Дочь пирата, стр. 40

— Каким это образом?

— Обычно. Много лет тому назад я каждую весну наведывался на Пальметто, чтобы поиграть в карты, и часто останавливался в доме у родителей Сюз. В то время она была красивой девочкой, довольно рослой для своих лет. Я очень хорошо помню первый инцидент. Однажды ночью, после игры в карты, она вошла в мою комнату и задрала ночную рубашку, чтобы показать свои только что появившиеся груди. Бог мой, ей, наверное, едва исполнилось двенадцать лет, ее тело было чисто-белым. В тот раз я выдержал напор. Это было легко, ведь она была так молода. Но это оказалось не таким простым делом во второй раз. Ей уже стукнуло пятнадцать лет, она была словно распустившийся цветок, красавица, она голая ждала меня в моей постели. Мне бы следовало прогнать ее, но… — Дон Луис печально покачал головой. — Так мог бы поступить более хороший человек, чем я. За несколько мгновений все — дети, жена, честь — пошло прахом. Я потратил многие годы своей жизни на Сьюзен Пейдж. Я выиграл ее у отца в покер на паре троек, взял с собой в море. Я дал ей образование. Я рассказал ей обо всем, что знал сам, о море, жизни, литературе. Я даже отправил ее учиться в университет. Все это оказалось страшной ошибкой. Она устала от меня, и единственное, что ей сейчас хочется, — это уйти от меня. Я почти доволен тем, что вы уводите ее из моей жизни навсегда.

Уилсон поставил чашку с кофе на стойку. Последние глотки показались горькими.

— Крикет поведала мне эту историю иначе, — спокойно сказал он. — Ее вариант полностью противоположен вашему. Она сказала, что вы изнасиловали ее в доме отца, а теперь держите в сексуальном рабстве.

— Конечно, — сказал дон Луис, — превосходно! Он начал говорить что-то еще, но потом закрыл глаза руками и засмеялся.

Уилсон к усталым, дробным звукам в пустой кухне отнесся индифферентно.

Крикет нагая, если не считать носков, лежала под дождем на чем-то пахнущем жжеными апельсинами. Волосы расползлись мокрыми змейками по плечам; носки набухли. Уилсон нагнулся и взял ее за руку. Рука была холодной, а зрачки расширены. Казалось, она его не узнает. Он с трудом удержался от того, чтобы посмотреть на отливающие медью волосы внизу живота. При одной мысли об этом у него вспыхнули уши.

— Пойдем в дом, — сказал он. — Я помогу тебе вытереться и лечь в кровать.

Крикет издала бессвязный булькающий звук и не пошевелилась. Уилсону пришлось нести ее в спальню, как мешок грязного белья.

Час спустя она могла уже говорить, задыхаясь, быстро, без остановки.

— Ты жив. — Она, казалось, не верила своим глазам. — Ты воспользовался своим шансом, ты обыграл Португи?

— Обыграл, — подтвердил Уилсон и широко улыбнулся. Потом он показал ей кувшинчик с липкой черной массой, пахнущей апельсином, которую обнаружил на столе в столовой. — Что это за дерьмо?

Крикет, не отвечая, закрылась простыней до самого подбородка. Уилсон был вынужден повторить вопрос.

— Опиум, — ответила она наконец.

— А где трубка?

Крикет отрицательно покачала головой:

— Никакой трубки. Я ела его на крекерах.

— Ты это ела?

Она молча свесилась по другую сторону кровати, и ее вытошнило. Он сходил в ванную комнату и взял мусорную корзину и мочалку. Мягким движением протер лицо Крикет, поставил около кровати мусорную корзину и подвинул себе стул. Он боялся оставить ее одну в подобном состоянии.

— Сказал, что они тебя поймали, — заговорила отрывисто Крикет. — Отец… он сказал…

— Не беспокойся обо мне, — попробовал успокоить ее Уилсон. — Вот он я, во плоти.

— Сказал, что ты мертв, — продолжала она, не слыша его. — Сказал, что Португи перерезал тебе горло, как бедному Вебстеру. Бедный, бедный мой старый Вебстер. Они отрезали ему голову, посадили на кол и выставили в центре города.

— Кто такой Вебстер? — насторожился Уилсон и почувствовал, что мокрая от дождя рубашка касается спины, как чья-то рука.

