рейз оказался здесь. Чего она действительно хотела, так это чтобы он оставил ее в покое и она могла бы окончательно излечиться от своей любви и снова, как прежде, полностью отдаться делу. Но он, как тень, неотступно преследовал ее повсюду.

Грейс прижалась лбом к стеклу, заставляя себя думать об их техасском маршруте: Хьюстон, Сан-Антонио, Фредериксберг, Остин и Сан-Маркое. Поездка предстояла нелегкая, но она была этому рада.

— Ты хочешь сказать, что не поедешь на ярмарку? — недоверчиво спросил Дерек.

Рейз пожал плечами:

— У меня нет настроения, па.

— Мы собираемся остаться на ночь в городе. В Фредериксберге не будет недостатка в музыке, вине и женщинах. Поехали, сынок! Я в жизни не видел, чтобы ты трудился так долго и так усердно. Даже не представляю, как тебе удастся удержать колоду карт со всеми этими мозолями, которые ты зарабатывал с таким азартом!

Рейз не улыбнулся. Он знал, что отец уважает его внезапно пробудившийся интерес к сельскому хозяйству, его добровольное уединение, его воздержание и аскетизм. Но он угадывал также мысли отца: прошло уже восемь месяцев, и Рейзу пора вернуться к нормальной жизни. Дерек даже признался, что хоть он и мечтал всегда, чтобы сын трудился на ранчо рядом с ним, ему вовсе не хотелось, чтобы это случилось при таких печальных обстоятельствах. Рейз рассказал им немного о Грейс, ровно столько, чтобы отец понял его поведение. Теперь Дерек побуждал сына вернуться к прежней жизни, пусть даже ради этого ему придется переломить себя.