Роузлинд (Хмельная мечта), стр. 8

– Но ведь королева нас хорошо знает, – высказался сэр Андрэ.

– И более мудра, чем многие короли, – добавил сэр Джон.

– Не отрицаю ни того, ни другого, – как-то безрадостно согласился сэр Саймон.– Но у короля есть один недостаток – он не любит женщин. Боюсь, исключением не станет и королева-мать…

Наступила напряженная тишина. Оба вассала Элинор поняли, что им вряд ли удастся вытянуть из гостя больше сведений.

– Но… это же его мать! – сдавленно воскликнул сэр Андрэ, думая явно о другом.

– О да, он выказывает ей всевозможные знаки сыновнего почтения, уважает, кажется, любит, возможно, немного побаивается… Может быть, поэтому…

Внезапно Саймон замолчал. Он устремил задумчивый взгляд в зал, слегка привстал. Сэр Андрэ и сэр Джон тоже хотели подняться, но Саймон вдруг улыбнулся и жестом показал, чтобы они оставались на месте, сам тоже опустился на сиденье.

– Старею, – сказал он с легким сожалением.– Иногда вижу тени прошлого яснее, чем настоящее. Вот и сейчас, служанка прошла в боковую комнату, а мне на мгновение показалось, что это королева… Вновь молодая!

«Служанкой» была Элинор. Для осуществления своих планов ей было на руку то, что ее вассалов больше интересовала политика и взаимоотношения королевы с сыном, чем какие-то тени прошлого, привидевшиеся Саймону. Ей не хотелось никому объяснять, почему она идет в комнату, где хранились расходные книги. К счастью, сэр Андрэ отвлек Саймона, возобновив прерванный разговор.

– Ричард вряд ли даст ей управлять королевством как следует, – продолжал Саймон, – хотя бы потому, что твердо верит: правитель обязан, прежде всего, быть готовым и способным возглавить армию.

– Пусть королева-мать и в преклонном возрасте, но более способна управлять страной, чем многие мужчины, если то, что я о ней слышал, правда. Не так ли? – спросил сэр Андрэ.

– Это правда, – согласился Саймон, – но лорд Ричард так не думает. Возможно, – он пожал плечами, – король опасается разговоров о том, что до сих пор держится за юбку матери. Поэтому вероятнее всего, что он доверит регентство мужчине. Но он никого не знает здесь, в Англии, и, не дай Бог, назначит престолоблюстителем одного из своих протеже!

Вновь наступило молчание. Сэр Джон провел рукой по лицу:

– Когда я буду свободен от обязанностей здесь, – сказал он, – то вернусь в Мерси. Буду следить за своими расчетными книгами, укреплять стены замка, заботиться о внутреннем убранстве покоев. Я дам присягу верности королю. Но если он покинет нас, для Англии наступят трудные времена…

– Для нас они, кажется, наступят быстрее, – обронил сэр Андрэ.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Хотя обед был подан намного позже обычного, парадный зал еще заливали солнечные лучи. Они отражались от позолоченных и посеребренных кубков, украшенных драгоценными камнями, сверкали на золотых блюдах центрального стола, накрытого на пять персон. Разумеется, беднее смотрелись длинные боковые столы, установленные под прямым углом к центральному по всей длине зала. На них ломти белого хлеба, пышные и мягкие, должны были служить тарелками, а блюда с чечевицей и зеленью стояли так плотно, что вряд ли кому-либо понадобилось бы просить передать какое-нибудь блюдо.

Однако никому не пришло бы в голову утверждать, что в Роузлинде кормят чечевицей. На столы челядь подавала жареных барашков и отварную баранину, мясо дикого кабана, зажаренного на вертеле, оленину и говядину, отваренные со специями. Подавали пироги и пирожки, одни – сильно приправленные перцем, другие – сладкие, с медовой начинкой. И, чтобы запить все это, подавали эль и игристый сидр, крепкий и ароматный. На центральный стол, кроме того, подавали особые блюда – лебедя, фаршированного гусятиной, цыплятами, голубятиной и жаворонками; фазана, украшенного перьями и сидящего в корзине из полосок румяного, с корочкой, теста.