Крикет неуверенно повернула к нему голову:

— Вебстер, он был моим последним любовником. Я по-настоящему его любила. Красавец парень. Но глупый. В отличие от тебя. Он думал, что обыграет их. Они отрезали ему голову. Знаешь, любить обезглавленного трудно…

— Хватит, — содрогнулся Уилсон.

— Меня сейчас опять стошнит, — сказала Крикет и склонилась при помощи Уилсона над мусорной корзиной, ее вырвало какой-то вонючей черной дрянью. Она откинулась на подушку, судорожно хватая ртом воздух.

— Черт побери, — расстроился Уилсон, — да ты вся в грязи.

— Это опиум, — объяснила Крикет. — Я съела его слишком много. Надеюсь, я скоро поправлюсь.

Уилсон обтер ей лицо, и она задремала. Но ненадолго. Глаза вдруг открылись, от испуга Уилсон даже вздрогнул.

— …понимаешь, как одинока я без тебя, — заговорила она, продолжая беседу, которую вела все это время в мыслях. — Ты не как Вебстер. Он был забавен и нравился мне в постели, но потом над нашими телами подул этот холодный ветер. Отец и Португи всегда учили меня быть твердой, настоящей дочерью пирата. С тобой, Уилсон, я забыла об этом, стала человеком. Видишь, твоя жизнь должна быть частью моей. Должна. Мы просто «перепрыгнем через метлу», и все. Пиратский брак. Просто «перепрыгнуть через метлу», как это делают рабы…

Уилсон окинул взглядом одутловатое лицо, зеленоватое на белом фоне подушки. Безумные глаза красновато-землистые, щеки в пурпурных крапинках — верно, сосуды полопались от натуги при рвоте. Ничего соблазнительного. И все же какая-то непонятная сила тянула его к ней.

— Я многого не знаю о тебе, — мягко сказал он. — Ты всякий раз преподносишь мне новую историю. Истина, так сказать, лежит по левому борту твоего корабля. Мы ставим паруса, чтобы достичь ее, но похоже, все бесполезно, так?

Крикет с трудом улыбнулась:

— Ты высказался как настоящий моряк. Я вытащила тебя из твоей библиотеки. Ну, похвали меня за это.

Она протянула руку и схватила его за запястье столь сильно, что Уилсону стало больно. Ногти впились в его кожу.

— Ты хочешь правды? Получай. Я тебя люблю! Я этого никому и никогда не говорила. Я тебя люблю, но это ничего не значит. Ты должен жениться на мне! Если тебе дорога жизнь, то у тебя нет иного выхода.

Уилсон подался назад. На коже, где побывали ее пальцы, заалели ссадинки.

— Значит, ты предлагаешь мне женитьбу во спасение, — сказал он, поглаживая запястье. — Но это будет фиктивный брак, я хочу, чтобы ты это знала. При первой возможности я сбегу из вашего грязного, логова. Понимаешь, Крикет? Ты способна пойти на это?

Она снова отключилась.

Уилсон подождал несколько минут, не придет ли она в сознание, не дождался, натянул непромокаемое пончо и побрел сквозь мелкий дождь.

Дойдя до места, откуда открывался вид на виллу Португи, он попробовал собраться с мыслями, но те клубились и расползались. Уилсон повернул назад. Неожиданно за спиной раздался вопль, похожий на крик ребенка. Уилсон напрягся, быстро обернулся и увидел дюжину обезьян-крикунов. Их оранжевые шкурки промокли и стали тусклыми. Обезьяны звали Уилсона — куда? — с ветвей огромного тика. Уилсон моргнул, и они исчезли.

Часть пятая

ЧЕРНЫЙ КОНТИНЕНТ

Дожди прекратились в июне.

Пассат относил зловоние Четырех Сабель в сторону Африки. Голубое небо над джунглями заполнили птицы, у них начался брачный период. Утро выдалось ясным и светлым, хотя с востока к острову уже подбиралась жара.

Уилсон, слегка сбитый с толку, стоял в окружении подстриженных кустов английского самшита. Это был сад Португи. Уилсона привели сюда с завязанными глазами. Над головой трепетал бархатный полог от теплого ветерка. У ног лежала метла с черным бантом. Поодаль в двух хрупких тростниковых клетках радостно щебетали желтые африканские ласточки. Издали доносились смех и веселые голоса, сопровождаемые ритмичными звуками бупандийского тинка-джаза. Все это было частью ритуала, который он плохо понимал.