Дворяне, приглашенные на обед, пили, разумеется, вино – белое и красное, сладкое и кислое, остуженное в глубоких колодцах замка и поданное в охлажденных кубках.

За центральным столом было попросторнее – там по праву могли занимать место только королева и сама Элинор. Сэр Андрэ, сэр Джон и сэр Саймон, как особо приближенные, также могли разделить с ними трапезу за одним столом, остальные же помещики-сквайры, хотя и достаточно благородного происхождения, нарезали мясо и обслуживали господ, а не сидели рядом с ними. Таков был обычай.

Кресло королевы, с высокой спинкой и подушками, специально принесенное вместо обычной скамейки без спинки, стояло в центре. Сэр Андрэ, как старший по возрасту и по званию среди вассалов Элинор, занимал место справа от королевы, сэр Джон – слева. Места слева от сэра Джона пустовали из-за отсутствия гостей, достойных занимать их. Справа от сэра Андрэ сидела Элинор, а за ней – сэр Саймон.

Если не считать комплиментов, которыми королева одарила ее, с Элинор почти никто не разговаривал. Все внимание сэра Андрэ, естественно, было отдано царственной гостье, которая к тому же оказалась интересной собеседницей. Элинор попыталась вызвать сэра Саймона на разговор, но это оказалось нелегкой задачей. Он отвечал безупречно вежливо, не было ни малейшего намека на то, что он пренебрегает ее вниманием или не считает нужным снисходить до серьезной беседы со столь юной девушкой. Саймон был просто погружен в свои мысли настолько, что дважды не ответил на ее вопросы, хотя, казалось, не отрывал от нее взгляда. Элинор вынуждена была признаться себе, что вряд ли она привлекла внимание сэра Саймона. Улыбнувшись в душе, девушка подумала, что он-то уж точно не ловит каждое ее слово. В то же время рыцарь рассматривал ее так пристально, как будто находил какие-то погрешности в наряде или прическе.

В первые минуты она решила, что сэр Саймон просто шокирован ее старомодной одеждой. Элинор прекрасно сознавала, что одета далеко не по последней моде. За исключением выездов верхом, например, когда апостольник служил своей цели, то есть укрывал волосы и часть лица от пыли и ветра, она не носила его. Ее дедушка пренебрежительно называл апостольник «подвязкой для подбородка», чтобы поддерживать челюсти и скрывать двойные подбородки старых дам.

Уступая вкусам деда, Элинор носила головной убор, но из простой воздушной вуали. И сегодня на ней была дымчато-розовая вуаль, закрепленная обручем с драгоценными камнями. Надо сказать, что Элинор прекрасно сознавала, что старомодный фасон ее туалета позволял ей демонстрировать свою белоснежную шейку, аккуратные маленькие ушки и бархатистую кожу в открытом вырезе платья, что, без сомнения, было бы невозможно, надень она апостольник, оставлявший открытым только глаза, нос и губы.

И фасон ее платья, хотя и сшитого из модной, изумительно расшитой ткани, был довольно старомодным. Такие фасоны предпочитали, пожалуй, только пожилые дамы. Платье было сшито в виде туники цвета старого золота, отделанное золотым шитьем по вырезу и низу рукавов. Сами рукава были оригинального покроя: Элинор знала, что ей идет, – облегающие, с пуговицами от запястья почти до локтя. Верхнее платье из ткани пунцового цвета, затканное золотистой нитью, было с глубоким вырезом и без рукавов, чтобы продемонстрировать богато расшитую тунику под ним. В отличие от модных верхних платьев, просторных и с напуском над широким поясом, верхнее платье Элинор было туго зашнуровано по фигуре от груди до бедер, спадая изящными складками до самого пола.

Нельзя исключить и того, что удивление при виде юной женщины, хозяйки грозного замка, охраняющего оживленный порт, откуда путь лежал во Францию, женщины, одетой без претензии на стиль, заставило глазеть на нее царедворца, вызвав у него искорки любопытства в глазах. Странно, что сэр Саймон выглядел несколько смущенным, хотя и вел себя безукоризненно, как любой человек, который провел многие годы при дворе. Элинор догадывалась, что чем-то озадачила рыцаря, он явно чувствовал себя не в своей тарелке, и это обстоятельство немало польстило ей в душе, давая пищу для размышлений.